Волшебный берег. Повести

— А зачем же тогда?

— Ну что такое — зачем да зачем! — сказала бабушка. — Пришла, да и всё! Вот что, Аниска, возьми-ка нашу барышню да поведи куда-нибудь. Вишь, сидит без дела, не знает куда себя девать.

Аниска улыбнулась, крупные зубы сверкнули, как белая речная галька.

Светлана вскочила:

— Бабушка!

— Ну, чего ты?

Светлана подошла к ней, пригнула к себе её голову и зашептала в самое ухо:

— Бабушка, что вы! Как я с ней пойду? Ведь она же чудная…

Бабушка посмотрела на Светлану сурово, с неудовольствием:

— Это кто же тебе такую басню сказал?

— Девочки.

— Экие злыдни твои девочки! Если человек на них не похож, так у них уж и «чудная»! Иди, иди, она плохому не научит!

Светлана подошла к Аниске:

— Ну… пойдём.

— Со мной? — спросила Аниска с затаённой радостью.

— Ну конечно.

— В лес?

— Ну хоть в лес…

Девочки вышли на узкую тропочку, которая сквозь кудрявую травку пробиралась вдоль деревни к пруду.

— Только ты, Аниса, мне что-нибудь рассказывай. А то будешь молчать да молчать… Я тогда от тебя убегу!

Аниска задумчиво посмотрела на неё:

— А рассказывать про всё?

Светлана повела тонкими бровками:

— Какая ты странная. Конечно, про всё, почему же нет?

— Вот здесь наш дедушка умер, — вдруг сказала Аниска.

Светлана остановилась:

— Где?

— Вот на этой тропочке.

— Как?… Почему?…

— А у нас немцы были тогда. Они не велели вечером на улицу выходить. А дедушка вышел. Покурить ему захотелось, уж очень ему захотелось покурить. Он пошёл к дяде Егору — нет ли у него самосаду? А немец ему кричит: «Стой! Стой!» А дедушка наш глухой был. Идёт да идёт. Ведь ещё и не темно было, смеркалось только. А немец из ружья — бум! Дедушка схватился за грудь, покачался, покачался и лёг на снег. Вот здесь и умер.

— А ты почём знаешь? Ты же не видела!

— Мать рассказывала…

Светлана со страхом смотрела на зелёную солнечную тропочку:

— Ой… Уйдём отсюда. Уйдём скорей! Побежим в поле — догоняй!

Светлана припустилась бежать, лёгкая, как котёнок. Красные ленточки в косах распустились на ветру. Аниска бросилась за ней. У неё были крепкие ноги, и бегала она, топая, как жеребёнок. Она уже раз пять догоняла Светлану, но, догнав, не решалась схватить её — а вдруг рассердится?

А Светлана останавливалась, прыгала на одной ножке и, смеясь, дразнила:

— Не догнать! Не догнать!

И была очень рада, что Аниска никак её не догонит.

Потом тихонько шли к лесу без тропки, прямо через поле, засеянное льном. Тонкие жёсткие стебли стегали по ногам.

— А на этом поле весной самолёты садились, — сказала Аниска.

Светлана удивилась:

— Настоящие?

— Ага. Настоящие. С лётчиками. У нас тогда на зеленя какой-то вредитель напал — вот с этих самолётов всё поле и опрыскивали. Как дождиком.

— И ты видела?

— Все видели. А Стёпка Лукошкин у лётчика спросил: «Можешь без отдыха до границы долететь?» А лётчик говорит: «А почему без отдыха? Мы можем на облачко присесть, отдохнуть да и дальше!»

Светлана поглядела на тёплое синее небо, на крутое белое облако с тёмным донышком.

— Как на облака присядешь? Ведь они из пара! Ты ведь знаешь, что они из пара? Ты в каком классе?

— Во втором. Буду в третьем.

— У, большая, а во втором! Я уже в четвёртый перешла! Ты, значит, и не пионерка?

— Нет.

— А меня зимой приняли. А почему не вступаешь?

— Не примут.

— Почему? — Светлана удивлённо посмотрела на неё.

Аниска отвела глаза.

— Я с ребятами дерусь. Они всегда дразнятся. Я и дерусь.

— А почему же вожатая не заступится?! — Светлана даже плечами пожала от возмущения.

— А она почём знает? — глухо сказала Аниска. — Я же не говорю, почему дерусь… Да ну и пусть не принимают. — Аниска насупила брови.

И Светлана тотчас переменила разговор:

— А мне мама новую форму сшила. Шерстяное коричневое платье и чёрный фартук с широкими плечиками. А ты в чём?

— В этом.

— Но ведь это ситцевое!

— А ещё есть синее с горошками…

— Ну и не похожа на ученицу. Надо, чтобы коричневое и чёрный фартук. Только тебе не сошьют…

— А может, и сошьют? У матери трудодней много — она у нас огородница. Попрошу, и сошьёт… И отец у нас плотник. — И добавила чуть слышно: — Он сейчас в совхозе работает. А может, он там, в магазине, купит и принесёт.

Но Светлана только засмеялась на это:

— Так он и будет помнить про твоё платье!

У Аниски опять сошлись брови.

— Будет. Он мне в ту осень башмаки с галошами купил!

— Фу, галоши! — Светлана сморщила нос. — Терпеть не могу никаких галош!

Аниска хотела было вспылить. А как же в новых башмаках прямо по грязи в школу идти? Эти башмаки отцу легко было заработать, что ли? Помаши-ка топором-то с утра до ночи!

Но посмотрела на Светлану и промолчала. Неужели надо Аниске ещё и с ней поссориться?

Лён кончился у самой лесной опушки. Аниска вдруг, ничего не сказав, побежала куда-то в сторону.

— Куда ты? — закричала Светлана.

Ей стало страшно: а вдруг Аниска убежит и бросит её одну?

Но Аниска не думала убегать. Она залезла в заросли шиповника, осторожно пригнула тонкую колючую ветку с розовым бутоном на конце:

— Посмотри! Посмотри, какая красавица! Понюхай!

Светлана понюхала:

— Ну подумаешь! Вот розы — это да! Мама ставила в вазу — вот те пахнут! А эти что…

Аниска замахала на неё рукой:

— Не говори! Не говори!

Отвела её от куста и зашептала:

— Зачем так говоришь-то? Ведь ему тоже обидно!

— Кому?

— А шиповнику. Он зацветает, а ты!..

Светлана поглядела на неё с некоторой опаской: «Отколотит?»

Но Аниска была кротка и задумчива.

— Мне вот всё думается — откуда он эти розовые цветочки берёт? Листья зелёные, и почки зелёные, а из зелёного — вдруг розовый цветочек. Ну, откуда? Почему? Как он может?… Я вот всегда так гляжу и думаю… Ты не знаешь?

Светлана ответила уверенно, но не глядя в глаза:

— Конечно, знаю! Вот ещё пустяки… Только… пойдём домой…

— А хочешь, я тебе партизанскую могилу покажу?

— А далеко?

— Да нет. Вот тут через овражек. Иди за мной.

Аниска бегом бросилась в овраг, заросший ольшнягом и малинником. Светлана поспешила за ней. Кусты царапали ей руки и цеплялись за платье, а под ноги то и дело подвёртывались острые сучья и корявые пеньки. На дне оврага, в ручье, Светлана промочила свои жёлтые туфли. Кое-как перебравшись на ту сторону, она оглянулась в страхе:

— Аниса, ты где?

В ответ ей только шершавые солнечные листья ольшняга тихонько шелестели под ветром. Светлана, не глядя под ноги, изо всех сил карабкалась по крутой стороне оврага. Косы у неё растрепались, одна ленточка осталась где-то на ветке… Ей уже представилось, что Аниска убежала, что она осталась одна и теперь совсем пропадёт в лесу…

Но, выбравшись наверх, она сразу увидела Аниску.

— Ты что же не откликалась?! — сердито, чуть не со слезами, крикнула она.

Но Аниска сделала ей знак рукой:

— Не кричи. Здесь нельзя кричать… Видишь?

На бугорке, обнесённая частой оградой, зеленела большая могила. Широкая черёмуха прикрывала её свежей душистой тенью.

— На этой черёмухе очень много цветов бывает, — тихо сказала Аниска. — Как начнёт отцветать — так с неё и сыплется и сыплется на могилу… Будто летом снежок идёт…

— А ты видела?

— Да.

— Что же, вы часто сюда ходите?

— Я хожу.

— Одна?

— Да.

— А девочки?

— Они не ходят.

— Ну, а почему же ты ходишь?

— Так. Побыть с ними.

— С кем?

— Ну, с ними. Которые здесь лежат.

Светлана поёжилась от страха.

— Ну тебя! Ты мне нарочно, чтобы я боялась! Не буду с тобой ходить, ни за что не буду!

Но Аниска глядела на неё ясными и печальными косыми глазами:

— А чего ты боишься? Мне их очень жалко. Ведь к ним на могилу родные не придут. Кто их знает, где у них родные? А ведь им тоже хочется, чтобы их помнили. Наши-то, деревенские, помнят — могилу каждую весну оправляют. Ну, а всё-таки… К ним ведь и приходить тоже надо!