Бедовый мальчишка

глухо возвестил старик, и послушные струны под быстрыми пальцами зашумели.

Я слышал шуршание камыша, бульканье пенистой воды и мне представился Урал сердитым в ненастную, пасмурную погоду.

Некоторое время струны пели тихо и грустно. Но вот они заговорили явственнее и в их отзвуке почувствовалось смутное недовольство. Бандурист произнес убеждающе:

Снова запели струны и до слушателей донеслись всплески катившихся по Уралу волн.

Пальцы проворно забегали по струнам. Словно в золотые трубы и серебряные литавры заиграли торжественный гимн:

Рядом со мной стояла русоволосая девушки с комсомольским значком на прозрачной батистовой кофточке. Она слушала внимательно, устремив на бандуриста свои светлые большие глаза.

Старик негромко играл на послушной бандуре и повествовал:

Все громче, призывнее звенели струны. И когда приподнятым, по-молодому звенящим глосом он пропел:

над площадью понеслась сильная, радостная музыка.

Старик поставил между ног бандуру и что-то тихо сказал чистенько одетой седой старушке, сидящей рядом с ним. Та улыбнулась, достала из-за спины кошелку, нагнулся к ней.

Люди смотрели на старика и молчали, не двигаясь с места, словно ожидали новой песни.

Вперед протиснулся пожилой коренастый колхозник в новой сатиновой рубахе и хромовых скрипучих сапогах. Громыхнув в кармане мелочью, он извлек из него деньги.

— Держи, дедушка, — проговорил он, шагнув к бандуристу.

Тот проворно убрал руки к животу, к плетеному поясу, нетуго обхватывающему его талию, и вежливо молвил:

— Мы ведь не нищие, не берем. Спасибо.

Колхозник хлопнул ладонями по бедрам и с искренним недоумением спросил:

— Чем же прикажешь отблагодарить тебя?.. Анютка! — позвал он, видимо, что-то надумав, и добродушно, широко улыбнулся. — Беги к возу и возьми у матери курицу. Да, смотри, самую крупную выбери. Живо!

Русоволосая девушка в батистовой кофточке проворно стала выбираться из толпы.

Народ ожил, все заговорили разом, расхваливая бандуриста. Высокая, сухощавая старуха, всхлипывая, рассказывала о своей молоденькой дочке, санитарке красноармейского полка, зарубленной колчаковцами в девятнадцатом году в Сибири.

Я присел на бревно рядом с бандуристом и спросил, откуда он.

— С Украины мы. У меня в Харькове сын работает на заводе, где трактора делают. А другой сынок у Чапаева служил. Его под Уфой убили…

Старуха подала бандуристу эмалированную кружку с молоком и ломоть калача. Завтракая, он говорил:

— Пока лето, мы со старушкой до Архангельска доберемся, дочь у меня там живет, а к осени домой возвратимся. Такой обет я дал: до конца жизни песнями людей развлекать.

Он помолчал и, повернув в мою сторону лицо, просиявшее тихой, доброй улыбкой, ласково промолвил:

— Хороший у нас народ, гражданин товарищ. Песни любит страсть как! Так бы и пел и пел бы все!

Сказка

Опустился вечер, и в селе стало тихо. В летнюю пору в деревнях редко где зажигают огонь: взрослые ночуют на полевых станах, а детишки да старухи ложатся рано. Лишь в сельсовете да в правлении колхоза ярко светились окна.

Я только что вернулся с поля и, не заходя на квартиру, направился разыскивать скотный двор колхоза. Навстречу шел бойкий вихрастый парнишка. Он вызвался проводить меня до скотного двора.

— А тебе кого там надо? — спросил он, ежеминутно поправляя спадавшие широкие и длинные до пят штаны. — Может, конюха Бузаева?

Я подтвердил, что иду к Бузаеву.

Мальчишка хлопнул в ладоши и весело проговорил:

— Я так и знал! Бузаев-то мне дед! Да! Он у Чапаева служил. Пушками заведовал и сам стрелял. Не веришь?

Паренек строго посмотрел на меня. Я ласково взял его за плечо и сказал:

— Конечно, верю. Давай познакомимся. Как тебя зовут?

Мой новый приятель сразу смягчился и охотно ответил:

— Колькой!

А через минуту он уже задушевно выкладывал мне свои сокровенные мысли:

— Кончу десятилетку — в артиллерийскую школу пойду учиться. На командира выучусь, всеми пушками буду командовать, какие ни есть в армии. Как Чапаев!

По секрету Колька сообщил, что дедушка его знает страшно интересную сказку про Чапаева, которую рассказывает очень редко и не всем.

Впотьмах подошли к скотному двору. За изгородью ржали и пофыркивали жеребята. Из растворенной двери конюшни светил бледный огонек фонаря.

Колька громко позвал дедушку.

Федор Борисович подошел неторопливым, твердым шагом.,

Поздоровались, я объяснил, зачем пришел. Колька принес «летучую мышь», и мы втроем уселись на завалинке.

Федор Борисович выглядел молодо. У него были быстрые, веселые глаза и густая мало поседевшая борода. Говорил он живо, образно, с врожденным юмором.

Записав его воспоминания о Чапаеве, я попросил рассказать сказку. Бузаев долго отказывался. Вступившийся за меня Колька тоже стал просить деда.

Наконец тот сдался.

— Ну, слушай, — улыбаясь, молвил Федор Борисович. — Да смотри, все запиши так, как говорить стану.

И он рассказал сказку про Чапаева.

И совсем не утонул Чапай в реке Урале, выдумка это. Урал он переплыл, не напрасно его хорошим пловцом считали, а белоказаки погоню за ним устроили.

Ловкий был Чапай!

Беляки за ним на конях, а он от них бегом да бегом по лесу. Пули свистели над его головой — он только нагибался, приседал, да и опять несся вперед. Совсем было догнали Чапая. Схитрил только он. Спрятался в медвежью берлогу и сидит там. Белоказаки проскакали рядом — не заметили его, думали — он вперед убежал. А Чапай тем временем вылез из берлоги — и в сторону по спрятанной в кустарнике тропинке. Лес был дремучий, и долго ли бежал Чапай — трудно сказать… Только когда он очутился на опушке, солнышко собиралось за край степи опускаться.

Огляделся Чапай и видит — вправо кибитка стоит, а по степи лошади пасутся. Пошел он туда.

— Кто хозяин? — спрашивает.

Никто не отвечает. И кругом тишина стоит. Слышно, как трава звенит и жаворонки в небе перекликаются.

Чапай опять спрашивает:

— Кто тут хозяин? Выходи!

Зашуршало что-то в кибитке, и вот из нее выполз дряхлый старик-казах.

— Что, — говорит, — тебе надо, удал молодец?

Ему-то Чапай и рассказал, кто он такой.

— Я, — говорит, — Чапаев, Василий Иванович, против белых борюсь, за свободную жизнь для трудового народа.

— Слышал, слышал про тебя, — говорит старик. — Большой ты герой, вся земля тебя знает. Все бедные люди тебя любят — и русские, и казахи, и татары, и чуваши.

Нагнулся вдруг старик, приложил ухо к земле и слушает. Лицо его стало беспокойным.

— Да-а, — говорит, — погоня за тобой несется, и близкая.