Школьный год Марины Петровой

Как бы радовалась Татьяна Васильевна, если бы ей пришлось присутствовать на настоящем, большом Маринином концерте!

Сейчас, лёжа в постели, Марина уверена, что когда-нибудь это сбудется.

Днём она часто в этом сомневается, особенно когда Алексей Степаныч начинает «пилить» её, как говорят про него в классе.

Ведь какой человек! Никогда почти не крикнет, не рассердится — зато скажет что-нибудь такое ехидное, что доведёт до слёз. А потом ещё удивится и спросит: «Да чего тут плакать?»

Ну зачем ему было давать один и тот же концерт всем троим?

Ведь Марина так мечтала, что в этом году она блестяще сыграет на концерте! Она так любит эти приготовления к концерту, этот яркий, праздничный свет в зале, нарядные, белые передники девочек…

Чувство какой-то особенной радости и гордости овладевает ею, когда она начинает играть и все на неё смотрят и все её слушают: и седоволосая Елизавета Фёдоровна — заслуженный деятель искусств, которая ведает всеми струнными классами их школы, училища и института, и все другие педагоги. И дети, и взрослые.

А что же получится теперь?

Ведь Галя сыграет всё равно лучше, ведь она всегда играет лучше, и Марина сразу съёжится и сыграет плохо.

И с Галей вышло как-то неприятно. Ох, Алексей Степаныч, Алексей Степаныч!..

Марина глубоко вздыхает, свёртывается калачиком, о чём-то смутно ещё вспоминает и начинает засыпать.

В комнате темно и тихо. Марина мерно дышит во сне.

И тогда мать поднимает с подушки голову и, опершись на локоть, смотрит на неё. Как долго сегодня не засыпала Марина! И даже тихонько плакала о чём-то…

За окном — звёздное небо, крыши высоких домов, за окном — большая Москва.

Мать вспоминает сегодняшний разговор с дочерью, думает о том, что у Марины беспокойный характер — слишком близко она всё принимает к сердцу. «А может быть, это и хорошо», — думает мать. Она вспоминает людей, окружающих её девочку в жизни, и спокойно засыпает.

13. Из дневника Марины

16 сентября 1949 года

Нашего нового учителя по арифметике зовут Николаем Николаевичем. По-моему, он совсем не похож на учителя арифметики. Он какой-то толстенький, круглый и весёлый. А арифметика — скучная.

Мне кажется, Николай Николаевич очень любит свой предмет и считает его самым важным. Он вчера очень сердился на Люсю за то, что она плохо занимается арифметикой, и сердито стучал пальцем по столу. Из весёлого сразу стал сердитым.

«Не будешь знать арифметики — и музыки никогда не будешь знать», — говорил он ей.

Когда об этом говорит Александра Георгиевна, мы ей верим, а у Николая Николаевича это получается как-то смешно.

Правда, лучше было, когда по всем предметам была одна Мария Николаевна, — она никакой предмет особенно не выделяла.

Хотя вот Лидия Александровна очень интересно преподаёт ботанику. И Николай Николаевич тоже интересно объясняет некоторые задачи. И быстро-быстро стучит мелом по доске — прямо как по клавишам.

Я рассказывала про Николая Николаевича и про других учителей Жене — он был у нас с Софьей Дмитриевной.

Женя почему-то больше всех заинтересовался Николаем Николаевичем и сказал, что у них в школе в младших классах тоже преподавал арифметику Николай Николаевич, и тоже толстенький, и что они его очень любили.

Женя просил сказать фамилию, а я её забыла. Не может быть, чтобы тот самый.

А Софья Дмитриевна спрашивала обо всём: как я занимаюсь по всем предметам и особенно по музыке. Она очень жалеет, что у неё Женя совсем не играет. И ещё она спрашивала о нашей новой вожатой и о прежней — о Вере.

Я сказала, что наша новая вожатая заболела и мы её ещё не видели, а что прежняя была очень хорошая.

Женя, по-моему, был очень доволен, что я похвалила Веру.

А камней он никаких не привёз и сказал, что их экспедиция совсем не камни собирала, а исследовала почву. А для чего и как, он обещал рассказать в другой раз, потому что торопился уходить.

Женя спрашивал и про Галю. Мне не хотелось ему рассказывать о концерте и о том, что мы теперь больше не дружим. И неправду говорить не хотелось.

Я сказала, что Галя много занимается и мы редко видимся. Ведь это правда. А Женя не стал больше расспрашивать.

Да, нехорошо получилось у нас с Галей! Она совсем перестала со мной дружить. А почему? Разве я виновата? И всё этот концерт…

Сегодня я слышала, как она рассказывала Люсе, что уже дошла в концерте до второго соло и что А. С. ей поставил пять.

А я как разобрала до счёта в шесть восьмых, так дальше — никак. В каждой почти строчке — и четверти, и восьмушки, и шестнадцатые, и тридцать вторые… С ума можно сойти. Ужасно трудный ритм в этом концерте! А. С. меня всё за ритм ругал. И не поставил никакой отметки.

Ну когда я получу 5, как Галя? И правда, что у меня с ритмом?

Музыкальное время, музыкальный счёт… Неужели и вправду арифметика тут может помочь?

14. Урок по специальности

Четыре раза в неделю — музыкальные занятия. Два раза — теоретические: сольфеджио — пение по нотам, чтение нот с листа, то-есть без подготовки; музыкальная теория и музыкальная литература — изучение жизни и творчества композиторов, слушание их произведений и разбор их. Два раза — занятия по специальности и оркестровый класс.

Марине нравится, что занятия по специальности происходят в старом здании школы — в маленьком белом доме на тихой солнечной площади.

Она любит новое, светлое, огромное здание, где помещаются институт и общеобразовательная школа. Школа — внизу, училище и институт — наверху. Марина любит смотреть на студентов, взбегающих по широкой лестнице наверх, туда, где она будет, наверно, учиться, когда вырастет.

Но к маленькому, старому зданию у неё какое-то особенное чувство. Ведь здесь училась когда-то её мама, могла бы учиться и бабушка, потому что старая школа на маленькой площади существует уже очень много лет. Правда, бабушка не училась там — она не училась вообще ни в какой школе. Может быть, поэтому ей так хотелось научить и свою дочь, Маринину маму, и её, Марину, всему хорошему в жизни.

Бабушка рассказывала как-то, что когда Маринина мама была девочкой, она очень хорошо пела и любила слушать всякую музыку. Придёт шарманщик во двор — и маленькая Лена бежит со всех ног послушать его незатейливую музыку, а иногда даже увяжется за ним на другой двор.

Они жили в подвале, дедушка сапожничал. Бедно жили. А над ними, в первом этаже, жила девочка — Ленина ровесница. Она играла на рояле, и Лена могла часами слушать её под окном. Ей самой очень хотелось научиться так играть, но разве могла она об этом мечтать!

А после революции в музыкальных школах смогли учиться все дети.

Бабушка отдала свою Лену — Маринину маму — в музыкальную школу в тот год, когда ещё шла гражданская война. Это был голодный и холодный год. В школе было очень холодно. Мама рассказывала Марине, как мёрзли и даже опухали у неё руки и как больно ей бывало иногда играть. Но почему-то, вспоминая об этом, мама задумчиво улыбалась.

— А какие всё-таки праздничные бывали концерты, — говорила она, — и как торжественно звучала музыка в холодном зале с замороженными окнами!

И во время Отечественной войны в школе было тоже, наверно, не очень тепло. В то время Марина ещё не училась и жила в далёком Казахстане, а Алексей Степаныч был на фронте.

Говорят, Вера, Маринина вожатая, в ноябре 1941 года вместе с другими комсомольцами строила оборонные рубежи под Москвой и получила потом за это медаль «За оборону Москвы».

Но школа занималась и тогда. А теперь у них в школе так тепло, уютно и светло…

Сегодня, идя в школу, Марина думала об этом.

Вчера мама разбирала свои бумаги и нашла несколько старых школьных тетрадей — нотных и в линейку.

— Смотри-ка, Марина, — сказала она, — тетрадки по теории и по сольфеджио! А знаешь, кто у нас преподавал тогда сольфеджио? Елизавета Фёдоровна.