Алмаз - драгоценный камень

Вспомнился кедрик, который папа выкопал в тайге и посадил под окном в тот год, когда Алена только родилась.

Росла Аленка, и кедрик рос. Аленка научилась ходить, говорить. А кедрик научился шуметь под ветром ветвями, стойко переносить удары пурги. Когда кедрик уже дотянулся до Аленкиного окна на втором этаже, он каждое утро здоровался с ней — тихонько стучал в стекло длинными зелеными иголками.

Однажды Аленка сказала маме:

— Почему деревьям не дают имена? Это неправильно!

— Их много. Разве всем придумаешь? — возразила мама.

— Ну и пусть! — не унималась Аленка. — А людей разве не много? Мы же только знакомым.

Мама согласилась. И они всем знакомым деревьям вокруг дали имена. Грустную осинку назвали Золушкой. Стройную елочку у входа в детсад — Балеринкой. Старый дуб у Дома культуры — Дедушкой. А кедрик под окном Аленка сама назвала Братиком… Ох как не хотелось с ним расставаться! Взять бы его с собой. Да разве увезешь?… Он уже вон какой вымахал…

А класс какой у них был дружный! Везде вместе. Зимой — на лыжах, на санях с высоченной Лысой горы катались. А летом — в тайгу за цветами, по грибы, по ягоды. Растянутся цепью на целый километр, идут, аукаются. А если кто вдруг не откликнется, сразу все бросают и ищут, пока не найдут. Мало ли что с человеком в тайге приключиться может!.. Назад возвращаются с полными лукошками, песни поют. Мальчишки дудок, свистулек наделают — целый оркестр. Аж лес гудит…

Вспомнила Алена и гордость поселковой школы — Федю из четвертого «А». Говорили, что он статью в деда пошел. Тот в молодые годы мог вместо лошади впрячься в телегу с поклажей и катить ее хоть версту. Был Федя ростом с семиклассника, а в плечах — пошире. Он очень любил возиться с малышами. Повиснут на нем столько, что уже и цепляться некуда, повалить хотят. А он ничего, держит. Пыхтит и улыбается. А вот драчунов Федя терпеть не мог. Только начнут где мальчишки, как петухи, налетать друг на друга, он уже тут как тут. Возьмет за шиворот и растащит в разные стороны. Ну а если и после этого какой не уймется, поднимет Федя задиру за ремень, как собачонку, даст ладошкой раз по попе, так тот до вечера почесывается и в драку лезть в другой раз не очень-то торопится…

Вот бы такого Федю да в ее новый второй «Б»! Небось, угомонились бы драчуны. И Аленка подумала: «А что, если я… Нет, меня, конечно, с Федей и сравнивать смешно… Но и мальчишки тут помельче. Только очень уж задиристые. Да и папа ведь недаром говорит: „Ты у меня, дочка, сильная!“ Так что же, я с ними драться буду?… Ясное дело, не буду. А тогда как же?… А вот как: не дам я им драться! Вот и все. Пусть хоть как на меня злятся, все равно — не дам!» — решила она и повеселела.

Барочная, одна из самых окраинных улиц города, протянулась по склону горы. И получилось так, что четная сторона улицы, где выстроились заводские дома, намного выше нечетной. Прямо от тротуара, на котором стояла Аленка, начинался крутой откос. Ниже откоса шла дорога. За дорогой — та, противоположная сторона улицы, застроенная маленькими частными домиками. Присев на корточки, Алена увидела, что тротуар как раз на уровне их крыш.

Если пойти по улице влево, то через три квартала увидишь школу. А если направо и потом чуть вверх по горе, то выйдешь к громадным белым корпусам станкостроительного завода, где работает папа.

Аленка прошлась по улице. Смотрит: из двора на противоположной стороне показалась Аня.

— Пошли со мной за хлебом! — крикнула ей Аленка.

— Хоро-шо-о! Идем. Только я тут на гору не влезу.

Так и шли: Аленка вверху по своей стороне, Аня внизу — по своей. Только на углу Аня поднялась по дороге, и они встретились.

— Погуляем вместе, и ты покажешь, где тут магазин. Ладно? — сказала, Алена.

— А я не знаю где, — пожала плечами Аня.

— Не знаешь? Ну вы же раньше нас сюда переехали.

— Все равно не знаю. Мама сама покупает.

— Чудно! — удивилась Алена. — Это же самая наша работа — в магазин сбегать. Я еще в садике была, когда мама мне доверять стала. Ну ладно, язык до Киева доведет.

Булочную нашли быстро. Укладывая в прозрачный кулек покупки, Алена объясняла Ане:

— Кругленький, за четырнадцать копеек, папа очень любит. А батон и булочки к чаю.

— Смотри, кто пришел! — испуганно прошептала Аня.

Алена обернулась. У прилавка кондитерского отдела стоял Ивасечко. Крикливая продавщица недовольно говорила ему:

— Того пятьдесят грамм, этого! Брал бы, как все люди!

— А мне не надо больше! Понятно? — сердился Толька.

Он взял два крохотных кулечка с леденцами и ирисками, сунул одну конфету в рот хныкавшему малышу лет трех:

— На. Получай свою «фету». Да гляди не подавись!

Увидев Девочек, Ивас подхватил малыша и выскочил из магазина.

— Вот бы мне такого братика, — вздохнула Алена.

Изогнувшись от тяжести, Ивас торопливо шагал впереди. Алена передала хлеб Ане и крикнула:

— Ивасечко! Давай помогу!

Ивас приостановился. Но лишь взял братишку на другую руку. Не оборачиваясь, хрипло прокричал:

— Еще чего?! Без сопливых обойдется! — и прибавил шагу.

— Видишь, какой? Ни за что обидит, — тихо сказала Аня.

— Это он от гордости, — вздохнула Алена. — Не хочет признаться, что тяжело… У нас тоже такие были.

Когда на Барочной Ивас нырнул во двор рядом с Аниным, она схватила Алену за руку:

— Как же я в школу ходить буду, если он рядом живет?

— Ну и что? Вместе ходить будем, — спокойно ответила Алена.

— Вот хорошо! — обрадовалась Аня. — Пошли ко мне, поиграем?

Но тут из калитки рядом в голубом красивом пальтишке, в голубых резиновых сапожках выпорхнула, как бабочка, Тамара:

— Девочки, вы Алекса не видели?

— А почему он тут должен быть? — удивилась Алена.

— Вы что, с луны свалились? — усмехнулась Тамара. — Он же вон в том пятиэтажном доме живет. Странно. Обещал выйти… Вы сегодня мультик смотрели? — и принялась рассказывать, то и дело повторяя: — Вы поняли?… Нет, вы поняли?

«Что она, совсем нас за дурочек считает?» — с досадой подумала Алена.

Мимо прошла пожилая женщина. Алена поздоровалась с ней. Тамара смолкла на миг и недовольно глянула на Алену.

За ворота вышел старик. Борода большущая и вся седая.

— Здравствуйте! — поклонилась ему Алена.

— Здравствуй, маленькая! Здравствуй! — приветливо отозвался старик, кланяясь в ответ.

Едва отошли на несколько шагов, Тамара сердито спросила:

— Что ты с ними здороваешься? Ты же их совсем не знаешь!

— Ну и что? — удивилась Алена. — В поселке у нас со всеми; здороваются. Папа говорит: «Сказать человеку „здравствуйте“ — значит пожелать ему здоровья». Разве это плохо?

Тамара смутилась, но стояла на своем:

— В городе тысячи. Всем кланяться — голова оторвется!

— Ничего, не оторвется! — засмеялась Алена. — Зато, видела, как: дедушка обрадовался! Аж заулыбался.

— Все равно! Ты какая-то странная! Гордости в тебе нет!.. Не буду я больше рассказывать. Поняли? — И, сердито хлопнув калиткой, Тамара исчезла во дворе.

«Почему Алеша не вышел?» — с обидой думала Тамара, наблюдая в щель калитки, как удаляются Алена с Аней.

С четырех лет Тамара привыкла всегда видеть рядом Алешу… В детский сад их водили то Тамарин, то Алешин папа по очереди. Как хорошо там было! Каждое лето ездили на Черное море. Играли и дома, и в саду. И читать научились, когда еще никто в группе не умел, — все вместе… А когда пошли в школу, что-то случилось. Алеша все больше с мальчишками. А ее будто и не замечает. Обидно…

— Томочка! Ты в музыкальную школу опоздаешь! — прервал ее, мысли голос мамы.

Тамара взяла папку с нотами и выскочила на улицу.

Расставшись с Аленой, Аня вошла во двор. И тотчас из будки с лаем выскочил большой хозяйский пес Джек.

— Не узнал, Джеканька? На тебе слоечку. Ешь. Она вкусная.

Аня посмотрела, как Джек разделывается с половинкой слойки, побрела по дорожке сада мимо голых мокрых деревьев в глубину двора, где у самого забора прилепился маленький деревянный флигель, в котором они теперь живут с мамой.