Шестнадцать зажженных свечей

— Мама! — Костя выскочил из ванной.— Никуда не надо звонить!

Но Лариса Петровна уже решительно шла с телефоном в комнату, за ней тянулся черный шнур. Костя побежал за матерью.

— Мама, я прошу!..

Перед Костей захлопнулась дверь, щелкнул замок.

— На этот раз все! — сказала Лариса Петровна.— Ждать, когда они тебя убьют? — За дверью послышался звук вращающегося телефонного диска.

— Мама! Мама!..— забарабанил Костя кулаками в дверь.

Подошел отец, сказал спокойно:

— Лара! Ты порешь горячку. Подожди. Телефонный диск за дверью продолжал вращаться.

— Это мои, мои дела! — выкрикнул Костя.— Зачем вмешивать милицию? Что обо мне подумают?

...Через полчаса все трое отчужденно сидели в комнате перед телевизором, и это выглядело довольно нелепо: экран ярко полыхал, солидные мужчины за круглым столом темпераментно обсуждали какие-то проблемы, но звук отсутствовал, и очень странно воспринимался человек, энергично жестикулирующий, вроде бы угрожающий кому-то.

В молчание трех людей — таких близких, так любящих друг друга, а сейчас враждебно молчавших,— резко ворвался телефонный звонок.

«Это меня!» — почему-то подумал Костя и схватил трубку.

— Да? Слушаю.

В трубке посопели, и хрипловатый мальчишеский голос сказал:

— К вам идет Дон Кихот!

Потом, показалось Косте, возле телефонной трубки произошла какая-то борьба, возня, прозвучало несколько фраз; и явно Муха сказал:

— Ты и стукач к тому же.

Костя молчал.

— Ну, сука, еще поговорим.— В трубке запульсировали короткие гудки.

— Костик, кто? — осторожно спросила мать.

Он не успел ответить (да он и не стал бы отвечать): во входную дверь звонили.

Лариса Петровна быстро вышла из комнаты и вернулась с пожилым полным милиционером, казавшимся медлительным и очень штатским, несмотря на форму. Он был белобрыс, с белыми кустистыми бровями, веснушки покрывали щеки; нос и губы были крупные; из-под фуражки торчали большие, добродушные какие-то уши. Положительно все в нем было мирным, домашним, и только голубые, как бы выцветшие глаза в жестком прищуре смотрели пристально, напряженно.

— Вот сюда, пожалуйста.— Лариса Петровна показала на кресло возле журнального столика.

— Благодарю,— сказал милиционер, снимая фуражку и неуклюже устраиваясь в кресле.— Разрешите представиться: ваш участковый, старший лейтенант Воробьев. Николай Павлович Воробьев.— Он быстро и внимательно осмотрел всех. Взгляд его остановился на Косте.— Что произошло, граждане?

— Вот, полюбуйтесь.— Лариса Петровна кивнула на Костю.

Участковый Воробьев, казалось, бесстрастно рассматривал Пчелкина-младшего, вид которого красноречиво говорил о недавнем происшествии,

— Понятно,— вздохнул милиционер.— Что же, молодой человек, рассказывайте.

— Ничего я не буду рассказывать! — Костя резко отвернулся.— Я вас не звал.

— Константин!— Лариса Петровна стукнула рукой по подлокотнику кресла.

— Извините,— сказал Костя.— Только ничего я рассказывать не буду! — Он замешкался и добавил:— У меня претензий нет.

— Раз нет претензий...— Воробьев сделал движение, вроде бы собираясь встать.

— Понимаете, Павел Николаевич,— заспешила Лариса Петровна.

— Николай Павлович,— поправил участковый Воробьев, деликатно кашлянув в кулак.

— Понимаете, Николай Павлович, это все компания Мухина. Она давно преследует моего сына.

— За что преследует? — спросил Воробьев.

— А ни за что! — Голос Ларисы Петровны задрожал от гнева.— Во всяком случае, Константин никогда этим хулиганам ничего плохого не делал.

— Моя жена убеждена,— заговорил молчавший до сих пор Виталий Захарович,— компания Мухина не терпит нашего сына за сам факт, что он есть.

— Мальчик из интеллигентной семьи. Мой муж химик, ученый. Я по профессии художник-модельер...

— Между прочим,— перебил участковый Воробьев.— Дмитрий Мухин — сын доцента. Лекции этот доцент студентам читает.

— Весьма странно,— удивилась Лариса Петровна.— Но факт остается фактом: вокруг Мухина собираются отбросы нашего двора!

— Отбросы...— горько усмехнулся участковый Воробьев.

— Да, да, отбросы! — упрямо повторила Лариса Петровна.— И они ненавидят нашего сына! Для них, очевидно, это дико: английский язык, музыка, книги. Им бы только бренчать на гитаре, сквернословить. И... не знаю, чем они там еще занимаются...

— Видите ли,— сказал Виталий Захарович,— мы— это я понял, к сожалению, слишком поздно — совершили одну непоправимую ошибку, и теперь наш сын за нее расплачивается. Впрочем, моя жена и сейчас считает, что мы поступили правильно. На протяжении всей жизни Константина...

— Виталий! Может быть, при Костике...— заспешила Лариса Петровна, щеки ее покрылись розовыми пятнами.

— Ничего, ничего, пусть слушает. Так вот. На протяжении всей жизни сына мы старались отгородить его от жизни двора, от влияния таких, как Мухин...

— А зачем отгораживать? — перебил милиционер. Очевидно, такова была его манера разговора — перебивать, когда ему нужно. Но получалось это без нажима, как бы невзначай.

— То есть как? — ахнула Лариса Петровна.

— Так,— буднично, даже, показалось, скучно сказал участковый Воробьев.— Жизнь нашего двора — это вообще жизнь. От нее отгородиться невозможно.

— И я так считаю,— сказал Виталий Захарович.

— Правильно считаете.— Милиционер вдруг повернулся к угрюмо молчащему Косте, улыбнулся ему.— А ты слушай, слушай и на ус мотай.— Он опять остро взглянул на Ларису Петровну.— Жить вашему сыну в дальнейшем предстоит если не в нашем дворе... все равно среди людей, как говорится.

— Мухин и его компания — люди? — всплеснула руками Лариса Петровна.

— Да, люди,— твердо произнес участковый Воробьев.— Для вас они отбросы, а для меня — люди. Вы только о своем сыне думаете, а у меня за всю мухинскую компанию голова болит.

— Странные речи, Николай Павлович, вы произносите,— сказала Лариса Петровна.— Что же получается? Пусть наших детей избивают?..

— Не пусть.— В голосе Воробьева прозвучала жесткость.— Ваше право... Прежде всего вот его право,— он кивнул на Костю,— дать делу ход, довести до суда. А для начала необходимо составить протокол.— Николай Павлович собрался достать из планшетки бланк протокола.

— Нет! — вскочил Костя и теперь стоял перед милиционером.— Я против! И вообще... Вы тут говорите, будто меня и не существует. Неодушевленный предмет. Я — сам!

— Что сам? — спросила Лариса Петровна.

— Сам разберусь! — Костя опять сел в кресло.

— Правильно, сынок,— сказал участковый Воробьев,— Разберись. И одно я обещаю: Мухин тебя больше пальцем не тронет. Я с ним побеседую. И вам я обещаю...— Милиционер посмотрел на родителей Кости, усмехнулся.— Оградим вашего сына от компании Мухина.— Николай Павлович тяжело поднялся из кресла.— Извините. Надо мне еще к гражданке Савохиной.— Он невесело улыбнулся.— К Эфирному Созданию. Такие наши дела.— Милиционер снова посмотрел на Костю, теперь изучающе, долго.— Вот если бы Лена Макарова с тобой в клуб «Красный пролетарий» на танцы ходила, а не с Мухиным... Был бы я совсем спокоен.

— Она с ним ходит на танцы? — быстро спросил Костя.

Участковый Воробьев не успел ответить.

— Наш сын не посещает всякие там танцплощадки! — гневно сказала Лариса Петровна.

— Еще будет...— Николай Павлович запнулся.— Еще будет посещать. Может быть, к сожалению. Но — будет. Так я пошел, всего доброго.

Виталий Захарович проводил милиционера до двери, вернулся в комнату.

Телевизор во время визита участкового Воробьева оставался включенным, только по-прежнему отсутствовал звук. Сейчас передавали футбольный матч,

— С таким участковым...— начала возмущенно Лариса Петровна.

Но ее остановил Костя:

— А мне Николай Павлович понравился,— сказал он с напором.

— Мне определенно понравился,— поддержал его Виталий Захарович. Помолчал и добавил как можно мягче: — И он прав.

— Ну, конечно! — Лариса Петровна даже задохнулась от возмущения.— Все правы, одна я дура...— В ее голосе послышались слезы.— И меня, Виталий, удивляет твое безразличие. Мальчика чуть...— Лариса Петровна резко отвернулась.