Рядом с зоопарком

— Ну, повысить успеваемость, ну, укрепить дисциплину…

— А на деле что получается? Успеваемость до такой низкой отметки никогда не доходила. О дисциплине вообще говорить не приходится, по швам трещит, разваливается на части. Хотим, как лучше, а получается наоборот — как хуже. Да что я тебе говорю?! Бесполезно тебе говорить. Отцу твоему скажу; наверно, толку будет больше.

— Да мы… — сделал еще одну попытку сказать правду Федя. — Я хотел хищника, который сбежал из зоопарка, но это оказался не хищник, а этот… биоробот. Им могут воспользоваться…

— Честное слово, обидно за твоего отца. Ты вот что, ступай домой. Вымойся как следует и почистись. А то как какой-нибудь патрубок, весь в ржавчине. Я так думаю.

— Это специально вместо грима, — обиделся, что не верят правде, Федя. — Дело в том, что я на репетицию. Драмкружок у нас обычно по пятницам.

— М-мм, драмкружок, — грустно покачал большой головой Петр Никанорович, — а я, признаться, думал, что драмкружок у нас не работает, потому что нога у Иннокентия Михайловича все еще в гипсе. Видимо, я заблуждался.

На этом и расстались. Федя поплелся домой, а Петр Никанорович, отложив свое срочное дело, решил заняться другим — еще более срочным.

Накануне в школу приходила мама Подготовительного Севы, она сказала, что считает своим долгом предупредить, что через дырки в школьный подвал лазят не только кошки и не только собаки, но также и многие из подготовительных и что если так будет продолжаться и дальше, она лично, как и многие подготовительные мамы, своего ребенка в данную школу не поведет, так что у Петра Никаноровича есть реальная перспектива остаться на следующий год без первых классов. Сопоставив то, что говорила мама Подготовительного Севы, с тем, что видел собственными глазами, Петр Никанорович срочно двинул на стройку. На стройке работал отец Пети Коротких. Он был не только знатным каменщиком, но и активным членом родительского комитета. Выслушав просьбу директора, он без проволочек нагрузил тачку кирпичом и покатил ее к школе. Следующим рейсом он доставил необходимое количество раствора. В какие-нибудь полчаса он надежно, раз и на века, заделал обе дырки.

Федя поднялся на лифте на свой этаж, открыл своим ключом свою дверь, — прихожая была набита чужими вещами. Резко и незнакомо пахло чемоданами и папиросным дымом. В гостиной шум, разговор, звяканье посуды. Федя шарахнулся назад — уж не попал ли, случаем, в чужую квартиру? — но вышел папа.

— А вот мой наследник.

— О, наследник! — закричали однокашники Фединого папы и, высыпав в коридор, принялись тискать и мять Федю в руках, как какую-нибудь диковинную вещицу. На столе стояла пустая бутылка из-под шампанского, — скорее всего, она и была причиной проявления столь шумного восторга. Федя — лишь поводом.

— В кого он у вас такой рыженький? — спросила Диана Владимировна.

— Рыженький? — обиделся Федин папа. — С чего это ты взяла?

Тут вышла мама.

— А ну, марш в ванну!

Гости хохотать.

Федя быстренько вымылся, привел себя в порядок. Но чистый и причесанный, интереса у гостей не вызывал. В центре внимания был теперь папа.

— Друзья! Поднимем тост за беспокойное племя романтиков!

Федин папа считался романтиком, потому что его постоянно тянуло куда-нибудь ехать. Последняя идея была, пожалуй, самой замечательной. Он решил устроиться на корабль первым помощником капитана. У него уже имелась фуражка с «крабом», которую он по случаю купил в комиссионке. По улице он ходить в ней стеснялся, но дома иногда надевал.

Все зааплодировали, а беспокойный романтик папа засмущался.

— Дело в том, что каждый человек должен найти свое место в жизни…

— Я полагала, что ты его уже нашел, — сказала мама, имея в виду место рядом с собой.

Гости засмеялись, а Диана Владимировна шутливо погрозила пальцем.

— Ну что ты, что ты! — замахал руками папа. — Я хотел сказать, что человек должен жить не ради себя, а приносить пользу людям.

— Вот и приноси. Мне и сыну. Или мы не люди? Но ведь случается, ты нам приносишь вместо пользы — вред. Ездишь, а мы за тебя переживаем, портим нервы.

— Пользу я тоже приношу. Я, например, не зря ездил на север Урала в геологическую экспедицию. После долгих поисков мы нашли полезные ископаемые.

— Мы? Геолог Флюров нашел, а не вы. Во всяком случае, так писали в газетах.

— Это неважно, как писали. Я бил шурфы…

— А не баклуши! — подняла вверх палец Диана Владимировна.

— Да, не баклуши! Благодаря полезным ископаемым, которые мы нашли, государство станет богаче, а значит, все, в том числе я, моя жена, мой сын, станут лучше жить.

— Браво! — закричали однокашники Фединого папы.

— Вот он всегда был таким, — ударился в воспоминания один из них. — В детстве, помню, мы ездили на Южный Урал. Так вот, неподалеку от турбазы была высокая гора. Никто на нее не хотел взбираться, а он полез и, представьте себе, поднялся на самую вершину.

— Это в его характере, — улыбнулась Федина мама, поднимается в гору в самых неприступных местах, а в это время другие ловко взбираются по служебной лестнице.

Потом центр внимания переместился к Диане Владимировне. Много теплых слов было сказано о Петре Никаноровиче. Глядя на радостных и возбужденных взрослых, Федя подумал, что встреча уже началась, хотя официально она должна была открыться завтра. Ах, и какие же они молодцы — эти взрослые! Уже в детстве было ясно, что Федин папа будет покорять и покорит не одну вершину. Что Диана Владимировна непременно станет заведующей зубной поликлиникой, потому что с первого класса была активным членом сандружины. Что Петя (Петр Никанорович) прирожденный директор. Уже тогда, когда он был мальчиком, у него было серое драповое пальто и портфельчик был, хотя и маленький, но с двумя замочками.

Гости веселились, а Феде было грустно и обидно. Ах, какие, какие! Хоть бы один недостаточек у кого! Нет, одни лишь сплошные достоинства! Как им только не скучно жить?! А они, смена? Им, конечно, нужно подтянуться, им, конечно, нужно поднажать… «Ничего, мы еще посмотрим! — думал Федя. — Подумаешь, взрослые! Мы еще покажем! Вы еще узнаете!»

Федя оделся и тихонько выскользнул за дверь.

Между прочим, план действий у него уже сложился. Ни в коем случае нельзя упускать этого Загнилена. Они построят с Гриней конуру, лучше всего в лесопарке, подальше от любопытных глаз. Понаблюдают за ним, установят контакт, потом отстукают телеграмму в Москву, в Академию наук, Капице. Хотя были некоторые сомнения… Может, лучше неожиданно нагрянуть. Прямо на Загнилене в Москву. А что? Наверняка он летает. Эту деталь надо непременно обсудить с Гриней.

Глава девятая,

в которой Славик блистает талантами, а Федя рассуждает о горькой участи твердых троечников.

Дома у Грини никого не оказалось. Мама во вторую смену, а сам Гриня умотал. Может, в магазин, может, в садик за Юлькой. Тогда Федя пошел к Славику. Славик, конечно, не стоил того, чтобы посвятить его в дело, но Феде все же хотелось посмотреть на него свысока, намекнуть, что им с Гриней кое-что кое о чем известно. И секретное поручение Славика по сравнению с этим кое-чем — сущий пустяк.

Открыла мама Славика. В переднике, обсыпанном мукой, в руках скалка. Как обычно, стряпала тортик для Славика.

— А Славика нет, — сказала она. — Славик на репетиции.

«Вот те раз, — подумал Федя, — видимо, в самом деле Петр Никанорович заблуждался, а он, Федя, говорил правду, хотя и врал. Вот, черт, головоломка! Но если он говорил правду, значит, обманул Петр Никанорович? — Его даже в жар бросило от такой мысли. — Главное, кто? — взрослый человек. Директор».

Погуляв около дома Славика, чтобы хоть немного улеглись мысли, Федя направился к школе. Уже вечерело, и было видно издалека, что в актовом зале горит свет.

У раздевалки на телефоне дремала Агриппина Петровна. Тишина. Федя заглянул в зал — пусто, но за занавесом был слышен разговор. Федя прокрался к сцене, отвел краешек плюшевого занавеса, — облокотившись на рояль, стоял витязь. В кольчуге, в серебристой накидке, широких шароварах и красных сапогах, в руке сабелька. Витязь как витязь, хотя и толстенький. Не сразу Федя узнал в нем отличника и запевалу. Рядом на стуле — Елена Ивановна. Она вязала свитер. Ее муж Владимир Константинович частенько проводил занятия по физкультуре на школьном дворе. А без свитера, в одном трико, все-таки и закаленному человеку прохладно.