Федя и Данилка

Серый кот уже давно ластился около его ног. Федя опрокинул миску, рыбки выскользнули на траву. Кот бросился к рыбе, а Федя повернулся и убежал со двора.

Данилка вскочил, посмотрел ему вслед. Хотел его окликнуть, но нахмурился и промолчал. Пускай бежит.

На что Данилке такие товарищи?

Так и вечер подошел. Мать пришла с виноградников. Она очень устала. Целый день она со своей бригадой обрезала лозы, подвязывала молодые побеги, чтобы они вверх росли. Как села на ступеньки, уронила на колени свои загорелые руки – так, думалось, и просидит до утра.

Данилка принес холодной воды. Она сняла платок, умылась. И усталости у нее сразу убавилось.

– Спасибо, сынок, – сказала она. – Какие у тебя новости?

– На Теп-Селе был. Камнедробилку смотрел.

– С Федей?

– Нет. Один.

Мать разговаривала, а сама собирала ужин. Накрыла скатеркой стол на терраске, принесла хлеба, положила ложки. Данилкина мать все делала без шума, без суеты. И говорила негромко, словно баюкала.

– А еще куда ты ходил, сынок? – спросила мать.

– В гости ходил.

– Ох ты! Куда же? К кому?

– К цветкам на погребную крышу.

– Вот как? И хорошо тебя там встретили?

– Хорошо. Радовались мне.

Мать поглядывала на Данилку и тихонько улыбалась. Когда она была маленькая, то так же, как и Данилка, любила придумывать всякие сказки.

– Значит, и сидели с Федей, как воробьи на крыше?

– Нет. Один сидел.

Мать положила хлеб, который начала было резать, и внимательно посмотрела на Данилку:

– Это что же значит, сынок? Почему же ты все один да один? А почему не с Федей?

Данилка насупился и принялся ковырять трещинку в беленой стене. И понемногу, не сразу, рассказал матери все – и про хамсу, и про то, как Федя убежал на море, и про то, как рыба досталась коту…

– Ну, это ничего, – успокоила Данилку мать. – Это просто так, тучка налетела. Федя просто ошибся, забыл тебя позвать. А ты ошибся – обиделся на него. Завтра солнышко взойдет и тучка растает.

Данилка задумчиво посмотрел на мать:

– Растает?

И мать повторила тихо и ласково:

– Обязательно растает, сынок. Уж я-то знаю. Разгладь брови, взгляни повеселей – вот и отец наш ужинать идет!

…Ночь была жаркая, душная. И день наступил жаркий. А потом рванул ветер. Зашумел тополь, залепетали абрикосовые деревья в саду. Захлопало на веревке белье. Данилке показалось, что все эти рубашки, простыни, наволочки изо всей силы схватились за веревку, держатся и очень боятся, как бы ветер не сорвал и не унес их куда-нибудь в горы.

«Хорошшшо, хорошшшо бы дожжждичка…» – прошелестел жесткими листьями тополь.

«Это нам нужно дожждичка, – залепетали абрикосовые деревья за стенами дома. – Нам абрикосы соком наливать надо…»

Данилка стоял на крыльце и слушал, как шумят деревья.

Вдруг у калитки закричали:

– Данилка, ты дома?

– Дома! – закричал в ответ Данилка.

Во двор вошла Федина тетка, тетя Фрося.

– А Федюньки у вас нету? – спросила она.

– Нету, – ответил Данилка. – А что?

– Ах, чтоб ты лопнул! – с сердцем пожелала тетя Фрося.

– А зачем это я лопну! – обиделся Данилка.

– Да не ты, а Федюнька, – сказала тетя Фрося. – Неужели опять на пастбище убежал? А в горах-то – гляди что!

Тетя Фрося покачала головой, и зеленые концы платка закачались у нее на макушке.

Данилка посмотрел на горы. Каменный человек закутался в белый туман. На круглое темя Большой горы, будто огромная темная перина, навалилась тяжелая туча. Она зловеще клубилась, наползала на гору и по склонам спускалась в долину. Туча становилась все темнее, чернее, и в густой черноте ее беззвучно прыгали длинные огненные иголки.

– Гроза идет!.. – прошептал Данилка.

Тетя Фрося, вполголоса браня Федю, пошла дальше, по дороге. Может, он с отцом на виноградник увязался? Хорошо, если с отцом. А если один где-нибудь в горах – так пропадет же! Когда дождь да гроза, в горы не суйся – смоет водой.

Данилка стоял на своем дворике и смотрел, как молнии вонзаются в горные вершины. Он весь съежился от страха, даже плечи у него приподнялись. Правда, а где же Федя?

И вдруг Данилка вспомнил. К матери на птицеферму Федя убежал, вот куда. Ведь он же звал вчера Данилку цыплят смотреть!

Данилка снова поглядел на горы. На вершинах сверкало все грознее, и уже далекий глухой грохот доносился оттуда. Данилке-то хорошо, он дома, а вот как Феде сейчас? Может, Федя еще не дошел до птицефермы?

Птицеферма далеко от колхоза, стоит на высокой горной гряде, над тихой большой запрудой. Может, бежит Федя один по горным тропинкам, а гроза уже сверкает кругом!

Данилка незаметно выскользнул за калитку и торопливо зашагал по дороге. Он пошел в горы искать Федю.

Данилка никому не сознался бы, что был трусоват. Он, например, боялся лошадей. Ему так и казалось, что лошадь непременно ударит его копытом. Боялся коров, даже своей Краснушки боялся. Вон у нее какие рога! А для чего же тогда эти рога, как не для того, чтобы бодаться?

И грозы боялся. Сердце замирало у Данилки, когда он, свернув с дороги, бежал по узким тропочкам, протоптанным скотиной. Бока окрестных гор были все разлинованы узкими тропинками. Много таких тропочек тянулось по склонам, беги по какой хочешь. Все потемнело – и небо, и горы, и узкие долины…

И пусто кругом, и тихо. Один только Данилка бежит, и сердце у него колотится от страха. Иногда остановится, покричит:

– Федя! Федюнька! Эй!

Но лишь эхо в горах отвечает ему: «Эй!» И словно подсмеивается над Данилкой.

Буря

А Федя уже давно мчался по склону горы, перескакивал с тропки на тропку и воображал, будто скачет на сером Соколике, на лучшем колхозном коне. Федя погонял коня, торопился. Ему надо было скорей попасть на птицеферму, там, может быть, уже все клушки с цыплятами ходят. Мать еще с вечера ушла туда, на ферме и ночевала сегодня. Когда начинают выводиться цыплята, тут особенно надо следить за ними.

Крепкие Федины ноги с короткими пальцами и загрубевшими пятками так и мелькали по тропке. Иногда Федя натыкался на колючие кустики, которые всюду, словно ежи, сидели по горам, и высоко подпрыгивал от боли. Но не останавливался, а мчался дальше.

За двугорбой горой Федя спустился вниз. Солнце было невысоко, и длинные лучи сбоку, с моря, освещали узкую зеленую долину. На траве, на цветах, на молодых зеленых колючках дикого перца, на пушистых кустиках полыни – всюду дрожала и блестела роса.

Щебетали стрижи и ласточки, пели во весь голос черные дрозды. Они недавно прилетели из-за моря и теперь отдыхали здесь в долинах. От птичьих песен просто звон стоял!

Земля в долине была изрезана глубокими трещинами. Это вешняя вода с гор каждый год роет и углубляет их. Они такие глубокие, что если взрослый человек идет по дну, то его совсем не видно. Колхозный агроном называет эти трещины каньонами.

В одном, самом глубоком каньоне колхозники заперли воду плотиной. И в долине теперь появилась полная до краев река. Только не было волны в этой реке, и течения не было. А вода стояла светлая и зеленая – светлая от солнца, а зеленая оттого, что в ней, как в чистом зеркале, отражались зеленые крутые берега.

Федя, твердо ступая крепкими пятками, прошелся по плотине. Вот это запруда! Вон сколько земли насыпано, да еще камнем забито. Ну что ж, надо коров, лошадей поить. Овец вон огромные стада по горам пасутся – им тоже пить надо. А птицеферма? Тут и гуси и утки – всем вода нужна. В море-то не больно напьешься.

Федя посмотрел туда, где за увалами шумело море. Оно было темное сегодня, волны с белыми гребешками бежали к берегу откуда-то из далекой дали… Что-то тревожное почудилось Феде в этом шуме волн, море будто сердилось и грозило кому-то…

Но Федя тряхнул головой и снова весело запрыгал по плотине. Вон уже и ферма показалась на горе, на той стороне долины. Длинный, низкий дом, множество маленьких окошек, и в каждом из них – пучок солнечных лучей. А вокруг этого дома на зеленой траве будто снег выпал – белые куры и гуси. Вот отошла в сторонку стая гусей, поднялась в воздух, зашумела крыльями, пролетела над долиной и плавно опустилась на воду. Вот уже и плывут белые гуси по тихой воде, разбивают ее в мелкую зыбь. А зыбь эта и зеленая от берегов, и золотая от солнца.