Время нас подождёт (СИ)

— Наташ, а может, завтра… — слабо попытался возразить я.

— А ты забыл, что завтра суббота, и кто-то очень просился со мной на фотосессию, а?

Я вздохнул. Стащил с себя рюкзак.

— Уговорила…

— Я сейчас оденусь и поедем! — заторопилась Наташа. — Или всё-таки лучше поешь, а то потом ведь есть нельзя будет!

— Я что, маленький совсем?! И сам доеду!

Наташа остановилась в дверях, нерешительно спросила:

— Точно?

— Обижаешь!

— А кушать?

— Потом.

— Ну ладно… Сейчас, погоди полис дам тебе… И деньги на дорогу. Если что, звони! Телефон взял?

— Ага!

У нас вообще-то и в школе есть стоматологический кабинет, но сейчас он был закрыт на ремонт и, чтобы лечить зубы, нужно было ехать в поликлинику. Школьников принимали без записи.

Ехать было недалеко — три остановки на троллейбусе в сторону вокзала. Я уселся на одинарное сиденье и стал смотреть в окошко.

Холодный ветер поднимал в воздух пакеты и гонял пыль на тротуаре. Он был похож на выпущенного Алладином из волшебной лампы джина, которому нечем было заняться. Он вообще, неплохой, этот джин, да только вот маялся от безделья и от этого становился вредным и скучным, и не хотел пускать в город весну. Снег чёрными бугорками лежал на газонах вперемежку с прошлогодней травой. В небе висели серые клочья облаков, некоторые из них медленно двигались. Похолодание!

Зуб, кстати, почти перестал болеть, как только я зашёл в автобус. Понял он, что ли, что я лечить его еду и решил сдаться? Ладно, может быть, там ещё и закрыто будет, или карантин, или очередь большая (из школьников, ага!) или… Ну мало ли что, вдруг — не придутся его лечить?..

Но больше всего меня беспокоил не зуб, не предстоящее его лечение, а те буквы в медальоне. Нет сомнения, что это электронная почта… Но внизу-то обычно так пишут пароль! Почему он не подходит?!

Может быть, это пароль не от контакта, а от самой почты? Надо было проверить, а я не успел — после игры мы заторопились по домам: Коле позвонила мама и сказала, что они едут в гости и что надо прийти побыстрее. Я только и успел рассказать про надпись на плёнке…

— Миш, а откуда он у тебя?

— Не знаю, Коль. Всегда он на мне был… Мне казалось, что от родителей…

— Приходи завтра — вместе посмотрим… А как твою маму звали?

Маму звали Евгения Степановна. И очень даже это имя совпадало с написанным адресом на бумажке: Jenny. Женя. Правда, почему Пух — непонятно? Винни-пух… Может быть, там какая-нибудь ошибка?

— Наверное, твоей маме нравился Винни-Пух, — предположил друг. — Сейчас же многие что-нибудь придумывают…

— А если не маме? Если это вообще не от мамы медальон?

Коля помолчал.

— Не знаю, Миш. На такие вопросы сразу и не ответишь… Если вообще… Ответишь когда-нибудь…

Глава 29.

Почерк и буквы.

«…остановка школа номер семнадцать! Следующая — рынок!»

Я вскочил. Моя!

В стоматологической поликлинике народу было немного. И никого из ребят! Стояли в регистратуре две бабушки, да читал газету на лавочке белобрысый парень. На входе — ведро с бахилками: выдумка современной цивилизации для поддержания чистоты. Светлые стены, белые лавочки, на полу — клетчатый линолеум, в углах — цветы с длинными листьями. В гардеробе — половина вешалок свободная. Я сдал куртку, подумал-подумал и встал в очередь за бабушками, чтобы всё разузнать. В январе мы ходили сюда проверять зубы, а вот как лечить их я представлял смутно…

Молоденькая тетенька в очках из регистратуры вежливо объяснила мне куда идти и дала талончик.

— Спасибо, — пробормотал я и отошёл. Зуб вообще теперь откликался лишь редкими толчками боли, и у меня появилась мысль: а может быть, не стоит его лечить? Ладно, раз уж приехал, хоть проверю, что ли. Может, его как-нибудь замажут без лечения, а?

Кабинет моего врача оказался в конце узкого коридора, за белой дверью с металлической ручкой и надписью: «Валентин Сергеевич Ольгин». На лавочке напротив двери сидела женщина с маленьким ребёнком и что-то ему быстро-быстро объясняла заискивающе-просящим голосом. Волосы у неё были длинные, каштановые, лицо худенькое, приятное. Малыш вертел тёмненькой макушкой и отвечал капризным тоненьким голоском:

— Не… Не хочу сидеть, хочу на машинках ката-аться!

И никакой очереди!

Я присел с краю лавочки. Женщина обернулась и несколько секунд изучала меня, а я изучал дверь: ужасно не люблю, когда меня рассматривают незнакомые люди. Даже красивые. Даже чьи-то мамы… Хотел было уже вздохнуть и встать, как вдруг дверь приоткрылась, оттуда выглянула женщина в белом костюмчике и позвала:

— Сидорова! Вы?

— Да, я! — забеспокоилась женщина. — Иду, иду! — потом она обратилась ко мне и спросила, — Мальчик, ты тоже сюда?

— Да.

— Мальчик, — умоляюще заговорила женщина. — Выручи, пожалуйста! Мне надо зуб лечить, а сынульку не с кем оставить! А в кабинет тащить не хочется его, да и не усидит он там… Может, поиграешь с ним немножко? Недолго, минут тридцать всего…

Я пожал плечами и покосился на мальчугана — он сердито сопел и смотрел на маму. Весь его вид выражал готовность вскочить и зареветь в полный голос.

— Если он будет со мной сидеть…

— Да будет-будет! — обрадовалась мама и порылась в чёрной кожаной сумочке, — вот здесь раскраска, фломастеры… ещё машинка его…

— Хочу кататься на машинке! — заканючил мальчик. — Ну ма-ма…

Женщина стала строгой:

— Ванечка, я пошла лечить зубки. Они у меня болят, и я не могу есть конфеты, — она смягчилась и добавила поласковее. — А потом мне доктор их полечит, и мы с тобой пойдём кушать пирожные! И на машинках кататься! Я скоро приду. Мальчик с тобой поиграет. Сидите здесь и ждите меня. — Она поцеловала его в макушку и добавила тихонько, — веди себя хорошо!

И скрылась за дверью.

Мы посмотрели друг на друга.

— Ну что, — вздохнул я, — тебя, значит, зовут Ваней?

Мальчик смотрел на меня тёмными глазами внимательно и сердито, пыхтел и молчал. Смешные они, малыши, вот ни за что не скажешь, что я таким же был!

— А меня Миша зовут. Во что ты любишь играть?

— В машинки, — буркнул Ваня: отстань, мол. Я посмотрел на дверь.

— А что, у твоей мамы зубик болит?

— Ага. Она сказала, что у меня тоже заболят, если я буду много конфет есть!

— Ещё бы! А ты что ж, конфеты любишь?

— Люблю. Только не шоколадные, а карамельки.

— А я шоколадные больше люблю.

— А у тебя есть? — оживился Ваня.

— Что? — не понял я.

— Конфеты.

— Не-а, нету… — огорчился я и на всякий случай порылся в карманах: там были только деньги, мобильник, ключи и талон к врачу. — Но если бы были, то обязательно тебя бы угостил!

Ваня улыбнулся и сказал:

— Ты смешной!

— Это почему это? — опешил я.

— Смешной, — повторил он.

— Ты тоже. Хочешь я тебе конфету нарисую?

— Давай! — согласился он. — А где? Листиков нет!

— А я тебе в раскраске нарисую! — я взял с лавочки книжку, фломастер, полистал… Да уж, не шедевр. Половина машинок была почиркана сине-красными цветами, у некоторых кое-как обведены колёсики, а на каких-то и вовсе были буквы разные и закорючки.

— Это кто машинки-то раскрашивал? Ты?

— Я! — довольно сказал Ваня.

— А можно я тебе тоже машину раскрашу? Вот эту, она называется экскаватор, песок копает…

— Сначала конфету нарисуй! — Потребовал Ваня.

— Ладно.

Пришлось рядом с экскаватором нарисовать кучу конфет: и карамелек, и шоколадных, и леденцов — пусть копает не песок, а конфеты. Забавно, вот бы на самом деле так! Конфетный выкапыватель… Потом я на совесть раскрасил его, в разные цвета. Фломастеры у мальчика оказались хорошие, толстые, яркие, сочные.

— Ух ты! А ещё нарисуешь! — попросил Ваня. — Самолётик!

— Я не рисую, я раскрашиваю. Я не умею рисовать.