Как я был вундеркиндом

— А родители? — прищурился Гриша. — Родители тебе позволят?

Вот про родителей я и забыл. Обдумав всё как следует, я понял, что собаки мне не видать.

— И потом тебя целый день дома не бывает, — размышлял вслух Гриша. — А собаке нужен хозяин… Нет, не дам я тебе собаки. У вундеркинда не может быть собаки. Хватит их травмировать, они и так намучились…

Собаки, как будто поняв, что сказал Гриша, сразу потеряли ко мне интерес. А моя дворняжка — я уже в мечтах называл её «моей» — обиженно затявкала.

Гриша отогнал их мановением руки. Собаки отбежали, но недалеко, закружились вокруг беседки, готовые примчаться по первому зову своего повелителя.

Я понимал, что Гриша прав, но мне всё равно было обидно.

— А почему это вундеркинды не могут иметь собак?

— А потому что они заняты только собой.

Гриша всегда говорил то, что думал. Поэтому глупо было на него обижаться. И тут я спросил о том, о чём давно хотел узнать.

— Слушай, а для чего тебе понадобился бинокль?

— Я рассматривал штыки на Кургане Славы, — ответил Гриша.

— Свистишь, — вспомнил я слово из далёкого детства. Это слово иногда у нас заменяло слова «врёшь» и «обманываешь». — Свистишь, — с удовольствием повторил я. — От нашего дома до Кургана Славы километров двадцать, и ни в какой бинокль ничего отсюда не увидишь.

— А вот я увидел, — не сдавался Гриша.

— Давай проверим, — предложил я.

Гриша боднул головой небо:

— А облака ты видишь?

Я задрал голову. Небо и вправду было всё в облаках.

— Верно, облачность значительная, — согласился я.

— Штыки так горят на солнце, — рассказывал Гриша, — что я даже зажмурился, не мог долго смотреть.

Пока мы с Гришей вели разговоры, мой старый друг не сидел без дела. С помощью молотка и плоскогубцев он отделил от черенка лопаты её широкую часть, которой и счищают снег.

Потом он отнёс палку и инструменты в подвал. Собаки было потянулись за ним, но Гриша жестом руки велел им ждать.

— Пора открывать, — вернувшись, решительно произнёс Гриша.

— Что? — не понял я.

— Зимний сезон, — сказал Гриша. — Ты что, не видишь — зима началась?

Я оглянулся. Всюду высились сугробы снега. Да и мороз уже здорово кусался. И вправду зима пришла, а я и не заметил.

Гриша взял дощечку, свистнул собак, и те, заскучавшие было, радостно взвизгнули и кинулись со всех лап к своему повелителю.

Размахивая портфелем, я пошёл следом за ними.

Наш дом, как я уже рассказывал, высокий, двадцатиэтажный. Но архитекторы считали, что он должен быть ещё выше, чтобы его можно было видеть отовсюду, и потому поставили дом на горку. А чтобы люди могли спускаться вниз, к остановкам троллейбуса и автобуса, к магазинам, понастроили лесенок. Зимой лесенки заносило снегом, спускаться было трудно. Взрослые злились, падали.

Зато ребятам было раздолье. Они раскатывали дорожки и гоняли целый день с горки.

Вот туда и шёл Гриша, а следом за ним бежали собаки, и последним брёл я.

На краю горки Гриша сел на дощечку. Догадавшись, что их ждёт забава, к нему кинулись собаки. И вся эта орава поехала по склону вниз. По дороге собаки взобрались на Гришу, повалили его, и весь этот визжащий, орущий клубок с ходу врезался в сугроб.

Гриша поднялся, с головы до пят в снегу.

— Давай, — махнул он мне рукой снизу.

Я развёл руками. Мол, не на чем спускаться, тащи скорей дощечку, тогда я съеду.

— А портфель на что? — крикнул Гриша.

И я сразу вспомнил, как в далёком детстве гонял по склону. Я сел на портфель и полетел вниз по накатанной ледяной дорожке. Где-то на середине меня развернуло, портфель выскользнул, я опрокинулся на лёд и тут же врезался в сугроб. Следом за мной скатились портфель и шапка.

Я неловко встал и принялся отряхиваться.

— Ну как? — спросил Гриша.

— Здорово, — выдохнул я.

Я поглядел на собак. Высунув языки, они повизгивали от радости. Честное слово, если бы я не знал, что собаки не умеют улыбаться, я бы подумал, что они смеются.

Сколько раз мы скатились с того склона, я уже и не помню. Мы с Гришей менялись видами транспорта. Он мне давал дощечку, а я ему — портфель.

Потом мы перешли на другой склон. От него было рукой подать до Гришиной школы. Ледяная дорожка вела прямо к двери.

Гриша продемонстрировал «класс» — скатился на ногах и даже ни на секунду не терял равновесия.

— Никак не могу с одного раза доехать до школы, — пожаловался Гриша. — Как ни разгоняюсь, не получается.

Я прикинул расстояние до школы.

— Тебе мешает сила инерции, а чтобы её преодолеть, надо увеличить ускорение, — и, увидев по голубым глазам Гриши, что он ничего не понял, я растолковал: — Если бы склон был покруче да повыше, ты бы домчался.

Гриша покрутил в восхищении головой:

— Вундеркинд.

В первый раз, с тех пор как меня прозвали вундеркиндом, я почувствовал радость.

Нечего говорить о том, что на урок к Валентине Михайловне я, конечно, опоздал. Юля удивлённо спросила:

— Что с вами случилось, Всеволод?

А и вправду, что со мной случилось? Просто у меня оказалось целых два часа свободного времени, а это так здорово.

ЛЮБЯТ ТЕБЯ РОДИТЕЛИ?

К следующему занятию Лев Семёнович, конечно, не выздоровел, и у меня снова оказалось целых два часа свободного времени. Уверенная, что в прошлый раз со мной ничего не случилось, бабушка вновь позволила мне подышать свежим воздухом.

На радостях я бегом кинулся к троллейбусу и вскоре уже был на нашем дворе.

Я вертел головой по сторонам, но Гриши нигде не видел. Я обошёл весь двор вдоль и поперёк, но Гриша словно сквозь землю провалился. Нигде не повстречал я ни одной собачки. Хоть у них вряд ли можно было узнать, куда запропастился Гриша.

Я сел на скамейку, на которой тихо дремали две старушки, и задумался.

А почему у меня нет друзей? Наверное, потому, что у меня нет свободного времени. Ведь дружить — это вместе бегать, прыгать, играть, кувыркаться, разговаривать, фантазировать… На всё на это у меня не хватает времени. Вот почему у меня нет друзей.

Может, один Гриша? Когда-то давным-давно, в далёком детстве, мы с Гришей были друзьями. То есть носились по двору допоздна, пока родители не загоняли нас домой. Золотое было время!

Я поднял голову, отяжелевшую от дум, и увидел Гришу. Мой приятель плёлся домой. Перед ним бежали две собачонки — дворняжка Уголёк и лохматая Кнопка.

— Привет! — обрадованно кинулся я навстречу другу.

— Привет! — хмуро ответил Гриша. — Ты чего тут?

— Да вот — два часа свободного времени…

— Опоздал ты, — Гриша с досады махнул рукой. — И я опоздал.

Всюду лежал снег, а склон оголился. С утра потеплело, и на накатанных ледяных дорожках появились рыжие пятна земли. Какое уж тут катанье! Я разделял огорченье друга.

— А почему ты опоздал? — спросил я Гришу.

Почему я опоздал, было ясно. Но почему опоздал Гриша, это было не ясно.

— Учительница виновата. — Гриша поморщился, словно от зубной боли. — Взяла мою тетрадку по письму: «Почему столько клякс?» А я говорю: «Нина Ивановна, вы что, не знаете, в каком я доме живу? — „Знаю, в высотном, — отвечает учительница. — Но какое это имеет отношение к кляксам в тетради?“ Я пожимаю плечами — до чего же непонятливый народ эти учителя, но всё-таки объясняю: „А вот какое отношение. Ветер раскачивает дом, и особенно двадцатый этаж, где я живу. Раскачивается стол, стул. Тетрадка тоже раскачивается. Я сам удивляюсь, как в таких ненормальных условиях вообще уроки делаю, а вы про какие-то кляксы говорите“.

Гриша рассказывал очень серьезно, и я не решался рассмеяться.

— Ну и что сказала учительница? — спросил я.

— Что она может сказать? — Гриша вздохнул. — Сказала: „Останешься сегодня после уроков в школе и на первом этаже сделаешь домашние задания. Надеюсь, что на первом этаже тебя не будет раскачивать“.

Гриша снова замолк. Не очень ему хотелось рассказывать эту историю.