Доброе племя индейцев Сиу

Сидим мы раз: я, Быстрый Олень, Однорогий, Меткий Сокол и Колька, а Трусливая Сова из засады как заорет! Мы за томагавки и — туда. А он палкой по земле лупит. — Змея! — кричит, — чуть не ужалила!

Мы смотрим, а это уж. Сова ему хвост уже перебил. Он вертится, шипит. А на голове — желтые пятна, любому видно, что уж. Взяли мы его, положили в фуражку. Быстрый Олень к себе домой понес: вылечу, говорит, будет наш.

Чуть не забыл: у сиу закон был — чье имя носишь, того не тронь. А мы Кольке, новенькому, еще имя не дали, всё думали — какое дать. А тут уж… Мы и подумали: назовем Кольку Ловким Ужом — он ползал хорошо. И ужи тогда будут под защитой…

Ну, Быстрый Олень ужа и вылечил. Шину ему наложил, перевязал. Мы его в сарае держали, в старом аквариуме. Лягушат каждый день таскали. Большой был уж. Мы приходим, а он голову поднимает, смотрит на нас…

Хвост у него сросся, и Быстрый Олень стал брать его на Совет. Сидит — а уж у него на шее. И не двинется, пока мы говорим.

Мы говорим, трубку курим. Не затягиваемся, так просто…

А когда Совет принимает решение и вождь поднимает руку, ну, чтобы, значит, сказать, одобряет он или нет, уж тогда по руке вверх, обовьется, а голова — над рукой, и шипит…

Петя поднимает руку над столом — все смотрят на его руку.

— И никто его не учил — сам он так делал: раз по руке — и шипит…

— Здорово! — слышится за столом. — Ух, здорово!

— Это еще что, — продолжает Петя. — Этот уж один раз Зубра от смерти спас.

В таком рискованно-интересном рассказе очень важно не перегнуть.

— Петь, — раздается просящий голос, — ты это… не ври только, ладно?

— Ты сперва послушай, — веско, без обиды отвечает Петя, — а потом скажешь: вру или нет…

Мы задумали нападение на дакотов. Они в своей посадке, мы в своей. Все пошли, а Зубра оставили у Черного дупла. У Зубра коленка была разбита, он ползти не мог, его и оставили. Олень ему ужа дал — уж всех наших знал, спокойный был.

Ну, мы ушли, а Зубр улегся, лежит. Уж у него на груди свернулся, греется. Зубр на солнце смотрит — щурится, чуть не уснул, говорит. А уж вдруг голову поднял. Заволновался, будто почуял кого-то. Зубр думал — мы идем, — а уж с него и в траву!

Зубр вскочил, смотрит — а там гадюка! Прямо к нему ползет! Уж ей навстречу. Они только вставать, — Петя показывает руками, как, встретившись, вырастают над землей две змеи, — а Зубр в нее томагавком. Она тогда шмыг в кусты. Понятно? Если б не уж, конец был бы Зубру…

— А что — ужалила бы — и все.

— Конечно, он же лежал.

— Гадюки, я читал, сами никогда на человека не нападают. Только если наступишь нечаянно…

— Читал! А вдруг он на ее норе лежал? Или где она яйца прятала? Ты не говори — не нападает. Если б она к тебе ползла…

— Зубр говорил — в метре была, — поясняет Петя. — А уж — ей навстречу. Уж-то — он гадюк знает!

— Уж, конечно, знает, — соглашаются за столом.

— Петь, а за что этого, ну, как его? — Трусливой Совой прозвали?

— А-а. Он самый маленький был. Алик. И в засаде, когда один, всегда трусил. И глаза у него круглые и желтые. Мы ему и дали это имя. Он говорит: «Я пока достоин этого имени, но я заслужу другое…»

— А какое?

— Чуткой Совой должны были назвать, если перестанет трусить.

Волшебно исчезают со стен светящиеся костяшки домино; во дворе настаивается тишина; город слышен далеким гулом. Рядом побренькивает гитара. Я давно уже слился с темнотой, обо мне забыли.

— Петь, а где сейчас уж?

— Отпустили. Генка же и отпустил, Быстрый Олень. Он на Боюканы переехал. Все переехали. Мы тогда же и томагавки зарыли. Под дубом. И ужа отпустили.

— А он это… сразу уполз?

Это был бы и мой вопрос, сиди я за столом.

— Где там! Он сперва просто свернулся, а когда увидал, что мы уходим, за нами пополз. Мы уходим, а он за нами. Мы уходим, а он ползет. Потом остановился, голову поднял и смотрит…

За столом тишина. И я тоже вижу, как уж, подняв голову, смотрит вслед уходящим сиу. Вслед сиу, покидающим родные места.

— Жалко, — говорит кто-то.

И я понимаю, что это слово относится ко всему: жалко и ужа, и сиу, жалко вместе с ними тех мест, жалко, что окончился рассказ. Жалко Петю, опустившего голову, жалко даже себя: что ты не был сиу…

— А вот у нас раз было, в лагере, — начинает кто-то свой рассказ, но его обрывают:

— Подожди ты со своим «было». Было! У всех было, да ведь молчат же!

Центр внимания сегодня Петя. Он рассказывает о том, чего нет и не может быть в нашем дворе; он рассказывает о жизни, о которой можно только мечтать.

— Ты про галку обещал… Расскажи.

Силуэты покачались, устраиваясь поудобнее, и застыли.

— Галку Зубр поймал, Вовка. Она еще маленькая была, галчонок. Из гнезда выпала. Он ее и подобрал. На крольчатнике у него стала жить. Он ее шпагатом за лавку привязал. Как увидит его, кричит, клюв раскрывает.

Ну, выросла. Зубр ее на плечо сажает, она сидит, не улетает.

У Быстрого Оленя — уж, у Зубра — галка.

Потом, когда совсем выросла, улетела. А поселилась знаете где? Как раз на нашем дубе. Самец прилетел, они гнездо сделали. Нас не боялись.

Они с самцом во двор к Зубру прилетали. Она сядет к нему на плечо, а самец на заборе дожидается. Он на плечо, конечно, боялся садиться. Хоть и дикий, но все равно близко подпускал. Только дотрагиваться не позволял. Сразу улетал. Он же дикий, не то что галка.

Мы как раз тогда с дакотами каждый день воевали. То на озере, на плотах, то в посадке. Сидим под дубом, а они крадутся. А галки — вот не поверите! — им же сверху все видно — сигнал нам подавали. Чуть заметят дакотов — и давай кричать. Мы и готовы. Сразу рассыплемся — и с флангов на них. Как дадим!

Понятно? Галки у нас вроде наблюдателей были. Обе: и она и он. Дакоты и так и этак прячутся, а мы все о них знаем. Гнездо-то на самой верхушке…

Поймаем кого — скальп снимем…

— Как — скальп? — тревожится кто-то.

— А так: ножницами с макушки. По договору. Потом приклеим клок к бумажке и в дупло. Ихнего Костю Волчье Ухо почти наголо остригли — пять раз ловили. Его в засаде оставляли, а мы к нему сзади: рот зажмем и тащим. Он хоть и Волчье Ухо, а слышал плохо. У него в одном ухе ватка всегда была…

За столом смеются:

— Ничего себе — Волчье Ухо!

— Волчий хвост он, а не ухо!

— …оттащим его подальше, привяжем к дереву, чик! — и нет скальпа! — добавляет смеху Петя.

Потом он снова серьезнеет:

— Сказал кто-то про наших галок дакотам. Сами они бы не догадались. Кто-то нас предал, — заключает он. — Раз приходим мы к дубу, а гнездо на земле валяется. Яйца разбились, насиженные уже. Галка вокруг летает. А самец на ветке сидит, молчит. Нас как увидал, крикнул ей что-то. Она рядом села на ветку. Зубр ее зовет: галка, галка! — а она не слетает к нему. Потом взяли и улетели…

— А как ее звали, галку? Ты сказал: «Зубр ее зовет». Он что, так ее и звал — галкой?

— Так и звал. Сиу не дают имен животным. Потом расскажу, почему.

— И они не вернулись, Петь, не вернулись галки?

— Не. Не вернулись. Перестали верить людям. Ни разу больше Зубр ее не видел. Перестали верить — я ж сказал!

И опять за столом воцаряется молчание.

— А вот у нас было… — начинает кто-то, но на него прикрикивают:

— Заткнись ты — «у нас, у нас!» Рассказывает же человек. Получше, чем у «вас». Петь, а кто гнездо разорил?

— Дакоты — кто! Мы все узнали. От Волчьего Уха и узнали. Он раньше чуб носил, а потом стал ежик носить — чтоб нечего было срезать. А мы ему хотели все равно кусок выстричь, а он говорит: расскажу тайну про галок. Это, говорит, мы разорили, чтобы не было у вас наблюдателей. Нам, говорит, сказали, что у вас наблюдатели, вот мы и разорили. У нас же, говорит, нет наблюдателей. Мы тогда спрашиваем — а кто вам сказал? А он не говорит. Хоть, говорит, наголо стригите, не скажу. Ну, мы увидели твердость и отпустили его. — Петя делает паузу и честно добавляет: — Дали, конечно, ему… немного. — Чтоб знал.