Мы с Серёжкой близнецы

Очень мы с Галей любили петь песни. Сядем вдвоём на диван и поём подряд. Старинные особенно — «Орлёнок», «Землянка», «Дан приказ: ему на запад». Ещё мама про «Варяга» знает, а мне никак не запомнить, только и знаю:

А ещё поёт: «Я в дело любое готова с тобою идти, не боясь ничего». Но мама редко поёт. Когда только мы с ней вдвоём в квартире остаёмся. У неё потому что слуха нет. Она людей стесняется. А я никого не стесняюсь. Но взрослые не очень-то любят, когда я пою.

— Врёшь ты очень, Марья, — папа говорит.

А тётя Надя:

— Ну, завела свою сирену.

Сегодня хорошо. Дома никого нету. Серёжка где-то с Бубновым бегает. Уроков нам не задали, потому что суббота. Вот мы с Галей и поём. А радио нам подпевает. Как раз наши песни передают. Передача про комсомол называется. Хорошо нам без взрослых. Но у тёти Нади сегодня тоже суббота — сокращённый день. И она пришла рано, стала свои кастрюли чистить.

— Чего, — говорит, — развылись? И без вас голова болит.

Пришлось нам идти в детский парк. Там ребят много, все смеются, на санках катаются, на коньках. А мы с Галей прошли по дорожке в самый угол — там никого нету. Солнце опускается, снег блестит. Галя говорит:

— Маша, смотри, какой снег.

— Какой? Белый и блестит.

— Ну что ты, Маша! Смотри — вот здесь, правда, белый, а вон под кустами голубой, а на солнышке розовый.

И правда — розовый. Я говорю:

— Галя, а почему ты всегда такое замечаешь, что я не вижу?

— А я долго смотрю, вот и вижу. Мне интересно на снег смотреть. И на небо. Ещё, знаешь, летом хорошо лечь на траву и смотреть в небо. И чтобы дерево над тобой.

А я не смотрела никогда! С Галей интересно — она всегда что-нибудь придумает!

Сидели мы на скамейке, разные истории рассказывали. А потом пошли на каток. Смотрим — там наш Серёжка с Бубновым катаются. Галя говорит:

— Пойдём отсюда. Сейчас Бубнов дразниться начнёт.

Но они нас уже увидели. Подъехали и не дразнятся. Только Серёжка сказал:

— Пошли лучше с горки покатаемся. Тут большие ребята очень мешают: крутятся под ногами.

И мы стали с горки кататься. Вывалялись, конечно, в снегу, замёрзли и пошли домой. Галю бабушка ждёт у ворот и ругается. А нас никто не ждёт: папа с мамой ушли в кино. Серёжка меня спрашивает:

— Она тебе сказала?

— Кто?

— Галька.

— Что?

— У неё отец ушёл.

— Куда?

— Ну, Машка, сейчас получишь! Ушёл совсем. Понимаешь?

Нет, я не понимаю. Как это ушёл? Куда? Но я молчу, потому что Серёжка злится.

— Отец с матерью разошёлся и уехал от них. Поняла?

— Ты врёшь!

— Честное октябрятское!

— Откуда ты знаешь?

— Не могу сказать. Знаю. И Бубнов знает. Он потому Гальку и не дразнил сегодня. Он говорит, её теперь нельзя дразнить. Она теперь по правде осталась мамина дочка и бабушкина внучка. Вот.

— Серёжка!

— Чего!

— А вдруг… наши тоже?

— Нет, Маша, ты определённо глупая! Куда же они разойдутся? Галька у своих одна, она остаётся с мамой. А нас двое. Что же, нам с тобой разойтись?

Нет, мы с Серёжкой разойтись не можем. Но Галя… Как же она ходила, на снег смотрела… А может, она ещё не знала? Может, она как раз сейчас узнает? Была как все, а стала бабушкина внучка? Серёжка врёт, не может этого быть, такого ужаса, не верю!

Подлость

Что же мне теперь делать? Мамы нету дома, она в институте, а я не знаю, что мне теперь делать. Голову я Серёжке забинтовала, ранку промыла, он лежит на диване и делает шашки из пустых катушек. Говорит — не больно. Но ведь так же нельзя! Нельзя так!

Скорей бы дядя Игорь приехал. Это папин товарищ, самый лучший. У папы много товарищей, но дядя Игорь нам всем, как родной. Он говорит, что выкормил нас с Серёжкой своей грудью. Смеётся, конечно. Я когда привела Серёжку домой, сразу позвонила дяде Игорю. Он сказал промыть, забинтовать и ждать, пока он приедет. А сам очень долго едет.

Так всё было хорошо — и так стало плохо. Сначала — Галя. Всё оказалось правда. Она сама мне сегодня сказала на первой перемене:

— От нас папа ушёл. Ты знаешь?

А я её обманула. Сказала, что не знаю. И теперь ещё хуже получается. Галя мне сказала никому не говорить. А теперь она думает: я всем разболтала. Мы когда с Серёжкой шли из школы, я его спрашиваю:

— Говори честно, ты откуда про Галю знаешь?

— Бубнов сказал мне и Кузнецову.

— А Бубнов откуда знает?

— Так он же на одной площадке с Галей живёт. Его мать на кухне говорила, а он слышал.

Я говорю:

— Серёжка, никому не надо про это рассказывать. Гале знаешь как будет неприятно…

— Ну что я, дурак, что ли? Да и Бубнов не скажет.

— А Мишка?

— И Мишка.

Пришли мы домой, пообедали, а тут как раз идёт к нам Мишка Кузнецов. Они с Серёжкой стали играть в шахматы, а ко мне пришла Галя. Мишка и спрашивает:

— Беликова, тебя отец бросил?

Галя сразу хотела обратно уйти, но я её не пускаю.

Серёжка, я вижу, подталкивает Кузнецова, он опять:

— Чего толкаешься? Ну и будет Галька, как Бубнов, без отца — дело большое! У неё мать хорошо зарабатывает.

Галя заплакала, а Серёжка говорит:

— Молчи, Кузнец.

Лучше бы Серёжка сам молчал. Что ли, он Мишкиного характера не знает! Тот сразу:

— Брошеная, выброшенная!

Тут я не вытерпела и говорю:

— Уходи от нас вон!

А Мишка:

— Я не к тебе пришёл.

Тогда я ему как тресну — он даже повалился. Мне самой удивительно стало, как я могла его так треснуть. А он кричит:

— Комаров, дай ей!

И стукнул меня изо всей силы прямо в ухо. Тогда Серёжка покраснел и говорит:

— Тебе сказали: уходи от нас вон!

Мишка очень удивился, и мы с Галей тоже. Потому что мы не думали, что Серёжка будет за нас. И Мишка ушёл. А на прощанье сказал:

— Ну, ты ещё получишь за свою сестрицу. Тили-тили тесто, жених и невеста!

Дурак такой, разве можно нас с Серёжкой так дразнить! Мы же близнецы!

Когда он ушёл, Серёжка меня как стукнет!

— Из-за тебя, — говорит, — с товарищем поссорился.

А Галя тоже ушла — расстроенная и сердитая. Она, ясно, думает, что я всем разболтала. Так мне стало неприятно — я уговорила Серёжку идти гулять. Сходили мы в детский парк, идём не спеша мимо Мишки Кузнецова дома и на свои окна посматриваем: дома наша мама или нет. Хорошо бы, думаем, сейчас во что-нибудь шумное поиграть. И вдруг из Мишкиных ворот голос:

— Вот этот!

И выскакивают двое здоровенных ребят — класса из пятого — и тащат Серёжку в ворота. Я — за ними. А они его как толкнут — прямо об стенку головой. Я, конечно, заорала изо всей силы. И подлезла к ним, одного ущипнула, а второго как укушу за руку — что же мне ещё делать? И взрослый никто не идёт!

Они, конечно, мне тоже поддали. А я упала — и только стала подниматься, вижу Бубнов Саша на одном коньке едет мимо ворот. Я как закричу:

— Наших бьют! Комарова Серёжку!

Бубнов сразу — к нам. И налетел как раз на какого-то дяденьку. А дяденька — за Бубновым. Большие ребята его увидели и удрали. Смотрю — и Мишка Кузнецов с ними. Ну, мы с Сашей всё-таки успели ему двинуть по одному разу.

Наш Серёжка встал, и мы пошли домой. Бубнов говорит:

— Больно?

— Нет.

— Ну, я пошёл.

Бубнов опять на своём коньке поехал, а Серёжка сразу заревел. Я спрашиваю:

— Чего ревёшь, если не больно?

— Обидно. И мамы боюсь.

А я как раз думаю: хорошо бы мама дома оказалась — ведь ему, может, всю голову проломали. И дома как раз никого нет, пришлось дяде Игорю звонить. А на голове у Серёжки под волосами рана. Он сам просил промыть, а сам кричит: