Волшебный берег. Повести

Что было во сне, все повторилось наяву. Отец съездил в Феодосию, взял билеты на поезд до самого города Орла.

— Собирайтесь, — сказал он матери и тете Фросе и показал им билеты. А когда увидел, что Федя стоит тут же и глядит на него испуганными глазами, отец сказал: — И ты собирайся. Тоже небось какое добришко есть!

Отец уже не ходил на работу. Он разорял свой дом. Снимал электрические провода, вывинчивал лампочки — на новом месте понадобятся. Отрывал замки от дверей и запоры у оконных рам — на новом месте пригодятся. Приглядывался, не содрать ли черепицу с крыши да не увезти ли с собой. Может, там, на новом месте, дорого будет крыши крыть?…

И мать перестала ходить на работу. Она то суетилась, собирала разные вещи, складывала что в ящик, что в чемодан, звонким голосом переговаривалась с тетей Фросей, а то вдруг садилась где попало, и руки у нее опускались. Как бы хорошо ни было там, на Орловщине, а покидать свой дом человеку всегда тяжело…

Зато тетя Фрося будто лет на двадцать помолодела. Она и ящик с посудой сама гвоздями забила. И большую клетку где-то добыла — гусей перевозить. И отцу указывала, что с собой взять, а чего брать не надо. И на мать покрикивала, чтобы не сидела сложа руки да не плакала — здесь в море и так соленой воды много!

А вечером пришел Иван Никанорыч.

— Сами коровку приведете ай мне согнать? — спросил он.

Федя и Данилка в это время спускались с горы. Федя как увидел около своего двора Ивана Никанорыча, так и бросился домой. Сердце у него защемило — пастух за Зорькой пришел.

Мать молча надела Зорьке веревку на рога и вывела ее на дорогу.

— Не отдам Зорьку! — заголосил Федя и начал отнимать у матери веревку.

Но Иван Никанорыч тихонько отстранил Федю, взял веревку, намотал на руку и сказал:

— Не тужи, Федюнька. На новом месте у вас, глядишь, новая корова будет. А твою Зорьку я не обижу. Коровы все на колхозном дворе ей знакомые, вместе пасутся. Не ехать же ей с вами, сам посуди. Она уже привыкла полынь да колючки жевать, ей, пожалуй, на орловских лугах-то и скучно станет…

И повел Зорьку по деревне, на колхозный двор. Федя ревел во весь голос. Данилка тоже хлюпал рядом.

Федина мать молча смотрела вслед своей красной коровке. Мать уже не была веселая и румяная, и глаза у нее не блестели. Она глядела до тех пор, пока Иван Никанорыч и Зорька не скрылись за поворотом. А потом вдруг села на каменную лесенку, которая поднималась к их дому, закрыла лицо руками и закачала головой:

— Ох, что же, что же мы наделали? Весь свой дом разорили!

А на другой день пришла к Бабкиным колхозная грузовая машина. И полчаса не простояла у двора — живо погрузились. Почти никто и не провожал Бабкиных: народ был на работе. Пришла только соседка Катерина да дедушка Трифонов. Да ребятишки со всего колхоза сбежались — и Петруша, и Тоня, и Васятка Тимаков…

Данилка был тут же. Он глядел, как грузят вещи, как ставят большую клетку с гусями, как поднимают в кузов ящики, чемоданы, узлы… Он стоял хмурый, взъерошенный и все поджимал губы и супил черные брови.

Федя стоял у машины. Он уже был какой-то чужой — в белой рубашке, в башмаках, в новой синей кепке. И ни на кого не глядел, только изредка вздыхал.

— Садись с матерью в кабину, — сказал Феде отец. — Прощайся с ребятами!

Но Федя не стал прощаться. Он засопел и полез в кузов, к отцу. Что ему в кабине делать? Оттуда ничего не видно.

Машина сразу тронулась. Федя испуганно вскинул глаза.

— Ребята, прощайте! — крикнул он.

— Прощай! — дружно отозвались ребята.

— Данилка, прощай! — еще раз крикнул Федя.

— Прощай… — еле слышно отозвался Данилка.

Но Федя его уже не слышал. Машина так зарычала, поднимаясь в гору, и подняла такую пыль, что сразу закрыла от него и ребят, и дома, и виноградники на ближних склонах…

Только горы видны были долго. И Теп-Сель, на котором, будто далекая звездочка, поблескивал барабан камнедробилки. И лиловый скалистый утес, который кажется Данилке человеком, сидящим на горе. И дольше всех видна была Феде Большая гора, куда они с Данилкой недавно ходили…

А справа глядело на Федю море, фиолетово-синее среди желтых берегов. Машина повернула — желтые увалы заслонили море. Машина прошла дальше, опять повернула — и еще раз мигнуло море синим глазком. А потом уж и совсем пропало.

Незнакомые горы встали вокруг и заслонили все, что до сих пор знал и любил Федя. Он вздохнул и стал глядеть по сторонам — на кукурузные поля, на виноградники, на колхозы, лежащие у дороги… Но ни одного колхоза не было такого хорошего и красивого, как их колхоз. А что же будет там, где ни гор, ни моря нету?… И Данилки нет!

А Данилка побрел домой. Достал свои камни. Поглядел на свет сердолики. А он еще злился тогда на Федю, хотел его со двора прогнать. Да если бы Федя сейчас хоть все его камни закинул в море, Данилка бы и слова ему не сказал и сердиться на него не подумал бы!

Данилка пошел было в сад сорвать яблочко. Яблок сколько хочешь, рви, пожалуйста. Вон и сливы почернели. А что одному-то есть — интересно, что ли?

Пришли к обеду отец и мать с работы. Мать поглядела на Данилку и сразу все поняла.

— Не горюй, сынок, — сказала она, — что ж теперь поделать? У нас в колхозе еще хороших ребят немало.

— Это о чем же он горюет? — спросил отец.

— Как же о чем? — ответила ему мать. — Дружок его сегодня уехал.

Отец нахмурился, закурил трубку. Никогда он перед обедом не курит, а сейчас закурил.

— Значит, уехали Бабкины, — сказал он. — Ну что ж, скатертью дорога. Эти люди по всей земле будут бродить, легкой жизни искать. Пускай себе едут — кому такие колхозники нужны?

— Да ведь каждому хочется жить хорошо, — сказала мать. — Вон яблонька и та к солнцу тянется.

— Хорошую жизнь самому делать надо, — сердито ответил отец, — а не искать, где она готовая лежит. Пускай едут!

Вода

Утром Данилка проснулся рано, на заре. И сразу вспомнил, что Феди уже нет. Федя уехал.

— Мам, — сказал Данилка, — а пускай бы Федя у нас остался?

— Пускай бы, — ответила мать, — только разве он остался бы без матери? Вот ты без меня остался бы?

Данилка прикинул, подумал. Нет, он без матери не остался бы. И снова пригорюнился. Казалось — как хорошо придумал. Написать бы Феде письмо, пускай бы Федя вернулся и жил у них. А оказывается, нет, плохо придумал.

Захлопал кнутом пастух. Мать выгнала корову. Стадо прошло мимо двора. Прошумела машина.

Данилка вскочил. Может, это машина обратно Бабкиных привезла? Может, Бабкины раздумали ехать, продали билеты и вернулись домой?

Данилка с разбегу распахнул скрипучую калитку и помчался к Бабкиным. Утреннее солнце косыми лучами осветило горы. Длинные тени тополей легли через дорогу, и дорога стала полосатой. Около Бабкиных, конечно, никакой машины не было. А дом их стоял пустой, с закрытыми ставнями. Словно закрыл глаза от печали и больше не хочет смотреть на белый свет. И только черный Валет сиротливо лежал у крыльца. Он, наверно, думал, что хозяева скоро вернутся. Он лишь мельком взглянул на Данилку и тут же снова уставился на дорогу, по которой вчера ушла машина. И все глядел туда, будто боялся, что пропустит машину, на которой вернутся хозяева.

Данилка направился было обратно, домой. Но в это время случилось что-то необыкновенное. Под горой, в долинке, где на высоких деревянных ногах стоял бур, послышался какой-то шум, раздались веселые крики.

И вдруг выше горы, выше колхозных крыш, выше тополей взвилась мощная водяная струя. Она била вверх фонтаном, шумела, сверкала и густо рассыпала кругом крупный дождь.

— Ой! — взвизгнул Данилка. — Вода!

А по деревне уже бежал народ в долину, и все кричали:

— Вода! Вода! Вода!..

— Данилка, пойдем с нами! — крикнула Тоня Каштанова.

— Пойдем с нами, Данилка! — крикнули и другие ребята.

Им было жалко Данилку: ведь они знали, что он расстался со своим лучшим другом.