Весь в отца

— Витя! Дава-а-ай! Крой!

Он орал так во время почти всего забега и поминутно в волнении сплёвывал на лёд.

Но Баландин, кажется, не нуждался в поддержке преданного болельщика. Он превосходно бежал и только на перебежках как-то мял шаг, раскачивался, терял темп, становился мешковатым и грузным.

— Тяжёл Баландин на поворотах, — заметил авторитетно один из болельщиков.

— Скребёт по льду! — поддержал другой. — Зазнался, чемпион!

— Это кто там лепечет, а? — угрожающе нахмурился Мишка. — Да знаете ли вы, мокрые курицы, что вам и во сне не приснится так бегать!

Критики, зная горячий нрав Мишки, благоразумно промолчали.

Баландин пришёл к финишу первым, показав отличное время: пятьдесят восемь и три десятых секунды. Его поздравляли друзья. Ему долго аплодировали. Присутствовавший в полном составе шестой «а» класс принялся качать своего чемпиона.

Время следующих забегов было ниже показанного Баландиным, и теперь все с нетерпением ждали выступления Коли Сизова.

Он появился в этой школе всего месяц назад, приехав с матерью откуда-то из Сибири, и потому ещё не успел приобрести здесь друзей. Большинство ребят услышало о нём впервые только сегодня, когда он с таким успехом выступил на состязаниях, угрожая побить рекорды их признанного чемпиона.

Коля Сизов был мал ростом, худощав, тих и очень застенчив. Учился он хорошо. Его немногословные, неторопливые, но прямые и точные ответы на уроках освещали всегда самую суть вопроса и вызывали неизменно одобрение учителей. От этого Коля ещё больше смущался, краснел, старался не глядеть на товарищей и поднимал взгляд своих серых спокойных глаз только тогда, когда чувствовал, что на него уже никто не обращает внимания.

Вот и сейчас, не в пример Баландину, который самоуверенно похвалялся успехами перед ребятами, Коля Сизов скромно сидел на скамеечке, ожидая забега. Он постукивал по льду старенькими, большими и неуклюжими «бегашами», словно пробовал их прочность, и задумчиво вертел в руках оборванный ремешок.

Баландин, оставив наконец своих почитателей, проехал мимо него.

— Витя! — окликнул его Сизов.

— Ну? — остановился Баландин. — Чего тебе?

Коля смотрел на ботинки Баландина, перетянутые двумя прочными сыромятными ремнями.

— Выручи на один забег… Порвался, понимаешь… — И он показал порванный ремешок. — В левой ноге нет устойчивости, надо бы укрепить заднюю стойку. Посмотри, пожалуйста, всё ли у меня в порядке. Я, понимаешь, так не вижу, а снимать ботинок сейчас уже некогда.

Коля Сизов вытянул вверх левую ногу.

Баландин неохотно, двумя пальцами в перчатке, взялся за конёк. Его зоркие чёрные глаза сразу увидели то, чего, не разуваясь, не мог заметить Сизов. Расточив старую резиновую подмётку, наружу вылезли три заклёпки.

— Проживёт сто лет! Ерунда! — сказал Баландин, хотя отлично видел, что его соперник подвергается серьёзному риску.

— Надо бы ремешок для страховки, правда? — спросил Коля.

— Ну так что ж… Надевай!

— Да вот достал один, а он лопнул. — Коля смущённо повертел в руках обрывки ремешка.

— Ты и мои порвёшь, — презрительно процедил сквозь зубы Баландин. — А я потом изволь по магазинам болтаться. Интересное занятие! Хороший спортсмен должен позаботиться обо всём перед соревнованием, а не выходить на беговую дорожку раззявой и попрошайкой.

— Это верно, — вздохнул Коля Сизов и покраснел.

— То-то и оно, — буркнул Баландин. — Вперёд наука…

И он поехал к группе ребят, которые звали его к себе.

Кто-то сзади крепко схватил Колю за руку. Он быстро обернулся. Перед ним стояли двое ребят-болельщиков. Коля раньше не видел их. Они подошли к концу его разговора с Баландиным и всё поняли.

— Мы тебе достанем ремешок в два счёта! Сейчас! Живо! Посиди здесь, не отъезжай! — затараторили они в один голос. — Этот индюк никогда ничего не даст…

Коля радостно улыбнулся им:

— Давайте…

Но было уже поздно.

— Четвёртая пара, на старт! — крикнул в рупор Семён Антонович. — Поторопись! Начинаем забег!

Стартёр взмахнул флажком — и два бегуна рванулись вперёд. Сразу стало ясно, что Коля Сизов не уступит, что он полон решимости выиграть призовое место. Уже на первой прямой Коля метра на три оторвался от своего напарника и стал мягкой, скользящей перебежкой стремительно огибать поворот. Вся его лёгкая маленькая фигурка на какую-то долю секунды сжималась в комок, припадая на сильно согнутую левую ногу. Затем на мгновение он слегка выпрямлялся, быстро скрестив ноги, перенося центр тяжести слева направо, и снова стремительно нёсся над голубой ледяной дорожкой, словно стриж в бреющем полёте над застывшей гладью реки.

— Перебежечка первый сорт! Красота! Будто по воздуху плывёт! — одобрительно заметили болельщики и сразу от волнения зашмыгали носами и загудели, когда Сизов, увеличивая скорость, пошёл по прямой.

— Вот это да! Ух, братцы, жмёт! Смотрите, что делается!

— Ерунда! Захлебнётся! — ухмыльнулся Мишка. — Не выдержит темпа. Мало каши ел! — И он ободряюще похлопал по плечу своего друга Баландина. — Верно я говорю, Витя?

Но Баландин не слышал его, не смотрел на Сизова, он в волнении сжимал в руке новенькие, недавно подаренные часы и нетерпеливо следил за секундной стрелкой. Ему казалось, что она почти не двигается, будто что-то прижимает её к циферблату и задерживает ход.

Первый круг Сизов прошёл за двадцать три и шесть десятых секунды. Оставалось ещё полтора круга.

Волнение зрителей нарастало, а вместе с ним, казалось, росла и скорость Сизова. Напарник отстал метров на пятьдесят.

Когда Сизов, второй раз обойдя дорожку, миновал старт, Семён Антонович громко крикнул:

— Сорок восемь секунд!

— Сорок восемь! — прокатилось гулом по толпе болельщиков, и кто-то неистово крикнул, срываясь на высокой ноте:

— Коля, жми! Ко-о-оленька!

На последний поворот Сизов вышел под сплошной ликующий неумолкаемый свист.

Толпа ринулась к финишу.

Баландин уже не смотрел на часы. Двумя руками он крепко, до боли, вцепился в Мишкино плечо. А тот только сплёвывал на лёд и отчаянно причитал:

— Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!

Вот, наконец, последний поворот. Короткий отрезок прямой — и финиш.

Семён Антонович и его помощники-судьи волновались не меньше других. Они видели, что Сизов бьёт рекорд Баландина, показывая исключительное время. Сейчас он выйдет на прямую. Ещё несколько мгновений — и остановленный секундомер покажет пятьдесят семь секунд. Ну, может быть, ещё одну или две десятых секунды, ничуть не больше! Нет, нет! Это ясно!

Толпа свистела, махала шапками, неистово кричала в один голос:

— Си-и-изов!!

Коля выходил из виража. Он последний раз сжался в комочек, присел на левую ногу, сделав резкий наклон, и вдруг… Словно неведомая воздушная волна бросила его в сторону. Он звонко вскрикнул, взмахнул в отчаянии руками, пытаясь удержать равновесие, но, увлекаемый инерцией, повалился на лёд, перевернулся через голову и, проехав на спине до края дорожки, закопался в снежный сугроб.

На руках его унесли в раздевалку. Он не мог встать на левую ногу. Всё лицо его, порезанное жёсткими льдинками, было в мелких царапинах.

На все вопросы ребят он ничего не отвечал. И только когда Семён Антонович, осторожно расшнуровывая ему ботинки, нагнулся и ласково шепнул: «Ах, дорогой ты мой… Что же это случилось такое?» — губы Сизова задрожали: «Ремешок… Нужен был ремешок…» И слеза, обжигая царапины, скользнула по его лицу.