Солнышкин у динозавра

Закрывались двери, закручивались иллюминаторы.

Даже отважный морской пёс Верный, вечно сидевший на носу парохода, высматривая дорогу, тут забивался под шлюпку.

Но сам пароход «Даёшь!» всё равно пробивался вперёд среди молний и грома — всё вперёд и вперёд.

Так вот в один такой, правда, более тихий вечер, когда по стёклам хлестал дождь, тарабанил ветер и всем хотелось быть вместе, возле Солнышкина, точнее, его рубки, сидели Перчиков, Челкашкин, Пионерчиков, а Федькин наигрывал на гитаре свои любимые песенки.

Неожиданно, как бы между прочим, по ступенькам поднялся Петькин и, оглядываясь, сказал:

— Сидите? А Мишкин в столовой кино крутит! Про пиратов!

— Опять эту бодягу?

— Туфта! — пожал плечами Перчиков. — Режиссёрские выдумки. Тоже мне, придумали штурмана, который обвёл вокруг пальца ребятишек мадам Вонг. Да настоящие пираты сделали бы из такого штурмана третьесортный форшмак! Вот мы с Солнышкиным подзалетели один раз к настоящим пиратам, так это да, это кино! — И радист покачал головой.

— А про истории Солнышкина кое-кто тоже кино сляпал, — вставил Федькин, — даже два! В одном сделали речником с другой фамилией, в другом — девицей. А из Плавали-Знаем такого морского волка! И ещё известных артистов в такое дело воткнули!

— Обычное дело! Сначала сцапали, а потом сляпали, — усмехнулся Челкашкин. — Жульё!

— Пираты! За такие штуки на выброску и в гальюн головой! — проговорил Федькин.

Тут в борт что-то грохнуло, взвизгнуло.

Все переглянулись, а Челкашкин заметил:

— А ночь, действительно, в самый раз для пиратов. Вон один наш механик до сих пор одно место заращивает — так ему в Бангкоке из шестиствольного ружья залепили...

— Ну не в этих же водах, — проронил Солнышкин.

— Ну конечно, не в этих, — согласился доктор.

Но тут снова загрохотало, что-то по коридору мокро зашлёпало, распахнулась дверь и ввалившийся в неё растерянный Борщик заорал что было сил:

— Пи-и-раты! Пираты! На корме пираты! — и кинулся обратно.

Перчиков и Челкашкин, закатывая рукава, бросились за ним. Федькин, забыв про отдавленный динозавром мизинец, прыгал через ступени, поднимая тяжёлую костыльную палку.

— Наверняка мафия, банда! — кричал Пионерчиков.

— За нашим динозавром! — крикнул присоединившийся Моряков.

— Бей их! — распахивая дверь, выпалил Челкашкин и с размаху влепил по чему-то летящему за борт старым флотским ремнём.

А Борщик, выпалив: «Вот вам!» —шмякнул по темноте старенькой поварёшкой.

И вдруг снизу, из этой самой темноты, раздался отчаянный вопль — на своём, на родном языке:

— Братцы, что вы! Не надо! Своих уничтожаете!

И все разом отпрянули и переглянулись, узнав неожиданно знакомый голос. Голос Васьки-бича.

Можно, конечно, было бы ещё усомниться, если бы вслед за этим — среди огромного океана — не послышалось такое знакомое:

— Говорил, не надо. Предупреждал, бить будут! Плавали, знаем!

А кто-то резким птичьим голосом выкрикнул:

— Загоню дурака, доведёт до милиции!

Все, несмотря на дождь, снова изумлённо

переглянулись, повернулись к ошалелому от происшедшего Борщику и увидели, как сзади него с канистрой отступает в тёмную морось пытавшийся спровадить всех на паршивое пиратское кино новый боцман Петькин.

ОСОБЫЕ ВИТАМИНЫ КОКА БОРЩИКА

Возможно, ничего подобного бы в эту дождливую ночь и не произошло, если бы не дурное настроение кока Борщика, преследовавшее его уже неделю из-за доктора и лучших, можно сказать, самых лучших кулинарных и человеческих побуждений.

Дело в том, что все последние рейсы добрый и старательный кок выращивал овощи, чтобы подпитать витаминами любимую команду. У иллюминаторов и под ними, на лавках и под лавками у него зеленели ящики и горшочки. Баночки и старые кастрюльки с землёй. Из них, даже возле айсбергов, тянул вверх стрелочки молодой лучок, резво топорщился укропец, проталкивалась румяными боками бойкая редисочка...

И к обеду или ужину то и дело у каждого из тарелки тянулся к ноздрям дразнящий зелёный привет от Борщика.

Приятно было не только всем этим аппетитно похрумкать, но и просто посмотреть, а то и погладить по верхушкам уютную родную зелень.

Но чтобы хорошо зеленел лучок и бодрей пузатела редиска, кок прихватывал для удобрений в каждый рейс целлофановый мешочек кругленького козьего помёта.

Время от времени он подбрасывал по нескольку горошин в каждый горшок и убирал мешочек на место. Но в этот раз, достав пакет, Борщик заметил, что подошло время обеда. Он бросился разливать суп, накладывать жареные макароны, а для закуски поставил на противоположный конец стола такой же целлофановый мешочек с прекрасным изюмом.

В это время на камбуз снять пробу заглянул аккуратненький, строго выбритый Челкашкин, отхлебнул первого, попробовал второго и мимоходом спросил:

— А это, наверное, на третье?

И, прихватив из первого мешочка несколько золотистых горошин, небрежно бросил их в рот.

В ту же секунду глаза его взметнулись, лицо вытянулось, и, давясь козьим горохом, видавший виды доктор прохрипел:

— Вы чем это собираетесь кормить команду? Чем?

— Витаминами, — как ни в чём не бывало сказал удивлённый кок.

— И это — витамины?! — И, схватив полную горсть уже из другого мешочка, доктор влетел в столовую с криком:

— Посмотрите, какими витаминами собирается вас кормить любимый кок! Посмотрите!

— У моих витаминов есть особые качества! — выкрикнул Борщик.

Все потянулись к ладони доктора и, запустив в неё пальцы, захрустели чудесным изюмом.

— Всю жизнь готов таким хрумкать, — заявил Солнышкин.

— Век бы лучшего не жевал! — с удовольствием крикнул дохромавший до доктора Федькин.

На ладони у доктора на этот раз лежал прекрасный изюм.

— Смотреть надо, из какого мешка хватаете! — слезливо пропел Борщик и протянул команде козий горох, которого хватил доктор.

«Даёшь!» подпрыгнул от смеха, а доктор от возмущения.

— Проветриваться надо почаще, чтобы не ставить рядом с витаминами мешок неизвестно с чем! — крикнул он и, закрыв ладонью рот, кинулся в каюту.

И пока команда обсуждала, каких витаминчиков хватанул их уважаемый доктор, а доктор усиленно чистил зубы и полоскал горло, кок отсчитывал в стаканчик сердечные капли, которые потихоньку от всех хранил за баночкой с луком.

Однако вняв совету доктора, он стал действительно почаще выбегать на палубу.

Во-первых, чтобы получше проветрить пропахшие перцем и лавровым листом мозги.

А во-вторых, и это главное, чтобы вынести оттаявшей мороженой рыбки весёлым пингвинам, которые пристроились на корме «Даёшь!», как на льдине, и даже в тропиках не собирались покидать понравившийся им дружный экипаж. Особенно щедрого кока.

Они прохаживались по палубе, заглядывали с любопытством в каюты и в столовую — посмотреть, чем питается дружная команда, но никогда не попрошайничали. И главным их местом была корма, где их подкармливал и пробовал кое-чему учить Борщик. Он даже подумывал, что сможет выступать в цирке в одной программе с Буруном — но только с антарктическими пингвинами.

Вот к ним-то и вышел в эту промозглую дождливую ночь добрый кок да вдруг увидел, как к борту подваливает какое-то судно, на палубу летит канат, через борт к его пингвинам переваливаются чьи-то громадные сапоги...

И перепуганный Борщик бросился в рубку с криком:

— Пи-и-раты! Пираты!

ИГЛУ, НИТКИ, ЛАНЦЕТ!

Теперь на корме, рядом с пингвинами и Петькиным, толкалась вся команда. И Борщик смущался: ничего себе, принять за пиратов бывших членов своего экипажа, да ещё встреченных среди океана! Он смущался, а Петькин с канистрой в руках старался убраться как можно подальше в темноту.

Но все остальные смотрели за борт: кто там, как, откуда?

— Люстру сюда! — скомандовал Моряков и, взяв её из рук Мишкина, направил луч вниз.