На школьном дворе. Приключение не удалось

Ната встала и принялась ходить вокруг стола. Новые черты богатой Фединой натуры раскрылись перед ней. Теперь он был в её глазах не просто отважным мальчишкой, жаждущим романтических приключений, а юным общественным деятелем, принципиальным и литературно одаренным. И от сознания того, что ее, Натиной, дружбой пренебрегла такая выдающаяся личность, Луне стало еще горше, еще обиднее.

Вдруг Ната остановилась среди комнаты и стала прислушиваться.

В открытое окно со двора все время доносились голоса игравших там ребят. К этому шуму Луна давно привыкла, а потому не замечала его, но сейчас ей показалось, что голоса звучат громче обычного, тревожно, взволнованно. Похоже было, что там что-то произошло.

— Федька… Арктику… Белохвостова… — доносились до Наты отрывочные слова.

Не веря своим ушам, она на цыпочках подошла к окну. Во дворе, окруженном пятиэтажными корпусами, галдела толпа ребят. Тут были Натины соседи по дому, тут было много ее одноклассников и одноклассниц. В центре толпы стоял коренастый парнишка. Ярко-рыжие, стриженные бобриком волосы его показались Нате знакомыми, но от волнения она не могла припомнить, кто это такой.

— В Арктику бежал… сегодня ночью… Луна ему помогала…

И вдруг она подумала совсем о другом. А что, если Федя и не собирался ее вчера обманывать? Что, если он, поднявшись наверх за аппаратом, каким-то образом обнаружил, что его замысел раскрыт, что его хотят задержать?

Тут Нате припомнилось, как она стояла с девочками в раздевалке, как ей послышалось, будто кто-то быстро пробежал… Ната больше не сомневалась. Ну конечно же, что-то случилось, и Федя вынужден был спасаться, вынужден был бежать, не предупредив ее. Может быть, сейчас, именно в эту минуту, он пишет ей письмо, объясняя, что произошло…

— Вон она! В окно глядит! — закричали в толпе. Рыжий парнишка поднял лицо с большими очками в прозрачной оправе, и Ната узнала его: это был девятиклассник Женя Снегирев, совсем недавно назначенный пионервожатым ее отряда.

— Вон она! Пошли к ней! Эй, Луна, мы к тебе идем!

Ната в испуге отскочила от окна, но тут же остановилась.

Нет! Она не будет прятаться, не будет хныкать! Она при всех передаст редактору послание Федора Капустина. Она не станет скрывать своего участия в этом деле и стойко вынесет любую кару, которая постигнет ее. Она постарается быть достойной своего замечательного друга.

Она сунула в карман передника Федино письмо и вышла из комнаты.

XVI

На лестнице стоял такой галдеж, что Нате стало ясно: к ней идут человек пятьдесят. У подруги отважного путешественника затряслись поджилки, но она все-таки скрестила руки на груди, гордо подняла голову и в такой позе стала ждать ребят.

Гомон и топот ног становился все ближе. Слышно было, как жильцы на нижних этажах открывают двери и спрашивают, почему такой шум.

— Ревет небось! — доносились до Наты голоса.

— Черта с два она нам откроет!… Притаится и будет сидеть.

— А мне, девочки, жалко Натку. Представляете, что она сейчас переживает!

Вот толпа зашумела под ногами у Наты на площадке четвертого этажа. Вот она увидела ребят, плотной колонной поднимающихся к ней на пятый.

Впереди шли Слава, Варя и Женя Снегирев. Лицо у председателя совета отряда было важное и строгое, у Вари — злое и зареванное. У вожатого блестели мелкие капельки пота на малиновом лице, блестели стекла очков, блестели голубые глаза за этими стеклами. Если бы Луна была поспокойней, она бы заметила, что Женя не меньше ребят увлечен этой кутерьмой.

Добравшись до площадки между этажами, передние увидели Луну и приостановились.

— Вон она! Сама вышла! — воскликнул кто-то. От неожиданности все даже притихли. Задние подтянулись, заполнили весь лестничный марш и, выворачивая себе шеи, смотрели на Луну. Передние застыли словно в нерешительности. Первая нарушила молчание Варя.

— У, какая-то!… Говори, где Федька! — сердито потребовала она.

Ната молчала. Все замерло в ней, дыхание у нее остановилось, но она продолжала стоять со вздернутым носом, со скрещенными на груди руками.

Держась за перила, вожатый поднялся еще на несколько ступенек:

— Здравствуй, Белохвостова. Ты вот что: давай не отпираться, а выкладывай все начистоту. Капустину в Арктику бежать помогала?

— Помогала! — громко, на все парадное ответила Луна и, помолчав, еще громче добавила: — Из принципа.

Вожатый немного опешил:

— Что? Из чего?

— Из принципа помогала! — отчаянным голосом повторила Луна. — Капустин убежал потому… потому, что у нас процветает формализм и скука в пионерской работе, и я ему помогала из принципа.

— Ого! Вот это выдала! — заметил кто-то. Толпа загудела. Женя озадаченно смотрел на Нату, пощипывая редкие волоски, проросшие на подбородке.

— Постой! Что-то я ничего не понимаю. При чем тут формализм?

— Прочитайте письмо Капустина, тогда поймете. Вот, пожалуйста! — Ната протянула вожатому Федино послание и снова скрестила руки на груди, крепко зажав под мышками кончики пальцев.

Женя быстро пробежал глазами одну страницу, другую, потом вдруг вернулся к самой первой строчке и стал изучать Федино послание так внимательно, так серьезно, что ребята, глядя на него, немного притихли.

— Женя, чего там? Женя, вслух читай!

— Тише! Не мешайте! — отмахнулся тот и снова уставился очками в письмо.

Лишь несколько человек, стоявших ближе всех к вожатому, могли заглянуть в странички, исписанные Федей. Читал послание и Слава. Чуть ли не каждые десять секунд он повторял:

— Вот дошколенок! Правда, Женя? Ну и дошколенок! Верно, Женя, я говорю?

— Помолчи! — сказал Снегирев.

Слава прикусил язык, а ребята еще больше притихли.

Наконец вожатый дочитал последнюю страницу, сложил письмо и спрятал его в задний карман брюк. На лестнице воцарилась полная тишина.

— Ну, в общем, так, Белохвостова: идем! В школу идем!

— В школу я пойду, но только знайте: что бы со мной ни делали, я ничего не скажу. Хоть на куски меня режьте.

Несколько человек фыркнули, другие громко рассмеялись, но вожатый даже не улыбнулся.

— Ладно, пошли! — только и сказал он. Луна захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице. Она была довольна, что стойко выдержала первую встречу с ребятами, и решила остаться героиней до конца.

Вышли на улицу. Ребята теснились вокруг, сыпали шуточками, приставали к Нате с расспросами, но она не произносила ни слова.

— Прибавьте шагу, чего вы тащитесь! — говорил вожатый и убегал вперед.

Луна не прибавляла шагу. Она выступала медленно, торжественно, с гордо поднятой головой. Женя видел, что сильно оторвался от ребят, однако идти медленней не мог: он только укорачивал шаги, начинал мелко-мелко семенить. Взъерошенный, взволнованный, он казался всем очень сердитым, но это было не так.

Всего неделю тому назад Женя метал громы и молнии на заседании комитета комсомола. Потрясая вырезками из «Комсомольской правды» и из других газет, он кричал, что пора не формально, но по-настоящему взяться за перестройку пионерской организации. Он почти в тех же выражениях, что и Федя в своем письме, кричал о том, что пионерская работа, которая до сих пор велась в школе, не дает ребятам простора для инициативы, не удовлетворяет их стремления к романтике.

«Критикуешь ты здорово, — прервал его секретарь. — А возьмешься ты сам работу наладить, если мы тебя назначим вожатым в отряд?»

«Возьмусь, если мне предоставят свободу действий. Возьмусь!» — заявил Женя, и его назначили вожатым в шестой «Б».

На днях он провел выборы совета отряда и звеньевых и до сегодняшнего утра со своими пионерами больше не виделся. Теперь он шел и радовался: как хорошо, что работа начинается в обстановке такого чрезвычайного происшествия, когда волнение объединяет всех ребят и когда ему сразу можно будет показать своим пионерам, какой он энергичный, какой деятельный, как интересна будет жизнь отряда с таким боевым вожатым.