Мальчишки-ежики

Когда братья вернулись из школы, Анна уже продала жареных голубей и возилась в кухне с потрохами птиц. Она их почистила и вымыла. Набралась гора шеек, сердечек, пупков и печени. Заложив потроха в большую кастрюлю, налила доверху воды, бросила горсть сушеных корешков и сварила бульон.

Бульон получился не хуже куриного. Ребята хлебали его с удовольствием.

— Шеек и печенку не брать, — приказала Анна. — Завтра попробую торговать.

Утром она не пустила Ромку в школу.

— Одевайся потеплей, — сказала она, — поедем на базар.

Наполнив бидон бульоном, она завернула в полотенце поварешку, деревянные ложки, полдюжины чашек и все уложила в таз. Кроме того, Анна взяла с собой флажок с подставкой, который ей подарил на счастье Лийв, и жаровню с древесным углем.

Санки она тащила сама. Ромка только должен был их подталкивать и смотреть, чтобы не опрокинулись бидон и жаровня.

На рынке Анна заняла место в «обжорном ряду». Разогрев на жаровне бульон, она поставила на стол флажок, в подставке которого находились соль и перец, и принялась выкрикивать:

— А кому куриного с потрохами!.. Бульончика горячего.

Желающие вскоре нашлись. Это были озябшие питерские маклаки в солдатских ватниках и штанах. Купив у соседки по ломтю хлеба, они попросили налить «со дна пожиже».

Уплетая горячий бульон, маклаки пошучивали:

— Чтой-то курочки у тебя махонькие… Потроха как у воробышков. Не из ворон ли сварила?

— От ворон получишь такой наваристый, как же! — отбивалась Анна. — Это из цыплят да голубей. А ну, кому еще, налетай!

Съев по порции, маклаки попросили еще.

— Вкусно варишь, хозяйка, — сказал один из них. — Давненько такого супчика не хлебал. Прямо консоме, как в ресторане.

Занявшись добыванием голубей, стряпней и торговлей, Анна весь день была занята, а вечером валилась с ног от усталости. Улегшись в постель, она требовала перенести лампу на тумбочку и читать вслух у ее изголовья.

Ромка брал очередную затрепанную книгу, садился на табурет и читал до тех пор, пока не улавливал ровного дыхания или всхрапов. Тогда он осторожно закрывал книгу, переносил лампу на стол, гасил ее и, раздевшись в темноте, вскакивал в постель, согретую Димкой.

В голодальнике

Директор хуторской школы Витоль Робертович Щупак, как все коротышки, любил властвовать и показывать свою грозность. За каждую провинность Щупак ставил учеников в угол «столбом» около дверей учительской либо после уроков запирал в классе на ключ, а сам уходил отдыхать. Возвращался он в школу часа через три и отчитывал наказанных таким бесцветным и невыразительным голосом, что слушать его было муторно. За неказистый вид и придирчивый характер мальчишки прозвали директора «Щупариком».

Чаще всего без обеда оставались Громачевы и братья Зарухно — Нико и Гурко, так как хорошее поведение они не считали доблестью. Кроме того, дома у них никто не проверял тетрадей и не принуждал готовить уроки. А разве по собственной воле сядешь за стол?

Братья Зарухно и при желании не могли заниматься дома, потому что жили, как на постоялом дворе. Под открытым навесом у них почти всегда стояли чужие повозки и кони, а в сенях и большой комнате толклись хуторяне, привозившие картофель, мясо и овощи на базар, цыгане-барышники и местные перекупщики.

На краю длинного стола у Зарухно с утра до вечера стоял горячий пофыркивающий паром самовар. Здесь заезжие пили чай, развернув тряпицы с салом, шанежками, деревенскими сырами и маслом, «вспрыскивали» самогоном торговые сделки.

Хозяин дома Сашко Зарухно, курчавый цыган с чуть выпуклыми бедовыми глазами, слыл мастером на все руки: сапожничал, чинил хомуты и сбрую, лудил котлы и кастрюли. Но больше всего он любил барышничать на конных ярмарках и «вспрыскивать» сделки. Сильно опьянев, Сашко всегда пел одну и ту же песню:

— О чем он поет? — как-то поинтересовался Ромка.

— Про своих… про цыган, — ответил Нико.

— А ты умеешь по-цыгански говорить?

— Нет, не могу, только понимаю.

Отца своего братья и две сестренки — Катькэ и Мыца — называли «дадо», а мать — «дайори», хотя она не была цыганкой, а местной «чухонкой». Так на базаре прозывали эстонцев. Говорили, что в молодости Миля Кулома славилась хорошим голосом и красотой. Из-за нее Сашко Зарухно покинул табор, осел в этом приземистом эстонском доме и превратил его в заезжий двор.

Родив четырех детей, эстонка поблекла и не следила за собой: ходила растрепанной, в грубошерстных домотканых платьях. Да и некогда ей было наряжаться. Кроме ребят она должна была ухаживать за коровой, овцами, курами, поросятами и частыми гостями. Многие из своих дел Миля перекладывала на ребят. Поэтому мальчишки дома и не готовили уроки.

Однажды, оставшись без обеда в закрытом классе, Ромка, Нико и Гурко повытаскивали тетради, полученные от прилежных девчонок, и, Наскоро «скатав» то, что не удосужились сделать своевременно, уселись играть в перышки. Братья Зарухно довольно быстро обыграли Громачева. Не зная, чем себя занять, они облазали все парты. Но разве оставит кто свой завтрак? Желудки ныли, очень хотелось есть.

Дом Зарухно стоял невдалеке от школы. Если бы хоть один из братьев мог выбраться из запертого класса, то он бы раздобыл вареной картошки или жмыхов, которыми кормили поросят.

Наказанные ученики внимательно стали осматривать окна. Они были наглухо заколочены. А в узкую форточку и головы не просунешь.

— Может, через фрамугу выберемся? — предложил Нико.

Недолго раздумывая, ребята придвинули парту к двери. Над ней была застекленная фрамуга, через которую в коридор проникал дневной свет. Став на парту, Нико сказал брату:

— Лезь наверх.

Цепкий мальчишка легко взобрался ему на плечи и, дотянувшись до фрамуги, откинул крючок.

Фрамуга поддалась толчку, только чуть скрипнули железные петли.

Осторожно, чтобы не разбить стекла, Гурко перелез на другую сторону и, повиснув на руках, спрыгнул в коридор.

Он пропадал недолго и вернулся с полной шапкой мелкого картофеля, сваренного в мундирах. Но тут выяснилось, что без лестницы ему не вернуться в класс.

— Поищи, нет ли где ящика или стремянки, — предложил Нико.

Гурко походил по школе, но лестницы нигде не обнаружил.

«Что делать? — задумались ребята. — Если вернется Щупарик и увидит, что одного ученика не хватает, — сидеть всем до ночи».

Они читали, что узники, убегавшие из тюрем, пользовались веревочными лестницами. Нико приказал брату раздобыть побольше веревок.

Гурко еще раз сбегал домой и вернулся со старой шлеей и клубком веревок, снятых на чердаке. Закинув все в класс, он уселся на пол в коридоре и стал ждать. А Нико и Ромка принялись вязать веревочную лестницу.

На изготовление лестницы ушло много времени. Когда мальчишки спустили ее в коридор, то на крыльце послышались шаги Щупарика. Гурко с обезьяньей ловкостью вскарабкался по лестнице, пролез через фрамугу и очутился в классе. Мальчишки мгновенно сняли лестницу и, забросив ее на печку, втроем подвинули парту на место.

Торопливо открыв ключом дверь, Щупарик с подозрением взглянул на школьников и спросил:

— Что тут за грохот был?

— Мы парту чуть подвинули.

Внимательно оглядев класс и не заметив никаких нарушений, Щупарик сел за стол.

— Показывайте тетради! — приказал он.

Ребята послушно выложили тетради. Наморщив лоб, Щупарик проверил то, что они скатали с девчоночьих тетрадей, и удовлетворенно сказал:

— Вот видите, как полезно оставаться без обеда. А теперь— марш из класса! И чтоб завтра тетради были в полном порядке, иначе опять оставлю.