Петька из вдовьего дома

Целую неделю продолжались эти яростные споры. Груня извелась вконец, под глазами у нее появились синяки. Дело кончилось тем, что мать с дочерью помирились и отводили душу, ругая общих врагов — сваху, жениха, подлых родителей соперницы, которые его «перебили». Мать тогда плакала, обнимала и целовала дочь, причитая, какие они несчастные, как жестока к ним судьба.

Понемногу в домике воцарились прежнее спокойствие и скука. Как-то, когда старухи не было дома, Груня пришла к Петьке в одной рубашке, подсела к нему на постель.

Выглядела Груня грустной и усталой, попыталась она рассказать несколько анекдотов, но сделала это так скучно, что веселья не получилось. Посидев еще немного молча, она нехотя встала, ушла к себе.

Почему-то теперь Петьке совсем не было ее жалко, он думал о ней с раздражением, зло: «Вот стерва! То рада была хоть за облезлую крысу выскочить, то ко мне лезет!».

На другой день Петька рассказал матери о Груне. И Анна Кирилловна пришла в ужас.

Вечером того же дня Петька отправился на ночевку к старшей сестре Лизе, которая вышла замуж за столяра [95], Правда, сестра жила далеко от вдовьего дома, но Анна Кирилловна была готова на все, лишь бы избавить сына от опасного соседства. Лиза переговорила с мужем, и Петька стал спать в прихожей на высоком столярном верстаке. О несчастной Груне он быстро забыл.

Только ранней весной Петька случайно узнал, что Груня умерла от чахотки. И тогда все разом вспомнилось: и то, как была одинока и несчастна девушка, и то, как много она работала, и то, как искала чьего-нибудь сочувствия и ласки, да так, видать, и не дождалась их…

ГЛАВА XXIX

Последний год в уездное училище Петька ходил вместе с Федькой Колодовым, который оставался в третьем классе, как и во всех предыдущих, на второй год. Таким образом, Федька начал свой шестой год занятий в училище. Познакомился Петька и со многими новыми учениками. Некоторым из них было уже по восемнадцать, а то и по двадцать лет. Так эти превосходили ростом многих учителей.

По количеству учеников класс был громадный: в нем соединили всех учеников из второго основного и второго параллельного классов, а кроме того, и всех оставленных на второй год. Третьегодники были редкостью: родители, потеряв терпение, предпочитали своих безнадежных шалопаев поскорее пристроить к делу. Ребята были разные. Были парни искушенные, уже немало вкусившие от жизни, знавшие толк в женщинах, пристрастившиеся к табаку, вину, по-мужски судившие о многом. Таких было не более десяти, но именно они задавали тон, направляя мысли и чувства класса. Это они обычно приносили новые анекдоты про учителей, про попов, про разную всячину.

Было в классе и несколько блестящих учеников. Эти всегда все знали. Случайно или нет, но это были самые невзрачные, скромные и славные ребята.

Петька же с пятерками распростился навсегда. Он знал, что учиться дальше не придется, и занимался теперь не особенно усердно. Большую часть времени он уделял чтению книг, при этом читал с одинаковым увлечением все без разбора. Случайно попали ему в руки книги Чарльза Дарвина: сначала «Происхождение видов», потом «Происхождение человека». Прочитал их Петька с громадным интересом, и вера в бога, когда-то сильно пошатнувшаяся, как-то незаметно ушла.

Тогда же Петька познакомился с двумя мальчиками из интеллигентных семей — Ивановым и Константиновым. Оба мальчика были очень воспитанны, разговаривали на правильном книжном языке и не употребляли уличных ругательств. Петька обменивался с ними книгами, а по дороге домой приятели вели длинные разговоры о прочитанном. Оба были способные, хотя и не совсем обычные мальчики. Иванов страдал недостатком речи и произносил свою фамилию «Ванёв», своеобразно искажая и все другие слова. Смуглым цветом лица, маленькими черными глазками и длинным носом он походил на восточного человека, но был удивительный добряк и весельчак.

Внешне Константинов был полной противоположностью Иванова. Его ярко-красным губам и необычайно нежному белому цвету кожи могли бы позавидовать многие барышни, но голубые глаза так сильно косили, что производили очень неприятное впечатление. Но это только поначалу. При более близком знакомстве он возбуждал не меньше симпатий, чем Иванов. Оба мальчика были умны, отзывчивы, и ребята их любили. У Константинова была сестра гимназистка. Она брала книги из гимназической библиотеки и часто давала их почитать брату, а он делился ими с Петькой. Поэтому на обратном пути из училища Петька вместе с Павлом Коровиным охотно провожал Константинова на Звездинские пруды, где тот жил.

Случалось, Петька с Павлом заходили за Константиновым и по дороге в училище. Петька заметил даже, что Коровина что-то уж слишком тянет в эту квартиру. Но когда однажды увидел сестру Константинова, понял все. Она вышла с братом, чтобы идти к подруге, с которой училась в гимназии, и Петька чуть не бросился к ней навстречу. Издали он принял ее за Зоечку, у него даже сердце затрепетало.

Сходство с Зоечкой действительно было, но Константинова была уже почти барышня. Она очень походила на брата, и только глаза у нее были совершенно нормальные и очень красивые. Волосы были много светлее, чем у Зоечки, без того удивительного оттенка, но послушные и красиво прибранные, а личико интеллигентнее, тоньше и изящней. Она была очень красивой, но Зоечка Петьке нравилась все-таки больше.

Появились в классе и два новых учителя. Гурий Петрович, преподаватель геометрии, с пышными усами, затянутый в мундир, походил на военного и был красавцем. Говорили, что он отчаянный дамский угодник. Объяснял уроки Гурий Петрович мастерски, и Петька слушал его всегда с необыкновенным интересом. Но зато Гурий Петрович отличался и большой взыскательностью, требуя от учеников твердых и точных знаний. И для проверки их нередко нарочно сбивал учеников с толку.

Сколько раз бывало, что вроде бы верно доказывает ученик теорему. А учитель, даже не глядя на доску, бросает недовольно:

— Не так!

Обескураженный ученик неуверенно стирает написанное, начинает новое доказательство, теперь уже очевидно неверное.

Гурий Петрович молча смотрит на доску, останавливает коротко:

— Нет, не так!

Снова и снова берется ученик за доказательство, но теперь уже и другие видят, что это «не так».

Измучив порядком ученика, Гурий Петрович вежливо отпускает его на место:

— Садитесь! Двойка!

Он вызывает к доске других учеников, но, сбитые с толку, и они врут немилосердно, пока наконец кто-то из наиболее уверенных в своих знаниях решительно не возвращается к доказательству, которым и был начат урок.

— Да ведь не так же! — усмехается учитель.

— Так, Гурий Петрович! — сердито настаивает ученик и получает пятерку, которые математик ставит очень скупо.

Мнения о Гурии Петровиче расходились. Все признавали, что он превосходный учитель, что на уроке у него никогда не бывает скучно, что он умеет ясно и просто объяснять. Но многие были недовольны им за манеру сбивать с толку. Другие же, в том числе и Петька, считали, что такой толк, с которого легко сбить, ничего не стоит и что геометрию надо знать не на авось, а так, как требует Гурий Петрович.

Русский язык преподавал Павел Иванович Шипучий, как звали его ученики, — безвольный старик с удивительно мягким и добрым характером, которым все бессовестно пользовались. У Павла Ивановича к старости развилась глухота, так что на уроках его можно было свободно разговаривать вполголоса, и он мог заметить это только по губам.

Появление в классе Павла Ивановича обычно сопровождалось возгласами:

— Щиволощ! Щкатина! Щабака! Я тебе покажу, как подщкащивать!

Во время диктанта кто-нибудь из учеников вслед за учителем читал текст по книжке: Павел Иванович любил басни Крылова и потому чаще всего выбирал их для диктовки.