Шестой – неполный

До штаба было километра три. Дорога шла лесом.

Митя шагал за фашистом. Ствол Митиного автомата смотрел в спину врага. А глаза Мити смотрели на природу. Начиналась весна. Зелени, правда, ещё не было, но и снега уже не было. Берёзы стояли тихие, торжественные – ждали встречи с настоящим теплом. Митя сорвал почку. Коричневая почка была как бы опутана зелёной ниткой. Это чешуйки начали расходиться, потихоньку освобождая листок.

Наступили сумерки. Похолодало. Берёзы стали строгие, почти зимние. Сумерки сгущались быстро, словно спешили спрятать деревья от заморозка. До штаба бригады было ещё далеко, как всё вдруг затянулось тёмной мглой. Ничего не стало видно: ни пленного, ни белых берёз. "Странный вечер", – подумал Митя и споткнулся о кочку. Он потёр глаза ладонью, но на них будто была пелена.

Слух Мити напрягся. Он услышал гулкие удары сердца в груди. И ещё услышал, как шагает немец, тыча сапогами в сырую дорогу. Шаги были мерные, без сбоя. "Значит, – подумал Митя, – немец видит, куда наступает. Он не спотыкается, как я. Что же у меня с глазами? Неужели ослеп? Это куриная слепота наступила".

Митя испугался. Ему вспомнились солдаты, у которых была куриная слепота. Днём они видели хорошо. А как заходило солнце, их собирали из окопов, с огневых позиций, и они, беспомощные, держа друг друга за хлястики шинелей, шли за зрячим солдатом-поводырём. Шли подальше от передовой, в безопасное место. Ночью они не могли воевать.

Тревожные мысли пронеслись в Митиной голове.

"Если фашист убежит, что скажу командиру? Ладно, сбежит – а если убьёт кого-нибудь нашего по дороге, взорвёт что-нибудь? Приказать ему лечь? И ждать, когда кто-нибудь пойдёт по дороге? Немец может догадаться, что я не вижу, он-то церемониться не станет…"

Тут – то ли дорога стала твёрже, то ли пленный ушёл далеко – шаги стали едва различимы. Митя прибавил скорости, заспешил, нога попала в яму, и он чуть не упал. Тогда, с досады или с отчаяния, Митя неожиданно для самого себя вдруг крикнул:

– Капут Гитлер? ^[2]

– Гитлер капут, ^[3] – согласился вблизи немец. Голос у него был спокойный.

"Не догадывается, – понял Митя. – Пока не догадывается".

Шагов через пятьдесят Митя опять спросил:

– Капут Гитлер?

– Гитлер капут, – отозвался немец. На этот раз сердито: дескать, что спрашивать, и так всё ясно.

Мите стало как-то неловко, вроде бы стыдно за такой однообразный несерьёзный разговор. Но других немецких слов он не знал и скоро опять задал надоевший пленному вопрос. Что было делать? По голосу пленного Митя определял, где тот находится, и проверял себя – не сбивается ли с дороги. Когда Митя, проглотив сухую слюну, снова приготовился к вопросу, немец сам высокомерным тоном сказал:

– Капут, капут. Гитлер капут.

Он решил, что молодой конвоир, по виду совсем подросток, таким глупым образом со скуки развлекает себя.

"Считай себя умным, меня считай глупым, – думал Митя, – я потерплю". Новая забота одолевала его – не пройти штаб бригады. Штаб располагался в лесу метрах в двухстах от основной дороги. Как найти развилку?

На счастье, у развилки на ночь выставляли патрульных. Когда раздался окрик: "Стой, кто идёт?" – Митя даже вздрогнул от радости.

– Свои! – закричал он. Тут же поправился: – Свой и немец! – И заговорил горячо, торопливо, боясь, что патрульный не дослушает, уйдёт. – Пленного в штаб веду. А глаза не видят. Ты уж проводи нас. Боюсь упустить фашиста, если побежит – мне не видно. Куриная слепота у меня.

– Ясно, – сказал патрульный. – А я-то думаю, чего это идут двое, и один орёт как заводной "Гитлер капут"?

Патрульный взял Митю за руку, сказал пленному: "Дуй вперёд!" – да с такой интонацией, что фашист его понял, и все трое зашагали к штабу.

Утром Митя опять стал видеть хорошо. Он пришёл в свой дивизион, когда начинался завтрак. На этот раз у походной кухни рядом с поваром стоял санитарный инструктор. И прежде надо было протянуть ему ложку, а потом уже котелок повару. Санитарный инструктор каждому наливал в ложку густую жидкость из бутылки и требовал, чтобы артиллерист её тут же пил.

– Что это такое? – спросил Митя, когда подошла его очередь.

– Рыбий жир.

– Рыбий жир я не люблю, – стал отказываться Митя.

– Пейте, Корнев, без разговоров, – рассердился санинструктор. – Если бы я раньше начал давать его, вам не пришлось бы вчера маяться с пленным. У вас в организме нет нужных витаминов, вот и нарушилось зрение.

Митя выпил рыбий жир, облизал ложку.

– Спасибо, – сказал он инструктору.

– На здоровье! – ответил тот.

И правда, Митя Корнев через несколько дней стал здоров. Он мог сражаться с фашистами не только днём, но и после захода солнца – в любое время суток.

Пыль

Колёса да солдатские ноги истёрли землю на просёлке в мелкую пыль. Пылью было покрыто всё вокруг: и трава, и кусты, и кузнечики.

Рядовой Митя Корнев ехал в грузовике рядом с шофёром. Кабина у них была щелястая, брезентовая – на железные тогда не хватало металла, – и пыль в ней стояла, что называется, столбом. Митя мечтал, как доберутся они до своего дивизиона, как вытрясут гимнастёрки, умоются водой.

Ехать оставалось немного. Но вдруг спереди резко хлопнуло. Грузовик осел, словно охромел. Спустило колесо.

Надо было поддомкрачивать машину, колесо снимать, вытаскивать из покрышки дырявую камеру, вставлять целую, накачивать, снова прикручивать колесо.

Минут за тридцать шофёр и Митя сделали что нужно. Проверили другие колёса. Можно было ехать. И тут Митя увидел: у него на гимнастёрке висит только ленточка от медали, сама медаль – серебряный кружок с надписью "За отвагу" – потерялась.

– Я медаль обронил, – сказал Митя.

– Как обронил? – удивился шофёр. – Когда?

– Наверно, когда колесо чинили…

– Найдём, – сказал шофёр. Он встал у колеса на колени, запустил руки по самые локти в горячую пыль и принялся там шарить. У другого колеса склонился Митя.

– Чего, славяне, ищете? Не деньги ли? Найду – половина мне.

Рядом с грузовиком остановилась повозка. Ездовой, не дождавшись ответа, спрыгнул. Со стороны могло показаться, что в дорогу ударил снаряд – такой смерч пыли поднялся.

– Медаль потерялась, – признался Митя, – "За отвагу".

– Дело серьёзное, – сказал ездовой. Он бросил в повозку кнут и тоже стал разгребать пыль.

Искали втроём, пока не засигналила полуторка. Повозка мешала ей проехать. В полуторке на госпитальных матрасах сидели санитарки. Чтобы не запылить волосы, они убрали их под пилотки и были похожи на мальчиков.

– Братишки! Что это вы, как куры, в пыли роетесь? – спросила маленькая санитарка, а подружки засмеялись.

Ездовой поднялся от колеса. Отводя лошадь, объяснил:

– Этот вот медаль потерял.

– Ну? – охнули санитарки хором.

Когда полуторка тронулась, маленькая санитарка крикнула Мите:

– Эх, ты! Тебя к нам в госпиталь на лечение надо!

Уехала полуторка. Уехал ездовой на лошади. Но дорога на то и дорога, чтобы шли по ней и ехали. С грузовиком поравнялось отделение сапёров. Начальником был пожилой старшина. Нос у него – как свеколка. Даже напудренный пылью, нос светился красным.

– Гайку потеряли? – спросил участливо старшина. – Ничего, без одной доедете.

– Гайку бы ладно, – ответил шофёр, – медаль…

– Растяпы! – рассердился старшина. – Учить вас некому!

– Может, миноискателем поищете? – попросил Митя.

– А чего! – согласился один сапёр и начал пристраивать на голове наушники. – Только машину подальше отгоните. В ней вон сколько железа, в наушниках будет пищать – оглохнешь.

Митя очень обрадовался. Шофёр уже полез в кабину заводить. Но красноносый старшина скомандовал: