Луна с неба

В классе оставалось всего несколько учеников. Я то и дело украдкой отрывался от тетради, чтобы посмотреть на Габриэлу. И вдруг встретился с ней взглядом и отчего-то не смог отвести глаза.

— У тебя не получается, Роберто?

Она зовет меня Роберто.

— Ну-у… — ответил я.

Не успел я опомниться, как ее бронзовое лицо оказалось прямо перед моим.

— Ты же столько раз делал такие упражнения, и всегда правильно. Смотри…

Она принялась объяснять, но я ничего не слышал. Ее дыхание щекотало мне щеку, меня окутывал аромат ее духов. Сначала от всего этого я почувствовал легкое головокружение. Потом — сильное. И жарища стояла — просто страх! Не понимаю, почему никто не догадался открыть окно, пекло же адово!

— Ты понял, Роберто?

Мое лицо целиком отражалось в ее огромных карих глазах.

— Роберто?

— Да.

Она улыбнулась мне и отошла от парты. Я вдруг почувствовал такую усталость, что уронил голову на руки.

Но я знал, что я ей нравлюсь. Она всегда давала мне всякие поручения — ну там, поднести коробки или стереть с доски. Только мне, больше никого не просила. И у меня это не просто какая-то школьная влюбленность. Даже будь Габриэла на двадцать лет старше меня, она бы все равно мне нравилась. И мне уже почти тринадцать. Самое время начать устраивать личную жизнь.

Я тянул время как мог, но упражнения были такими простыми, что все-таки пришлось их закончить. Габриэла помогала тем, кто еще сидел в классе. Конечно же остались одни мальчишки. Как будто им нужна помощь! Внимание им нужно, вот что. Меня это так раздражало. Можно подумать, Габриэла их просила поднести коробки и стереть с доски. Я положил работу ей на стол и направился к выходу. Она даже не увидела, что я ушел.

В паршивом настроении я спустился в раздевалку и надел форму. В физкультурном зале ребята играли в чокнутый футбол. Никаких правил не было, мы просто делились на две команды и тащили в разные стороны большой резиновый мяч-фитбол — как будто канат перетягивали. Команда, которая сумеет затащить мяч на свою сторону поля, получает очко. Пока никому этого сделать не удалось, зато мы ржали как сумасшедшие.

После обеда пришли остальные родители. Было странно видеть моих приятелей в окружении их семей. Многих ребят я знал не один год — и вдруг увидел в новом свете. Они были не сами по себе, а частью группы, и у них после школы была своя жизнь, которая важнее школы. Больше того, некоторые ребята казались клонами своих родителей, и это выглядело довольно жутковато. И у них были мамы. Наверное, здорово, когда у тебя есть мама. В смысле, папа у нас замечательный, лучше и пожелать нельзя. Но хорошо бы и мама тоже была.

В общем, когда родители поговорили с учителями, все направились в актовый зал смотреть спектакль. Уж не знаю почему, школьные спектакли никогда не бывают удачными. И лучший способ еще больше их испортить — дать главную роль Крысе. Крыса играла Джульетту из «Ромео и Джульетты». Слава богу, пьесу ставили не целиком, но вполне достаточно нескольких сцен, чтобы пробудить в душах зрителей неуемное желание бежать без оглядки.

Когда все расселись по местам, погас свет и поднялся занавес. На бутафорском балконе стояла Крыса. Меня тут же начал разбирать смех. Крысу нарядили в огромное белое платье, а на голову водрузили высокий белый конус, так что она стала похожа космический корабль, который вот-вот улетит на орбиту. Потом на сцену выскочил Ромео, в миру Ронни Хилл, — в женских колготках и необъятной блузе, подхваченной широким поясом. Прямо балерина полутяжелого веса.

— О светлый ангел, вновь заговори! — затараторил он. — Собой ты лучезаришь ночь, подобно крылатому посланнику небес… [5]

Крыса слушала его молча. Зрители уже должны были понимать, что эти двое повстречали друг друга на вечеринке у Капулетти, крепко выпили и прониклись неземными чувствами. Когда Ронни умолк, Крыса завыла, как банши:

— Ромео! Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты?

Причем балкон возвышался над сценой на какие-то полметра, так что Ромео стоял прямо перед Крысой, но она смотрела не на него, а на зрителей, как будто вдруг ослепла. И голосила как помешанная про «отринь отца, отвергни это имя», про «я не буду больше Капулетти», про розу, которая пахнет розой, ну и так далее. Я смотрел фильм, но там не было и вполовину так смешно. В общем, я хохотал, пока не получил замечание. Тогда пришлось сидеть тихо и, как родители, делать вид, что мне интересно.

Ромео с Джульеттой сказали все свои реплики, занавес ненадолго опустили, а потом началась сцена боя на мечах — единственная стоящая часть всего спектакля. Просто умора! Кайл Бенджамин получил деревянным мечом в левый глаз, завопил и рухнул на пол, прижимая ладонь к лицу. Монтекки и Капулетти застыли в растерянности — такого в сценарии не было. На сцену выскочила мисс Маунтшафт:

— Вставай, Кайл! Шоу должно продолжаться!

Она хотела, чтобы он встал и сражался, но Кайл решил, что с него хватит.

— Хочу домой! — заныл он.

По зрительским рядам прокатился смешок. Мисс Маунтшафт схватила Кайла за ногу и поволокла за кулисы.

— Не стойте столбом! — прошипела она остальным. — Играйте!

Бой разгорелся с удвоенной яростью — теперь Капулетти хотели поквитаться с Монтекки за раненого товарища.

В следующей сцене Кайл уже красовался в пиратской повязке через левый глаз, а пьеса окончательно перекочевала в жанр плаща и шпаги, и, надо сказать, это пошло ей на пользу. Я считаю, что им с самого начала стоило делать ставку на оригинальное прочтение. Ну там, «Ромео и Джульетта в космосе» или «Ромео и Джульетта против Ганнибала Лектера». Короче, добавить изюминку в избитый сюжет.

В остальных своих сценах Крыса обошлась без воплей и не забыла ни строчки. Она даже шепотом подсказывала Ронни его реплики, когда тот терялся. У нее память, как у компьютера. Но в последней сцене, где Джульетта просыпается и видит мертвого Ромео, Крыса съехала с катушек. Она обезумела от горя и страшно переигрывала. Очень неловко, когда твоя младшая сестра так кривляется. Мне стало до того стыдно, что я даже покраснел. Непонятно, почему она до сих пор не зарезалась, ведь кинжал у нее в руках уже давно. Наконец она подняла орудие самоубийства над головой, и вид у нее при этом был, как у самурая, который вознамерился совершить харакири. Внезапно вскрикнув «Ах!», она вонзила кинжал в живот и повалилась на пол. Я вздохнул с облегчением. Но тут Крыса встала! Скажите мне, кто встает, загнав себе в живот нож?! Этого не могло быть в сценарии. Шатаясь, она нарезала круги по сцене. Вот вам Крыса, будьте любезны. Если уж она оказалась в свете софитов, ее оттуда так просто не выгонишь. Наконец Джульетта окочурилась.

— Занавес! Занавес! — выкрикнула мисс Маунтшафт.

Когда аплодисменты стихли, на сцену вышел отец Генри, чтобы прочесть летнюю проповедь. Он чем-то напоминал мне заключенного. Он стригся почти под ноль и был до синевы выбрит, но дело не в этом. Он излучал ауру, как человек, отсидевший пожизненный срок в одиночной камере. Я воображал, что отец Генри сидел в тюрьме, а когда вышел, обратился в лоно церкви. Хотя наверняка это просто мои домыслы.

После отца Генри говорил директор. Он благодарил юных актеров, родителей, всех кто работал в «Лакстоне» или бывал здесь в последние сто лет. Мне нравится наш директор, он хороший, но как же он тащится от звука собственного голоса! Наконец он закончил речь, и мы высыпали из здания школы на спортивную площадку, где нас ждало угощение и подарки — наборы карандашей.

Мне стало грустно. Я знал, что буду скучать по школе и учителям — не только по Габриэле, по всем. Они все замечательные. А еще я думал, что мой последний день в «Лакстоне» будет особенным. Думал, мы с ребятами станем вспоминать проведенные вместе деньки. Но все почему-то быстро разошлись, как будто им все равно, и я совсем скис.

Малыш Джо куда-то запропастился, так что я один пошел бродить по школе и предаваться воспоминаниям. Завернув за угол, я увидел Крысу, беседующую с мисс Маунтшафт.