Московии таинственный посол

Впрочем, мода на подобные песни продержалась недолго. И любимым, как и подобает, стали петь о цветах, о луне, о звездах. Для нас с вами важно лишь запомнить, что действие этой повести происходит в эпоху просвещенную, пришедшую на смену тем темным временам средневековья, когда даже рыцари, отправлявшиеся в дальние страны освобождать «гроб господень», читали по складам и считали на пальцах. А нынче уходили в дальние плавания каравеллы. Уже открыли Америку. Хороший пистолет с точным боем стоил не дороже выезженной лошади. Италия подарила миру газеты. Это были обычные листки бумаги, на которых от руки записывали новости — сведения о погоде, о ценах на зерно, мясо, меха в разных городах Европы. За небольшую плату — маленькую монету под названием газетта — у трактирщика можно было получить все эти сведения.

Уже загадочно улыбалась с портрета Мона Лиза Леонардо да Винчи. Люди дивились смелости великого немецкого графика Альбрехта Дюрера, росписям Микеланджело и нежным ликам мадонн Рафаэля. Они называли эти работы прекрасными, как называем сегодня их и мы с вами. Повсюду уже распространилось изобретение немца Иоганна Гутенберга — типографии с наборным шрифтом. Книги, которые раньше переписывали от руки, теперь стали печатать сотнями и даже тысячами экземпляров.

Николай Коперник доказал, что Земля вовсе не неподвижна, что киты отродясь не поддерживали ее в Мировом океане. Земля — одна из планет Солнечной системы. Поначалу никто не понял, какую угрозу господству церкви несет в себе открытие Коперника. Зато его последователя Джордано Бруно сожгли на костре. Галилео Галилея заставили отречься от своих убеждений.

Доктор Фауст, или, как его тогда именовали, Фаустус, уже занялся поисками эликсира вечной молодости. Эликсира не нашел, зато обрел бессмертие — вошел в легенду. Он был современником Коперника и Дюрера. Возможно, они виделись. Во всяком случае, возникла даже поэма, в которой действовали и Фауст, и Дюрер, и Коперник одновременно.

В общем, времена были действительно просвещенными. Да вот жалость — вошло в моду жечь еретиков. А еще их вешали, кололи кинжалами, расстреливали и даже взрывали, набив живот порохом. Как-то раз в прекрасном Париже за одну только ночь убили тысячи людей. Река Сена стала красной от крови. В ней перевелась рыба. В ту ночь резали гугенотов. Так называли во Франции тамошних еретиков, вероотступников, тех, кто считал, что пора реформировать католическую церковь. Впрочем, еретиками считали и атеистов — тех, кто не верил ни в какого бога. Иной раз сжигали на всякий случай и бедных алхимиков, пытавшихся получить из свинца золото. Это в тех случаях, когда надоедало ждать результатов их опытов. Время от времени волокли на костер ведьм. В иные годы отыскивалось их в разных странах до тысячи штук. И все они под пытками на удивление единодушно признавались в колдовстве и в том, что по ночам имеют обыкновение летать на аппарате тяжелее воздуха, другими словами — на метле. Как мы с вами сегодня отлично понимаем, летать на метле нельзя. Но пытки церковного суда — инквизиции — были столь жестокими, что подозреваемые в колдовстве признавались в чем угодно, только бы поскорее избавиться от мук.

В число еретиков попадали люди разные. Например, великие мыслители Эразм Роттердамский, Мартин Лютер и Томас Мор. Да и не только они, а все, кто позволял себе думать и действовать не по предписанным католическим догмам. Но было бы наивно думать, что вольнодумцев можно запугать или перевоспитать, а идеи — запретить или отменить. И потому так называемая ересь проползала повсюду.

Проникла она и в Польшу. С нею уже не в состоянии был бороться папа римский, не сдерживали ее и многочисленные монашеские ордена. Вот тогда-то и возник еще один орден — иезуитов, «Общество Иисуса», о котором не так давно беседовали в замке Иван Федоров и граф Челуховский. Основал его некто Игнатий Лойола, человек образованный, с мягкими манерами, сентиментальный, но фанатик, становившийся невероятно жестоким, когда речь заходила о врагах католичества. О, этот орден наделал много бед! Иезуиты были страшны образованностью и верой в правоту своего дела. Это может показаться странным, ведь образованность как будто несовместима с ограниченностью. Оказывается, не всегда… Иезуиты были не просто образованны, но и великолепно воспитаны. Они отличались умением внимательно и заинтересованно слушать собеседника (а кто же не любит, чтобы его выслушивали?), вникать во все проблемы, волнующие современников, отличались внешней доброжелательностью, охотно помогали всем, кто того пожелает, получить образование в контролируемых ими школах и академиях. Деятельное и энергичное потомство Игнатия Лойолы умело находить нечто привлекательное для всех душ, подогретых фанатичной верой своего времени или (что тоже было не редкостью) боязнью адского огня после смерти. Об этом ордене и мы с вами еще поговорим подробнее. [6]

Но вот вопрос: был ли граф Челуховский еретиком? Это вовсе не доказано.

Правда, у графа было множество странностей. Кроме трубки красного дерева, у него имелась еще и духовая труба, которую он будто бы сам же и изобрел. Труба издавала резкие, терзающие душу звуки. Но графу, видимо, все это нравилось. А пуще всего любил он ездить за тридевять земель в поисках различных повозок. Свез он их во Львов множество. На высоких колесах и на низких. Обитые изнутри кожей и шелком. Была здесь и повозка, ранее принадлежавшая французской королеве Екатерине, экипажи венгерских и польских королей и саксонского курфюрста.

Для повозок был построен навес, и за ними следил специально нанятый мастер. Но зачем все это нужно было графу? Уж не собирался ли он создавать музей экипажей?

«Нет, музей мне ни к чему, — отвечал граф. — Но эти экипажи помогли мне узнать многие важные секреты. Ведь они помнят разговоры своих хозяев и выбалтывают их мне».

Кто выбалтывает секреты? Безмолвные экипажи? Можно ли придумать что-либо более странное?

Как вы сами понимаете, к такому человеку относиться всерьез было никак нельзя. Чудак и враль, хотя и граф. Но что, если он сознательно разыгрывал чудака? Может быть, по каким-то причинам это было ему выгодно? Пожалуй, в таком предположении есть доля смысла.

Во Львове у графа прекрасный дворец. Но хозяина застать в нем трудно. Вечно он где-то странствует или сидит, запершись, в своем замке, который лишь однажды был взят приступом двумя путниками. Да и то мост спустили лишь потому, что графу было скучно и пришла охота с кем-нибудь поболтать. Впрочем, об этом случае все давным-давно забыли.

Итак, поскольку граф в отъезде, мы, не спросясь разрешения, рискнем совершить небольшую прогулку по его львовскому дворцу.

Слуги спят. Спит, наверное, и графиня. Ее духовник отец Торквани — тоже. Двери заперты. Нигде ни огня. Впрочем, влезть в окно невозможно. Это ведь не современные окна с форточками и тонкими, легко выдавливающимися стеклами.

Стекла в окнах зеленоватого цвета, в палец толщиной. Их не разбить даже молотком. Но остался балкон. Если дверь, ведущая в комнаты, не закрыта на скобу, мы сумеем проникнуть в зал. Давайте осмотримся: нет ли поблизости ночной стражи? Она делает обход каждый час. Вперед! При вас ли шпага? Кто знает, чего можно ожидать от странных обитателей этого дома. Что вы ищете в кармане? Уж не спички ли? Их еще не изобрели. Зато существуют потайные масляные фонари, которые удобно прятать в складках плаща.

Я захватил его с собой.

Мы в зале. Камин давно погашен. Остановитесь у этой стены. Здесь висят два портрета. Сейчас я направлю на них фонарь. Не правда ли, красивая женщина? Удивляют большие миндалевидные глаза, в которых прячется тоска. Может быть, графине не повезло в жизни? Может быть, она обманута в своих лучших ожиданиях? Может быть, она никогда не была счастлива?