Емеля

Потому царевна, даже не поздоровавшись, не усевшись, как следует на стул, вылила на гадалку Ягу сразу несколько ведер своего, сокровенного, девичьего, наболевшего.

Яга слушала внимательно, сочувственно кивала.

— Он очень непрактичный, незащищенный! Совершенно не умеет постоять за себя! Только глупые поверхностные люди могут называть его лентяем! Он живет очень богатой насыщенной духовной жизнью! Когда-нибудь мы все будем гордиться, что жили в одно время с такой незаурядной личностью.

— Он, это кто? Емеля? — уточнила Яга.

— Кто же еще? — удивилась Яна, — В нашем государстве только один поэт.

— Почему, поэт? — нахмурилась Яга.

— Он стихи сочиняет, — пылко сказала Яна, — Замечательные стихи! Вы не в курсе? Странно. Об этом каждая собака знает.

— Стихи на хлеб не намажешь. И в стакан не нальешь. Стихи — это болезнь! Надо лечить! — строго сказала Яга, — С Емелей все ясно. А у тебя самой что?

— Сердце… бьется.… И фантазии… разные.

Яга озабоченно достала из кармашка халата фоноскоп, воткнула себе в уши трубочки. Сосредоточенно прослушала грудь и спину царевны.

— Бьется.… С перебоями. Горло покажи!

Царевна Яна широко раскрыла рот. Яга внимательно что-то там высматривала.

— О чем фантазии?

Царевна Яна сильно смутилась, чуть отвернула голову в сторону.

— Ну… как мы вместе в путешествие поедем.… В круиз.

— На печке? — усмехнулась Яга, — Представляю картинку.

— Между прочим, — обиженно заявила Яна, — не важно на чем ехать, не важно куда, важно с кем!

— Тяжелый случай! — сочувственно кивнула Яга, — Нужны кардинальные меры!

Царевна Яна напряглась, поерзала на стуле, облизнула губы. Яга закурила тонкую длинную сигаретку, выпустила изо рта несколько колец.

— Я своего шестого мужа Кащея в первый же медовый месяц отравила, — спокойно заявила Яга.

— Он же Бессмертный!? — изумилась Яна.

— Миф! — коротко ответила Яга, — Одно название. Он как руки распускать начал, я ему тут же в бокал три капли заморского яда и накапала. Умер и сам не заметил.

Яга недовольно затушила сигарету в пепельнице. Прямо-таки, раздавила.

— Девушка! — решительно, как бы, подводя некий итог, заявила Яга, — Ты мне нравишься. Хочу тебе помочь. Чисто по-человечески. Не смотри, что Яга. Я тоже баба. Вот что предлагаю. Лучшее средство от головной боли — гильотина. Лучшее средство от любви — яд. Веками проверенное средство.

— Вы… — ошарашено прошептала Яна, — вы… предлагаете!?

— Молодец! Умница. Сразу все поняла. Предлагаю отравить твоего Емелю. Три капли бесцветной жидкости, уснет, и сам не заметит. А ты избавишься от этой мороки. Страдания, переживания, стрессы всякие. Как, согласна? Заморский яд. Безотказно. Гарантия триста процентов. И обойдется дешево, тридцать серебряников. Отдам со скидкой. Могу даже в кредит.

Царевна Яна отрицательно помотала головой. Потом неожиданно спросила:

— Этих капель на двоих хватит?

— На десятерых! — обрадовалась Яга. Но тут же озаботилась, — Ты о чем?

— Да так, — неопределенно, пожав плечами, ответила Яна.

— Но учти, — напутствовала Яга, — это на самый крайний случай. Мужчин завоевывать надо. Постоянно удивлять надо. Каждый раз новой быть. Неожиданной, оригинальной. Даже экстравагантной.

После ухода Яны Яга долго сидела неподвижно. Покачивала головой.

— С печалью я гляжу на это поколение! — с грустью сказала она вслух.

Долгое время царевна Яна и Емеля не виделись. Очень долго. Несколько дней. Или, может быть, несколько веков. Не встречались, не пересекались.

Время шло. Иной раз даже бежало. Стремительно неслось вскачь. На перекладных.

В следующий раз встретились наши герои на ярмарке.

Ярмарка — это что? Смех, радость, веселье. Качели, карусели. Торговля всякая.

— Кому гусь? Самый жирный гусь в государстве!

— Кабана хорошего, отдаю, совсем задешево!

В толпе почему-то японцы шастают. Все сплошь с кинокамерами. Народ веселится, торгуется. Раз в году, как иначе? На людей посмотреть, себя показать. Вон, медведь! На балалайке играет и вприсядку пляшет! А японцы щелкают.

И художественная самодеятельность, само собой. Это уж как водится. Без этого никак не возможно. Летний театр, любимое место посетителей ярмарки.

Яна, помня совет Яги, для маскировки нарядилась простолюдинкой. Скромный сарафанчик такой, лапти, платочек на голову повязала. За кулисами к вахтеру подошла. Он составлял список желающих выступить.

— Кто будешь?

— Елена. Дочь пасечника.

— Что у тебя?

— Песня. Про любовь.

— Под фанеру поешь? Или живьем?

— Акапельно. Без сопровождения.

— Твой номер восемь.

В гримерной наша Яна достала из кармана баночку с медом. И помазала себе щеки. Для убедительности, для натуральности. Чем должно пахнуть от дочери пасечника? Не навозом же или дегтем.

Пока Яна гримировалась, готовилась к выходу, на сцене выступала Клара. Играла на кларнете всемирно-известную мелодию «Полет шмеля!».

Наградой ей были сдержанные, но одобрительные аплодисменты.

Яна осторожно вышла на сцену, несколько раз судорожно вздохнула и… запела. Голосок у нее был ничего. Не сильный, но приятный.

Выступала она с песней. «Я тобой переболею, ненаглядный мой!».

Концерт идет. Поет наша бедная несчастная царевна Яна. Невидимый Великий Дирижер, (в этот раз стоящий в первом ряду среди публики!), по возможности помогает, помахивает своей палочкой. Чтобы Яна с ритма не сбивалась…

«Я узнаю цену рая, ад, вкусив в раю!

Я тобой переиграю молодость мою!».

Поет Яна, поет. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, поет, поет.… А сама глазами по толпе вокруг сцены бегает. Высматривает, ясно кого? Конечно, Емелюшку своего ненаглядного.

А того и высматривать не надо. Он как раз в это самое мгновение в кулисе стоит. Проникновенное пение царевны Яны совершенно не слушает. Переговаривается с каким-то парнем. Оба чуть не в голос хохочут.

«Вспоминай меня почаще, ненаглядный мой!».

Бедная Яна как увидела своего ненаглядного, сразу голос потеряла. От волнения осипла. Рот раскрывает, а оттуда ни звука. Публика у сцены начала смеяться. Потом недовольно шикать. Потом вообще, свист и возмущенные выкрики. Мол, не умеешь петь, нечего и на сцену вылезать. Внимания почтенной публики попусту занимать.

Короче, наша бедная Яна, вся в слезах убежала со сцены. Без аплодисментов. Под стук собственных лаптей.

Тут Емеля на середину сцены вышел и широко руки раскинул. В разные стороны. Стих читать собрался. Дождался тишины. И загрохотал:

И все в таком духе. Не иначе дурных книг начитался, про революцию и все такое. Возомнил себя, как бы, Емельяном. Возможно, где-то, даже Пугачевым.

Народ, в смысле, зрители, слушали внимательно, но без энтузиазма. Без ажиотажа. Народу все эти революции… по барабану. Сеять, косить, молотить надо. Уж если праздник, какой выпал, незачем его на всякие революции и смуты разбазаривать.

И тут опять неожиданность. Глупость, нелепость, несуразица. Наша бедная Яна, как вы помните, для убедительности, слегка помазала себе щеки медом. Как никак, дочь пасечника. Чем еще от нее должно пахнуть. Не дегтем же. … Ну, да! С этим ясно.

Впрочем, возможно это Клара накаркала своим кларнетом.

Естественно, объявилась зловредная пчела. Здоровенная, как гусь. Прилетела с полей и начала над сценой кружить. Туда — сюда, туда — сюда. Чуть было все революционно стихотворное выступление Емели не сорвала.

Выручила, разумеется, Яна. Выскочила на сцену с веником в руке и давай гоняться за зловредной глупой пчелой. Тоже, туда — сюда, туда — сюда.