Мама

Светлана обернулась. Перед ней стоял высокий и худой подросток. Раньше чем она успела удивиться, или испугаться, или даже просто подумать что-нибудь, он ухватился обеими руками за ее сумочку и рванул к себе.

Первое инстинктивное движение было — сопротивляться. И сейчас же привычная мысль — надо беречь себя. Он может толкнуть.

И еще подумала — знакомы эти руки: худые, узкие в запястье, широкие в кисти. Но те, знакомые, были меньше — или больше? — этих рук. Как раз в то мгновение, когда Светлана выпустила сумочку — или парень вырвал ее? — он поднял голову, и они узнали друг друга.

В глазах Володи Шибаева был ужас, и на лице Светланы тоже. Он повернулся и бросился бежать. Упала щетка, рассыпались цветы, авоська осела на ступеньках, как оседает на кухонном столе круглый ком теста. Светлана быстро спустилась с лестницы, вышла во двор. Володя Шибаев бежал прямо к воротам, другого выхода не было, кругом заборы. И казалось, что он бежит не торопясь.

В ворота вошли люди. Володя по-мышиному заметался вдоль высокой стены забора.

Мышь, на которую выпустили кота, кажется очень заметной именно потому, что двигается и что-то есть обреченное в суетливой медленности ее движений.

Идущие от ворот приостановились — это был Егор Иванович и его жена. Они удивленно смотрели на Светлану и на Володину суету. Видимо, заподозрив неладное, Егор Иванович крикнул:

— Эй, парень, стой! — и бросился к Володе. Светлана с ужасом подумала:

«Сейчас его поймают!..»

Володя подпрыгнул, подтянулся на руках и, перемахнув через забор, исчез в соседнем саду.

— Украл он что-нибудь у вас? — спросил Егор Иванович, подбегая.

— Сумку из рук вырвал.

— Эх! Вы бы крикнули — я бы его перехватил. А теперь… — Он тоже сделал попытку перелезть через забор, но оказался для этого слишком грузен. — Ищи ветра в поле! В сумке-то что было? Денег много?

— Да вот, разменяла сто рублей, щетку купила, картошку… Главное, паспорт был… и фотографии… Но главное-то, конечно, не в этом, — непонятно докончила она.

— Вы бы его хоть щеткой ударили! — сказала жена Егора Ивановича, поднимая брошенную на лестнице щетку.

Егор Иванович понес Светланину авоську. Светлана грустно собирала разбросанные на ступеньках желтые баранчики — они такие весенние, молодые, жалко, если затопчут их.

— А по-моему, так ты даже обязана в милицию заявить!

— Костя, я уже сказала, что не хочу.

— Ну, тогда родителям.

— Ты ведь знаешь, какой у него отец. Я тебе рассказывала.

— Так что же ты думаешь делать? Украл — пускай ворует дальше?

В дверь постучала Варвара Андреевна.

— Светлана, тебя какой-то мальчуган спрашивает.

Волнуясь, Светлана вышла в переднюю. Костя тоже шагнул к дверям, она остановила его:

— Не ходи.

На площадке лестницы стоял мальчик, неожиданно маленький, лет шести, не больше. Обеими руками он держал пакет, тщательно перевязанный тонкой веревочкой.

— Вы Светлана Александровна? — деловито осведомился он.

Где-то она уже видела эти темные глаза и щеки, похожие на две половинки яблока.

— Да, это я.

— Вот. Вам.

Он сунул ей в руки пакет и не сбежал даже, а как-то ссыпался с лестницы.

— Что такое? — спросил Костя, когда она вернулась в переднюю.

— Думаю, что это моя сумка.

Светлана разорвала оберточную бумагу.

— Вот видишь! Я знала, знала, что он вернет!

— Деньги-то целы? Сосчитай.

— Не буду считать. Без денег он не вернул бы сумку.

— Бывает, что возвращают только документы. Сосчитай все-таки.

— Точно-то я не помню… кажется, все. Вот видишь, и паспорт, и фотографии… твоя и Димкина… Мне так досадно было… Костя, вот видишь!

Ему было жалко омрачать ее торжество, но все-таки не удержался, сказал:

— Благородный разбойник. Своих не грабит. Светлана, а если бы он не узнал тебя или это была бы незнакомая женщина, думаешь, вернул бы?

— Костя, не будь циником.

— Никакой я не циник. Просто ты считаешь, что теперь все в порядке, а я этого не считаю.

Нет, Светлана не считала, что теперь все в порядке. Весь день она ни о чем другом не могла думать. Она не сомневалась, что сумку Володя вернет. Но что заставило его это сделать? Боязнь ответственности? Своеобразная воровская этика? Уважение к бывшей своей учительнице?

И еще другой вопрос, гораздо более страшный: что заставило Володю украсть? Она не могла не согласиться с Костей, когда он говорил:

— Мальчик в четырнадцать лет не может своим умом, без подсказки, дойти до грабежа. Это значит, что он попал, как говорится, «в дурную компанию». Оставить все как есть — значит оставить его в этой компании.

Костя настаивал, чтобы все-таки заявить в милицию.

— Ведь его же спасти. Или давай в школу схожу, если тебе самой туда идти не хочется.

— Нет, нет!

Они легли спать, так ни до чего не договорившись.

Ночью проснулся Димка, теплый и сонный сделал свое маленькое дело. Светлана положила его опять в кроватку, на правый бочок. Посидела около него, задумавшись. Костя шевельнулся на диване, спросил:

— Спит?

— Спит.

Костя приподнялся на локте.

— Светланка, помнишь, ты рассказывала, что у него бабушка очень хорошая… Может быть, к ней?

Хотя он не назвал Володю, а говорили перед этим о Димке, Светлана сразу поняла, о какой бабушке идет речь.

— Костя! — сказала она. — Ты гений! Утром отправлю Димку гулять и поеду к Володиной бабушке.

— Одна никуда не поедешь. Вечером пойдем вместе.

Маленький домик в три окна. Стены оштукатурены заново. Да и внутри какие-то перемены. Нет тюлевых занавесок, не видно плюща и розовых бегоний.

У крыльца — женщина с маленьким ребенком на руках.

— Вы не знаете, Мария Николаевна дома?

— Мария Николаевна? Здесь нет такой.

— Шибаева.

Та удивленно пожала плечами.

— Может быть, ты забыла номер дома? — спросил Костя.

— Да нет же. Ведь я бывала здесь.

Старичок, копавший грядки в соседнем дворе, подошел к невысокой изгороди:

— Вы кого ищете? Марию Николаевну? Так ведь она еще прошлой зимой умерла.

На обратном пути к остановке автобуса Костя вел Светлану под руку и участливо молчал. За домами и огородами — отлогий спуск к реке… А за рекой — лес, чуть припудренный зеленым сверху. На опушке цветет верба, пушистая и золотая. Думали, от Марии Николаевны пойти немного погулять, веток набрать, первых весенних цветов. Теперь об этом даже не вспомнилось.

Между вскопанными грядами и асфальтом тротуара, вдоль невысоких изгородей вылезает нежная молодая крапива. Такую срывают голыми руками и кладут в суп… Жестокой и колючей она станет потом.

Крапива и есть крапива, ничего другого из нее получиться не может. Но почему посадят на грядке хорошее, а вырастают сорняки? Ветром занесло семена? Остались в земле какие-нибудь старые корневища и дали всходы? Или сам хозяин виноват: недоглядел, не позаботился, не потрудился вовремя прополоть…

Подошел автобус, совсем пустой. Костя подсадил: трудновато уже стало взбираться на высокую подножку. Собственно, и ездить в автобусах уже не следовало бы.

— Придется завтра сходить к Володе домой, — сказала Светлана.

— Вместе пойдем, — сказал Костя.

— Нет, к нему я одна. С тобой прийти — только напугать его. К тому же я пойду днем, когда отца и матери нет.

— Ну уж одну-то я тебя не пущу!

— Не пускать можешь Димку, да и то с моего ведома, а я…

— А ты — вполне самостоятельный взрослый человек, мать семейства. Именно поэтому и должна быть благоразумной. И почему ты думаешь, что я тебе помешаю? Мало мне приходилось вправлять мозги ребятам чуть постарше его? Думаешь, в армию призывают только отличников по поведению? Такая шпана энергичная иной раз попадается… или маменькины сынки неумелые… Неизвестно еще, что хуже, что лучше!

Кажется, Костя немного обиделся. Светлана ответила, чуть прищурившись: