Северные новеллы

Приперев лавкой дверь, я громким шепотом сказал:

— Ребята, мишка за дверью! Здоровенный, прямо лошадь!

Молчание. Потом кто-то сонным голосом ответил:

— Да пошел ты... Нашел время шутки шутить.

Ясно. Не верят. Думают — разыгрываю. После появления медведицы с детенышами и хромого самца парни скуки ради частенько этим занимались.

— Не вру же, ребята! — раздраженно сказал я.— Песцовый капкан у него с языка свисает! С цепью! Цепь-то лапищей из потаска выдрал, а с языка капкан как вырвешь?

Подобную картину не нарисует самый изощренный враль, и буровики разом поднялись в спальниках, встревоженно уставились на меня.

— Ну, если сбрехнул!.. Шею намылим.

— Да чтоб мне...

Я не успел договорить. Как бы подтверждая мои слова, за дверью раздалось рычание. Не злобное, а, как мне показалось, жалобное. Не рычание даже — хриплый стон.

Буровики в исподнем, босые соскочили с нар на холодный пол.

Шафаран, старший буровой мастер, наш начальник, проработавший в Арктике два десятка лет и повидавший разные виды, осторожно приоткрыл дверь. Тотчас захлопнул ее.

— И вправду стоит,— сказал он.— Сколь в Арктике барабаню, а такое, чтоб мишка в капкан языком угодил, не видывал. Польстился, дурачок, на песцовую приманку...

— Мужики, да ведь он помощи у нас просит! — с опозданием догадался кто-то.

— Ясно, что помощи. Не на твои красивые глазки пришел посмотреть.

Стояли, с опаской поглядывали на дверь, решали, что же предпринять. Самое разумное, конечно, вызвать,как давеча с хромым медведем, вертолет. Биологи и врачи сделали бы свое дело быстро и профессионально. Но связь-то с базой раз в сутки. Очередная связь была недавно, в шесть утра. Стало быть, надо ждать шести утра следующего дня. Да и вертолет сразу могут не дать, может, санрейс выполняет. Сутки с лишним медведь с капканом на языке ждать не будет. Ему нужна немедленная, срочная помощь. Уйдет в тундру — ищи-свищи его в темени полярной ночи. И конечно же, погибнет бедняга голодной смертью: в его положении ни тюленя добыть, ни пищу проглотить.

За дверью послышался короткий рык, проскрипел снег, затем раздался оглушительный удар по д*зери. Она дернулась; лавка-подпорка полетела на пол. Стоявшие возле порога инстинктивно отскочили внутрь барака.

Поведение зверя в переводе на человеческий образ мыслей, очевидно, означало: «Скорее же думайте, что предпринять! Не видите, что ли, в каком я состоянии?» Он явно торопил нас.

В подобных ситуациях, в критические минуты, разум человека быстр на решения; Шафаран вытащил из ножен, обшитых камусом, свой острейший охотничий нож с наборной янтарной ручкой, бросил рубленые фразы:

— Попробую обрезать язык. Другого выхода не вижу. Страхуйте.

Снимать капкан — значит подвергать себя смертельной опасности. Почувствовав боль, мишка долбанет лапой по черепу — мозги не соберешь. А с ножом риска поменьше, может, отскочить успеешь. Правильно решил наш начальник.

Буровики надели полушубки, унты, нахлобучили ушанки. Двое встали у выхода с карабинами на изготовку. Дверь распахнули настежь.

Медведь с капканом на языке стоял на прежнем месте, в прежней выжидательной позе. Шафаран с ножом в руке медленно, говоря что-то ласковое, пошел на зверя. Отчаянный мужик. Я б не решился.

Два метра до белого медведя, метр... Тот стоял неподвижно, словно окаменел. Шафаран выставил нож.

Широкое лезвие поплыло в воздухе к морде зверя. Остановилось. Шафаран медленно отступил к бараку.

— Дайте-ка закурить,— попросил наш начальник. Его руки крупно дрожали, когда он прикуривал сигарету.— Сдрейфил, однако... Понял: не успею отскочить, еёли лапой махнет. Видели, как он нерпу у лунки караулит? Едва она, бедняга, покажется — рраз по башке! Реакция у него отменная...

Морозный воздух выдул тепло из барака, но дверь не закрывали. Стояли, думали. Стоял, ждал и белый медведь.

Наконец Шафаран вышел из барака и тотчас вернулся. В руке он держал лыжину. Не короткую, обтянутую камусом, а длинную, фабричную. Разыскал обрывок провода. Затем приладил к лыжине, с той стороны, где не было загиба, свой нож. Крепко стянул пассатижами провод. Попробовал: не качается ли

нож? Он был прикручен намертво, так воин штык примыкает к винтовке.

— Ну, я пошел,— сказал Шафаран так, словно собрался на прогулку.— Стрелять только в самом крайнем случае. Ты,— он кивнул мне,— встань у двери. Как вбегу — захлопывай.

И пошел, выставив, как копье, лыжину с ножом на конце.

Медведь поднял левую лапу. Они предпочитают бить левой. Шафаран замер. Зверь опустил лапу.

Дальше все произошло за две-три секунды, не больше.

Шафаран рывком сунул лыжину к морде зверя — тотчас послышался металлический звук упавшего капкана с цепью — и отскочил, влетел в барак. Я захлопнул дверь.

Долгий отчаянный рев раздался снаружи. Мы приперли спинами и плечами дверь. Вскоре рев стал удаляться.

Шафаран приоткрыл дверь. Медведь поспешно уходил прочь с освещенной площадки и поминутно оглядывался на барак. Темень разом поглотила его.

Мы подошли к тому месту, где только что стоял зверь. В снегу лежал капкан, от него тянулся кровавый пунктир. В металлической пасти торчал кусочек языка.

...Утром мы сообщили по рации о происшествии. Еще через день на имя Шафарана пришла радиограмма: «В данной ситуации вы приняли единственно верное решение. Восхищаюсь вашим мужеством. Примите благодарность от меня и спасенного вами медведя».

Подписал радиограмму известный ученый-зоолог. Я читал его книги о животных Арктики.