Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

— Ну, вы и теперь станете отрицать, что вы и есть майор?

— Категорически отрицаю, — засмеялся мужчина. — Могу даже доказать.

Он поднял с корней аккуратно сложенный белый китель и, развернув его, показал погон, на котором блестели две звезды подполковника милиции.

УРАВНЕНИЕ С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Еще в ученические времена специалисты говорили, что у него природная сметка, чутье истинно собачье, но главное — умение сдерживать себя; к тому же он обладает острым глазом и решительным характером. Недаром же его наградили за эту историю с иголками. Впрочем, тут есть и заслуга Василия Ивановича Данилова, который принимал участие в выучке своего помощника, как он сам выражается, «еще со щенячьего возраста». Раньше Данилову не приходилось видеть трикотажных игл. Оказывается, они представляют собой узкую фасонную пластинку длиной в палец, с подвижным устройством, позволяющим снимать с бегущего замка нитку и превращать ее в трикотажное полотно. Все это объяснил Иван Владимирович, а потом приподнялся с места и протянул иглу Данилову, который сидел за столиком, поставленным перпендикулярно к письменному столу начальника.

— Ознакомьтесь, Василий Иванович, и учтите: такие иголки имеются в нашем городе только на одном предприятии.

Данилов взял иглу, повертел ее в пальцах и положил перед собой. Он ничего не спросил. Зачем? Раз уж Иван Владимирович вызвал к себе и показывает эту штуку, значит, сегодняшний поход к Малышу горит и приготовься, дорогой товарищ, срочно заниматься иголками.

— Так вот, Василий Иванович, пришлось нам вмешаться в дела одной промартели. Параллельно с законной продукцией они выпускали «свою», потом отправляли в магазин к «своим» людям. Там изделия продавались, а деньги текли в карманы дельцов. Ну, мы разобрались. И насчет мошеннического получения пряжи и как липовые наряды рабочим оформляли — ясность полная, кроме вот этой иголки. Дефицитная вещь строго фондируется. Откуда они ее брали?

— То есть как откуда? — удивился Данилов. — Должны же они получать иголки для своих изделий.

— Для «своих» — нет, — подчеркнул Иван Владимирович. — А у них шло этой самой «своей» продукции столько, что, хочешь не хочешь, приходилось добывать иголки со стороны. И, видимо, с той фабрики, которая, как я уже сказал, одна в городе. Есть там кто-то. Положит в карман две-три коробочки и выносит. Надо найти молодчика. Как вы на это смотрите?

Вернувшись к себе в отдел, Данилов вызвал младшего лейтенанта. Объясняя задание, он нет-нет да и поглядывал на короткую запись в настольном календаре:

«11.30. Малыш» — и на свою полевую сумку, где лежал сверток с бутербродами. Между телефонами шуршал вентилятор, в раскрытое окно врывались запахи разогретого солнцем асфальта, бензиновой гари. А на островах сейчас, наверно, прохладно, в заливе белеют паруса яхт, за высоким забором «Служебного собаководства», должно быть, собрались уже все завзятые болельщики. Спорят, обмениваются замечаниями и принесенными из дому бутербродами; так приятно закусить и выпить бутылку холодного нарзана в тени старой липы…

— Так вот, товарищ младший лейтенант, интересно послушать твои соображения. Да ты сиди, Петя, сиди. Чего вскочил?

Но младший лейтенант не сел. Он тоже взглянул в настольный календарь, покосился на хмурое лицо Данилова и решительно одернул гимнастерку.

— Я так думаю, Василь Иваныч. Нечего нам вдвоем ехать на эту фабрику. Для первого раза я и сам ознакомлюсь с обстановкой, а вам доложу, что к чему и какие имеются неоспоримые факты.

Данилов посмотрел в окно, где в знойной дымке над заливом висело прозрачное облачко; походил из угла в угол мимо щеголеватого лейтенанта. А тот провожал начальника глазами и одергивал из-под ремня гимнастерку, хотя дальше ее уже некуда было тянуть.

— Солнечный денек! — Данилов вздохнул и мимоходом заметил: —Жарковато сегодня в форме.

— Да я же сниму ее, Василий Иваныч. Буду действовать осторожно.

В голосе младшего лейтенанта слышалась обида. Данилов, сдерживая улыбку, нетерпеливо потянулся к полевой сумке и застегнул ворот кителя.

— На фабрике пойдешь в партком. Там есть такая Галина Семеновна Кудрявцева. Она тебе поможет. Действуй. Вечером встретимся.

Пока Данилов слушал Ивана Владимировича и потом инструктировал Петю, его мысли были на островах, где сегодня служебные собаки соревновались в искусстве, достигнутом месяцами упорного труда. «Взять» след, обнаружить и «уложить» преступника, не брать еды от чужих, не кусаться, не паять, повиноваться с первого же слова и жеста — все это и многое другое считалось обязательным, иначе собака не пригодна для работы. Но «высший пилотаж» был под силу немногим питомцам, и не каждый из них мог тягаться с Малышом, Тот, например, примет от кого угодно любое угощение, но съесть — шалишь! Зароет или спрячет, чтобы потом передать хозяину. Даже шоколадную конфету. Желто-бурый Малыш ростом с телка не опасен ни прохожему, ни вздумавшему заигрывать с ним ребенку, ни даже кошке. Рычать? Нет. Он только посмотрит своими агатовыми глазами так, что у всякого отпадет охота фамильярничать с ним. И вряд ли кто-нибудь, кроме воспитателя-дрессировщика и еще Данилова, знает другого Малыша, когда он норовит ткнуться в щеку своим холодным носом и умильно косит влажными глазами, когда друзья остаются наедине; Малыш умеет прыгать, как щенок, сразу на всех четырех лапах, пытается опрокинуть Данилова в траву или кладет на плечи ему лапы, чтобы изловчиться и нежно лизнуть шершавым языком прямо в губы; при этом он нетерпеливо позизгивает, а уши раздвигает в стороны — совсем уж по-щенячьи, — отчего становится чем-то похож на курносого Петю.

«Петя… Как он там справляется?» — спрашивал себя Данилов. И эти мысли мешали, отзлекали от интересного зрелища.

А Малыш сегодня работал отлично. Выполнив упражнения по скоростному плаванию и борьбе с «преступником» в воде, он теперь сидел в углу практического класса, гордо подняв голову с вертикально торчащими ушами, и, казалось, не замечал собравшихся здесь людей. Но как только дрессировщик сделал привычный жест — «ко мне», Малыш моментально занял классическую позицию у его левой ноги — со склоненной чуть набок головой, напряженный, собранный, как пружина, он сразу преобразился, готовый к работе.

— Внимание, Малыш! Здесь твое место, охраняй! Малыш послушно подошел к указанному ему креслу,

взобрался на него, и, свернувшись калачом, накрыл морду лапой, словно задремал; только один глаз, лениво прищуренный, блестел. Дрессировщик отошел к дальнему окну и облокотился на подоконник.

— С этой минуты, товарищи, помещение находится под охраной Малыша. Попробуйте кто-либо выйти отсюда. Смелее, прошу.

Молодой курсант, опасливо косясь на собаку, начал двигаться к выходу; в наступившей тишине половицы зловеще поскрипывали под его сапогами. Вот он, нако-нец, достиг двери и поспешно закрыл ее за собой.

Малыш не пошевелился. Все присутствующие посмотрели на дрессировщика.

— Входите обратно, товарищ, — позвал он. Курсант вернулся в класс.

— Теперь подойдите к столу. Там есть портсигар. Закуривайте. Спички положите на место и уходите. Да нет, не оставляйте папиросу, курите себе.

И опять курсант, оглядываясь, пошел к двери. И опять Малыш беспрепятственно выпустил его.

— Как видите, — сказал дрессировщик, когда курсант снова вернулся в комнату, — по мнению Малыша, как, впрочем, и нашему, взять папиросу еще не значит украсть. Обычное дело. А сейчас, товарищ курсант, забирайте любую вещь.

Курсант взял со стола кепку дрессировщика. В ту же секунду Малыш распрямился и одним махом очутился посреди комнаты. Ни звука не вырвалось из его оскаленной пасти, он только чуть припал на передние лапы, готовясь к прыжку.

Курсант охнул и отшатнулся, прикрыв локтем голову.

— Не двигайтесь, — предупредил дрессировщик. — Василий Иванович, забирайте задержанного.

Данилов встрепенулся.