Скажите Жофике

Приближался день Восьмого марта. Жофи ждала его с ужасом. Мама надеялась услышать от нее хотя бы стихотворение. Жофи мечтала отдать всю свою кровь, чтобы вылечить маму от какой-нибудь болезни, но декламировать стыдилась. Вдобавок ко всему желтый платочек, который мог бы спасти положение, как выяснилось в последний день, пропал каким-то образом у нее из портфеля. Когда к ним после обеда зашла тетя Като похвастаться вышитым платочком, что подарила ей Марианна, Жофи только стояла и терла ногу об ногу. У мамы даже слезы брызнули из глаз, и она сказала тете Като: "Духовный мир Жофики, к сожалению, убог".

В тот вечер папа тоже пришел к Жофи, но он не говорил с ней о платке. Он рассказывал о дедушке, которого Жофи не знала. Оказывается, дедушка был мужественный, молчаливый человек и очень строгий, а когда бабушка сильно заболела, он вдруг расплакался у ее постели. Папа и его сестра, тетя Като, растерялись: так непонятно и страшно было, что дедушка плачет. Бабушка посмотрела на дедушку, она была очень удивлена и спросила: "Разве ты любил меня, Янош?"

"Многим людям нужно напоминать о том, что их любят, – говорил папа. – За горестями и заботами они сами этого не замечают". Жофика немножко поплакала тогда, а уж в этом году сшила к Восьмому марта подушечку для иголок и спрятала ее в голове Тобиаша, чтобы, чего доброго, опять не пропала. На этот раз подарок остался цел и невредим. Мама очень обрадовалась ему и тотчас же повесила подушечку в спальне, на окно.

В конце года, когда у Жофи было уже шесть посредственных отметок, папа сказал: "Теперь-то я возьмусь за нее!" Мама уже не противилась. "Когда же ты будешь с ней заниматься?" – "Никогда, – ответил папа. – Я не собираюсь с ней заниматься, а только объясню ей, что надо делать". – "Желаю удачи!" – проговорила мама с досадой. Это было единственное обещание, которого папа не сдержал. А как она хотела узнать, что нужно делать для того, чтобы все клеилось!

Интересно, знает ли дядя Балаж, что Тобиаш – это Тобиаш?

Жофи просила маму не отдавать черепа. Но мама ответила, что ждет не дождется, когда это страшилище заберут из дома. Жофи глядела на улицу и думала, что у мамы только одна любимица – коричневая тетка со змеями-волосами. А где это видано, чтобы вместо волос на голове были змеи? Вот череп есть у каждого, его можно нащупать под кожей. Она провела пальцами по лицу и потрогала макушку. "А верно, удивительное сооружение! – сказал как-то папа, ероша волосы Жофи. – Тут обитают мысли. Они хорошо упакованы, как стеклянные изделия в магазине, чтобы не разбились. Вот здесь живет зрение, слух. Мудро придумала природа, не правда ли? В таком маленьком пространстве и столько всего!"

Почему бы папе тут же сразу и не открыть секрета: что надо делать, чтобы все клеилось? Теперь-то она этого уже никогда не узнает. А ведь папа думал о ней, думал даже в последнюю минуту. Ей сказала об этом Валика, которая работала сестрой в его кабинете. Когда папе стало плохо, он только и смог проговорить: "Скажите Жофике…" Он хотел ей что-то передать. Но что? Папа не успел договорить.

В другой комнате мама разбирала книги. Жофика открыла дверь и некоторое время смотрела на нее. В своем черном платье мама казалась еще тоньше. Волосы она повязала платком, чтобы не пылились. Поймет ли мама, почему Жофи сейчас вошла к ней? Почувствует ли, что вместе все же не так тоскливо и одиноко? Ведь теперь их только двое – мама и она.

Но мама заметила лишь то, что Жофи стоит на пороге и ей даже в голову не приходит помочь матери. Только стоит и смотрит. Может быть, отец все-таки ошибся и в девочке нет никаких добрых начал? Тогда ужасно. "Если тебе не хочется помогать, то незачем стоять и смотреть, как другой работает", – заметила она, вынув из ящика очередную кипу книг. Жофика повернулась и ушла в свою комнату. Там она снова принялась смотреть в окно.

Внизу на перекрестке изменился цвет светофора, пешеходы и машины ринулись вперед, как на соревнованиях.

"Разве ты любил меня, Янош?" – спросила бабушка. И правда, откуда она могла это знать, раз дедушка никогда не говорил, что любит? Наверное, и мама ни о чем не догадывается. Жофи бросилась к ней. Она хотела сказать, что тоже будет расставлять книги. Но мамы в комнате уже не было, а книги стояли на полках шкафа. На нижней – большие, медицинские. Их осталось только несколько штук для вида, большинство забрал дядя Балаж. Вот и серый альбом, который она часто рассматривала вместе с папой. Он называется "Анатомический атлас". Ей не разрешали самой листать эту книгу, только вместе с папой. Папа сказал, что без пояснений там все некрасиво, и она ни разу сама не открывала атласа.

В комнате жарко даже под вечер. Сейчас лето, конец июля, каникулы. На экзамене она не смогла ответить на вопросы. Как раз в то время, когда Жофи стояла у доски, ей в голову пришла одна важная мысль. Дело в том, что перед экзаменом пропал ключ от класса. Дежурная Таки, то есть Ева Такач, не нашла ключа на месте. "Почему ты не поискала получше? – спросила учительница тетя Марта, когда наконец сторож дядя Секей принес ключ. Он, оказывается, висел под другим ключом – тем, что от зала, где рояль. – Так не бывает, чтобы человек не нашел того, что ищет".

Папа хотел ей что-то передать. Может быть, остались где-нибудь те слова, которых он не успел сказать? Надо хорошенько поискать.

Новая квартира отличалась от старой еще и тем, что в ней не было Тэри.

Жофика любила Тэри, ее крутой лоб и льняные, едва заметные брови, а больше всего ее пение. Когда она пела, Жофи подкрадывалась к двери кухни и слушала. Песни были странные-странные. Их научила Тэри петь еще бабушка где-то в задунайской деревне. Они были длинные, без мотива. В песнях Тэри рассказывала печальные истории о смертоубийствах и почти всегда о кражах. "Хорошая девушка, только нелюдимая!" – говорила мама о Тэри, а Жофика молчала, потому что Тэри, конечно, была очень даже "людимая". Только было две Тэри – одна для папы и мамы, другая для дворника, продавцов и почтальона. Та, другая Тэри, хохотала и пела без умолку. Была еще и третья Тэри, Тэри для детей, цветов, что росли на подоконниках, и животных. Эта Тэри нисколько не походила ни на кого из знакомых Жофики. Она никогда не кричала на Жофи, если даже та путалась у нее под ногами в кухне или била посуду. В такие минуты, бывало, Тэри только пробурчит: "Мыть и бить – это я понимаю, но не мыть и бить – это чудеса!" Тэри останавливала на улице совсем чужих детей, утирала им носы, стряхивала пыль с одежды, если они падали. Каждый день Тэри собирала косточки и остатки мяса и по дороге домой – а ведь она жила очень далеко – отдавала все одной собаке, которая была "вечно голодна у своих хозяев-злодеев". Цветы в комнате она всегда поливала из серебряного стаканчика Жофики и всякий раз, когда на фикусе появлялся новый росток, качая головой, говорила: "Ай да фикус-молодчина!"

Тэри по-прежнему будет приходить в тот дом, где они раньше жили, только теперь уж к Мюллерам. Мама говорит, что ей все равно, где зарабатывать. Но ей, конечно, не все равно. Жофи это хорошо знает. В последний раз, когда Тэри сидела у них на кухне, она только нажимала пальцем на весы, а песни ни одной не спела.

Здесь, в этой крошечной квартире, было бы стыдно просить Тэри о помощи, да Жофика уже и сама стала старше. На прежнем месте, конечно, они не могли обойтись без Тэри: там был кабинет, приемная, еще две большие комнаты и всякие другие помещения. Мама приходила поздно, а папа обедал дома, вместе с ней, с Жофи. Теперь они с мамой разделили всю работу между собой, по крайней мере на летнее время, пока Жофике не надо ходить в школу. Мама убирает свою комнату и ванную, а Жофи свою, потом еще кухню и полутемную комнатку, она же закупает продукты и моет посуду. Обедать летом, пока мама не пойдет в отпуск, Жофи придется одной: мама будет готовить и оставлять все в холодильнике. Распорядок дня, который мама составила для нее с первого дня школы, этим летом немного изменился. По-прежнему подъем, умывание, завтрак – но теперь к этому прибавилась еще закупка продуктов, уборка и обед. После обеда Жофи должна находиться у тети Като, чтоб не слоняться весь день одной по квартире. Жаль, что Марианна уехала и Жофи одной будет очень скучно. К пяти часам мама возвращается с работы, и Жофике к этому времени надо быть дома. Там она может отдыхать, читать – делать все, что ей захочется. Впервые в жизни она имела свой ключ от квартиры.