Приключения маленького тракториста

— Все равно обогнал. Из сопливого мальчишки, бывшего прицепщика, сделал тракториста — вот на чем обогнал! Мы сейчас с тобой в редакцию поедем… Только ты не стесняйся. Расскажи, как ногу повредил, ведь, наверное, думал: все пропало, — сорвет план мальчишка?

— А как же? Как не думать было?

— Ну и комедия получилась! — Черешков громко рассмеялся. — У тебя полторы нормы, а она говорит, — две недели в больнице…

Харитон вернулся в Черепановку поздно ночью.

Глаша, увидев мужа, даже пожалела его. Вечно в этих больницах порядка нет. Выписали утром, а привезли к ночи.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он приунывшую жену. — Педагог! Не веришь? А вот завтра в газете прочтешь! У кого еще такой сменщик, как у меня?

Над Алешкой все больше сгущаются тучи

Алешка застал Форсистова в глубоком раздумье. В славе, а что-то невесел.

В полдень, когда они обедали, Харитон спросил:

— Ты газету читал?

— Нахвалились больно. — Алешка чуть не пронес ложку мимо рта. — Когда же это вы меня учили?

— А ты не ершись. Подумаешь, напечатали! С тебя не убудет. А вот кое о чем надо нам подумать…

— Мне-то что…

— Звонили из редакции этой самой… Фотограф завтра приедет.

— Как и полагается, — съязвил Алешка. — Сначала статеечка, потом портрет.

— «Портрет, портрет,» — передразнил Форсистов. — Думаешь, меня одного снимать будут? Вместе нас, обоих! Учитель и ученик. Тьфу, господи, влипли, как куры во щи!

Алешку тоже приуныл. Его узнают и Шугай, и Черешков, и бабушка Степанида. Какой же, скажут, это Лопатин, когда сразу видно — Алешка Левшин!

— Я не буду сниматься, — решительно отказался Алешка.

— Сказать легче всего! А придется, раз редакция требует. Ты пойми, — коли я учитель, то как же мне быть на портрете без ученика? Против резона не пойдешь.

— Да ведь узнают меня, Харитон Дорофеевич! — чуть не плача, сказал Алешка.

— То-то и оно. Значит, так сняться, чтобы не узнали.

— А что, если морду вымазать?..

— Так он и будет тебя чумазым фотографировать!

Некоторое время они сидели молча, Алешка вдруг вскочил и сказал, не скрывая досады.

— Эх, дурак я, дурак!

— Ты о чем?

— Да про Лопату…

— Постой, постой. И то верно! — обрадовался Форсистов. — Именно он-то нам и требуется! А ну, Алешка, сегодня не до пахоты. Пошли Кольку искать.

— А вдруг не найдем?

— Должны найти: умрем, но найдем. И запомни, Алешка: кому-кому, а тебе без Кольки совсем крышка. Ты думаешь, это Лопатин из училища сбежал? Кого ищут — его ищут? Шалишь, это тебя ищут, Левшина! А тут здрасте — портретик в районной газете. Пожалуйста, вот он самый беглец! Держи его, лови! А сыщем Кольку, все будет в порядке. Потребуют тебя, — я Кольку подставлю, потребуют Кольку, — тебя. Тьфу ты, я и то между вами путаться начинаю.

Форсистов и Алешка прямо с поля направились на поиски. Они перебрались через речку и пошли в деревню, где жила какая-то Колькина родня. Лопатина они нашли на берегу. Он ловил рыбу и был очень увлечен этим занятием.

— Здорово, рыболов, — Форсистов хлопнул Кольку по плечу. — Ловить не переловить, носить не переносить, товарищ Левшин.

Колька даже не удивился, увидев перед собой Форсистова. Он спокойно потянул удочку, насадил на крючок нового червяка и, поплевав, закинул в воду.

— Я теперь опять Лопатин, — сказал он таким тоном, словно давая понять, что все, что было с ним раньше, его уже не касается.

Харитон усмехнулся:

— Нехорошо старых друзей забывать…

— Зачем пришел? — перебил Колька.

— Дурак ты, Колька! Иль не читаешь газеты? Я знатным человеком стал, а ты спрашиваешь — зачем пришел? Да чтобы тебя сделать таким. Мы, брат, старых друзей не забываем. Пойдешь ко мне?

— А как же Алешка?

— До осени втроем поработаем. А осенью, как наперед выйду, подамся в участковые механики. Чуешь, какая рука у тебя в МТС будет? А рука тебе нужна.

Колька колебался. Черт его знает, этого Форсистова — насулит нивесть что и обманет. Нет, лучше не связываться с ним. Еще хуже будет. Но все же спросил:

— А что делать-то? На прицепе ездить?

— Часика два в день поездишь.

— А харч?

— Харч мой! Не плохой харч, спроси Алешку.

— Ладно, завтра приду.

— Смотри не обмани! У меня такое правило. За друга голову отдам, а недругу сам голову сверну.

Когда на следующий день в Черепановку прибыл фотограф газеты, Форсистов повел его в поле.

— Вот мой ученик Лопатин, — сказал он, показывая на Кольку.

— А кто же пашет вон там на тракторе? — спросил фотограф.

— Секрет, но вам, так и быть, скажу. Вы думаете, у меня один ученик? Целая школа. Забота о кадрах.

— Тогда попрошу вас и вашего сменщика на машину. Я думаю два снимка сделать. Тема такая: учитель и ученик. А потом ученик-мастер. Так сказать — сам с усам! — И фотограф весело рассмеялся.

Захватив Кольку, Харитон вместе с фотографом пошли навстречу трактору. Алешка охотно уступил свое место Лопатину и, присев на борозду, стал наблюдать за фотографом. А тот уже распоряжался.

— Вы, Харитон Дорофеевич, станьте вот здесь, а Коля пусть откроет дверцу и наклонится к вам. Экспозиция будет наполнена движением и внутренним смыслом. Так сказать, инструктаж прямо в борозде.

Однако, когда фотограф прицелился, Форсистов остановил его.

— Постойте одну минутку! Разве можно так? В грязных комбинезонах, без галстуков. Очень некультурно. Надо сначала переодеться.

— Да ведь вы в поле.

— Мы-то, верно, в поле, да портрет будет в газете! — Тут же приказал Алешке: — Жми до дому и неси Кольке свои штаны и рубашку. А еще скажи Глаше, чтобы прислала и мой костюм. А галстуков и на меня, и на Кольку захвати! Живо!

Алешка не замедлил выполнить приказание и через час натура для съемки была готова. Харитон был в восторге.

— Внимание! Прошу приготовиться! Чуть-чуть поправьте галстук! Вот так! Не смотрите на меня! Готово. Нет, еще раз! Перестрахуемся. Все в порядке.

Наконец съемка была закончена, фотограф уехал, и жизнь в шалаше потекла спокойно, деловито, где каждый не проявлял особой любви к другому, но понимал, что в его интересах жить со всеми сошалашниками тихо и мирно. Но при всей заинтересованности в мирном сосуществовании мальчишки нет-нет, да и поддевали друг друга.

— Кухарь-пахарь, ты после обеда что будешь делать: мыть посуду или на тракторе поедешь? — спрашивал Алешка.

— Тебе какое дело? — огрызался Лопатин.

— Охота поучиться у мастера, — улыбаясь продолжал Алешка, держа перед собой газету, где был напечатан Колькин портрет. — И как это ты за две недели, что Харитона Дорофеевича не было, весь пар вспахал? Небось трудно было?

— Ну чего расшумелись, что воробьи в вениках? — вмешивался Харитон. Но ребята унимались не сразу, и Форсистов переходил к угрозе: — Вот накидаю обоим — потом сочтетесь! Сказал хватит, — значит, кончено! А ежели кто в деревне спросит — как так, ты, Алешка, работал, а поместили Колькин портрет, — так говорите, фотограф ошибся.

— Известно, в газетах всегда что-нибудь перепутают, — нарочито серьезно отвечал Алешка и тут же предупредил Лопатина. — Только смотри, герой, не забудь воду в радиатор налить.

Но в общем Алешка по-прежнему считал Кольку своим другом и даже мысленно упрекал себя: «Ну чего придираешься? Если бы не Лопата, давно бы тебя из МТС прогнали». И было даже жаль Кольку. Не везет ему в жизни. Мечтал уехать из деревни, а пришлось вернуться. И когда в обед Форсистов ушел по каким-то своим делам в Черепановку, Алешка подсел к Лопатину и сочувственно проговорил:

— Коля, а Коля, ты как, совсем сюда приехал или обратно думаешь в город поехать?

— Ничего я не думаю, — резко ответил Колька. — Чего мне думать?

— А где жить-то будешь?

— Где придется! Надоело все! — И, неожиданно сжав кулаки, выкрикнул: — А ты знаешь, как лучше всего утопить человека? До воды не допускать! Вот как! А придет время самому плыть, — сразу ко дну пойдешь. У, душегубы, — простонал Колька, обращаясь неизвестно к кому, и, упав лицом в траву, заскрипел зубами. — В яму загнали… В яму… А я, дурак, дался им.