Говорит седьмой этаж

Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.

После «Жери-дочки» наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку «мадам Жери-внучка».

На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: «Уткиным — 1 звонок, Кругляшкину — 2 звонка, Митрохиной — 3 звонка». А где-то в стороне зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым ограждением, — категорический наказ: «Только Клепальской!» На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический ящик с дырочками — «Для писем и газет». «Мадам Жери-внучка» отдельного ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и писем ни от кого не получала.

Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на «воспитательной работе»— она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна перешла на работу «в искусство»: она стала продавать театральные билеты.

Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько метров жилой площади.

По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из других театральных касс:

«А что, если я попрошу у вас „Спящую красавицу“ взамен „Пиковой дамы“? Я обещала одной своей приятельнице „Лебединое озеро“, а достала только „Бахчисарайский фонтан“…» Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), «мадам Жери-внучка» восклицала:

«И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе доставила?!» Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно поселили в комнату бывшей домовладелицы:

«У нее самой полно родимых пятен!» Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба, как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное пятнышко; а другую — на подбородке.

Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду «родимые пятна прошлого», то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.

С этим уж трудно было спорить — пережитки действительно были: Калерия Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.

В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только «родимые пятна и бородавки прошлого», но еще две толстые книги в кожаных переплетах, пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты и квартиры внаем. А во второй книге был дневник «старшей мадам», в котором было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.

В последнее время две толстые кожаные книги подпирали кухонный столик «мадам Жери-внучки», который во время своего недавнего передвижения из дальнего угла к окну потерял одну из четырех ножек. Калерия Гавриловна в результате длительных переговоров, конфликтов и прямых агрессивных действий захватила в конце концов самое светлое и удобное место на кухне.

«Я въехала в квартиру позже всех. Я, можно сказать, ваша гостья! — заявляла она. — И вы должны идти мне навстречу!»

Ленька влетел на кухню, когда там уже никого не было: покончив с воскресными обедами, все жильцы отдыхали в комнатах или пошли подышать свежим воздухом.

Лелька подбежал к столику Калерии Гавриловны, присел на корточки и стал вытаскивать старинные книги. Посуда, прикрытая серым кухонным полотенцем, с тихим, зловещим звоном поползла вниз. Ленька еле-еле успел удержать ее.

Тогда он недолго думая поставил круглые горки тарелок и блюдец прямо на пол и легко вытащил книги из-под стола.

Список жильцов, снимавших комнаты у мадам Жери-старшей, был длиннющим.

Каждая страница была пересечена сверху донизу узкими и ровными дорожками граф. И каждая графа имела свое особое назначение: «Фамилия, имя и отчество. Когда прибыл. Когда убыл». Две последние графы очень удивили Леньку: «Благонадежность» и «Особые приметы».

Против фамилии каждого жильца поспешным, деловым почерком домовладелицы было выведено: «Благонадежен» или «Неблагонадежен»; «Надо приглядеть» или «Надо сообщить в полицию»…

В графе «Особые приметы» отмечалось «Состоятелен. Платит вовремя». Или «Несостоятелен. Платит не вовремя». У тех, кто был «несостоятелен» и «платил не вовремя», даты прибытия и убытия отстояли друг от друга на очень небольшом расстоянии: мадам Жери, как видно, любила аккуратность и долгов не прощала.

Сидя на полу, в окружении тарелок и блюдец, Ленька задумался… Ему трудно было представить себе, что весь этот огромный дом, сложенный из мрачного серого гранитного камня, дом, в котором сейчас живут его, Ленькины, приятели, их мамы и папы, бабушки и дедушки — рабочие, инженеры, врачи, учителя, — что весь этот дом принадлежал когда-то всего-навсего двум женщинам-домовладелицам. И они могли выгнать на улицу любого, кто приходился им но по вкусу или у кого не было денег, чтобы уплатить вовремя.

Ленька встал и прошелся по кухне, по широкому старинному коридору. Одна их квартира — и та вон как велика! А сколько в доме таких квартир! И все это было в руках двух человек, всего двух! Конечно, Ленька и раньше читал в книгах о капиталистах, о фабрикантах и о домовладельцах, но сейчас он как-то особенно ясно представил себе, до чего же несправедливо было все устроено в том старом мире, который сейчас вдруг предстал перед ним в виде этих двух толстых книг, пахнущих плесенью!

Ленька вернулся на кухню, снова сел на пол и раскрыл вторую книгу.

«Дневник мадам Жери-старшей» — было написано на первой странице. А ниже, в скобках, добавлено: «Жериковой».

Вот, оказывается, как просто звучала настоящая, не сокращенная на иностранный манер фамилия бывших домовладелиц!

В дневнике мадам Жери-старшая писала только о делах: с кого надо получить, кому еще «накинуть» квартплату и каким способом из одной обыкновенной комнаты сделать две, а то и три…

«Ведь богатая же была, целый дом имела, — рассуждал про себя Ленька, — а все о выгоде думала! И зачем ей нужно было столько денег? Просто понять невозможно!» Сидя на полу, Ленька пожимал своими худыми, острыми плечами, а серые глаза его выражали крайнее удивление: ведь когда у него, у Леньки, в кармане было один или два рубля, он чувствовал себя настоящим богачом. А тут целый дом — и все мало, все мало…

Удивляясь аппетиту бывшей домовладелицы, Ленька листал страницу за страницей…

И вдруг остановился — на странице семьдесят седьмой было написано: «И как же это я такой дурой оказалась: чердак-то у меня стоит пустешенек! Надо бы и там комнат понаделать… Завтра, к полудню, рабочих вызову…» Эта запись была сделана в мае 1917 года. «Понаделать комнат» на чердаке домовладелица так и не смогла. Даже одной комнаты она не успела закончить: осталась пустая кирпичная коробка. Так вот, значит, откуда она!.. Сейчас Ленька помчится во двор и всем докажет, что он вовсе не хвалился, как думает Тихая Таня, что он и в самом деле узнал историю этой таинственной комнаты на чердаке…

— Что это такое? Блюдца на полу? Сервиз на полу! Среди грязи! Среди микробов! — раздался вдруг сзади крик. Ленька обернулся и увидел Калерию Гавриловну.

— Ты что здесь делаешь? Что?!

— Я?.. Я… читаю…