Былое и думы собаки Диты

Но Па, видимо, все-таки опасался за меня, вернее за Тарин паркет, и Ма — я слышала — шепнула Па, что я «очень возбуждена», поэтому Па еще несколько раз за ночь выходил со мной на улицу — так, на всякий случай!

Да ему и самому хотелось покурить на свежем воздухе. Теперь около нашей знакомой елки была толпа людей, в основном молодых. Они шумели, пели и танцевали под магнитофон. Елка гордо покачивала головой и счастливо светилась разноцветными лампочками. Я очень порадовалась за нее.

Утром мы поехали домой пораньше, пока электрички были еще совсем пустые. Елка опять стояла одна-одинешенька, лампочки уже не горели, и она долго смотрела нам вслед.

Мы доехали без приключений.

Дома было очень хорошо.

Три, Минштока, три!

После Нового года у Рыжуши наступили каникулы, и мы много гуляли, а еще она постоянно ходила на какие-то елочные представления и в гости.

Но дома тоже было весело, потому что Па заболел радикулитом и лежал дома, наверно, простудился во время наших новогодних прогулок.

В один из дней позвонила Ленка и сказала, что Наташкина акклиматизация кончилась — она заболела гриппом. Ма и Ба сразу забеспокоились и стали убеждать Ленку, что нужно срочно изолировать Катерину и пусть она пока поживет у нас. Так и сделали.

Вечером дя Леш привез Катю к нам, и мы все столпились вокруг нее. Она, испуганно оглядываясь, сидела на коленях у деда и была похожа на маленького нахохленного воробышка — ведь она еще ни разу не расставалась с мамой и папой, да и нас еще толком не знала. Когда Ма попыталась ее раздеть, Катюша ухватилась за свою кофточку как за последнюю ниточку, связывающую ее с домом, и так горько и безнадежно заплакала, что у нас у всех тоже выступили слезы.

Ма схватила ее на руки, сделала знак дя Леше, чтобы он уезжал, и начала быстро-быстро сочинять, рассказывать какую-то забавную историю про двух веселых мышат — черного Уголька и белого Сахарка. Они будто бы живут у нас в подвале и все время храбро сражаются с кошкой Зеленоглазкой.

Ма так вдохновилась и так захватывающе изображала, как мышата размазали клей вокруг своей норки, чтобы зловредная кошка прилипла и не могла к ним подкрасться, что у Катьки заблестели глазенки и порозовели щечки. В общем, это был театр одного актера.

Мы с Рыжушей незаметно проникли в комнату и тоже слушали с большим интересом.

Ни на минуту не прекращая вещать — Па говорит, «токовать», — Ма осторожно раздела Катюшу, надела на нее Рыжушину ночную рубашку, которая была Катьке до пят, и вывела ее в большую комнату, чтобы Ба и Па повосхищались, какая у нас появилась «принцесса» в длинном платье. Идея про принцессу Кате очень понравилась, и она не заметила, как дала уложить себя в Рыжушину кровать.

Ма зажгла ночник, села около нее и начала говорить все медленнее и тише, так что в конце концов утомленная Катька уснула.

Ма не закрывала рта практически все время, которое Катя пробыла у нас, и в первый день даже не пошла на работу. Особым успехом у Кати пользовался «Бармалей» Чуковского и бесконечная мышиная история, которую Ма постоянно продлевала и развивала.

Были приняты также некоторые специальные меры: Рыжуше было строго запрещено употреблять слова «мама» и «папа». Ну, «маму» она и так часто заменяла на «мусь», а «бабушку» на «бусь», но когда она попробовала обратиться к Па со словом «пусь», Па выразил такой категорический протест, что Рыжуша навсегда выбросила это слово из головы.

Днем мы с Рыжушей катали Катьку на санках и лепили снежную бабу с морковкой вместо носа, и Катя звонко смеялась. Ба жарила ей какие-то особые куриные котлетки, а я вылизывала ей руки, и она меня уже почти не боялась. Только немножко ежилась, потому что я была очень большая рядом с ней.

Но больше всего Катьку занимал Па, лежавший с радикулитом на диване. Самым интересным было для нее забраться на диван, сесть к Па на подушку и смотреть, как Ма растирает ему спину мазью под названием «змеиный яд». Па кряхтел, охал, громко стонал и подгонял Ма:

— Три, Минштока, три!

Это зрелище захватывало Катьку целиком, и его даже приходилось специально устраивать (без мази!), если было очевидно, что Катька вот-вот вспомнит маму с папой и заплачет.

Когда Наталья выздоровела, дя Леш отвез Катюшку домой. Ма уложила ей в сумку подарки, книжку Чуковского и специально сшитый ею для Катерины длинный, до полу, сарафан «принцесса».

Катя сразу по прибытии продемонстрировала все свои успехи: прочитала наизусть «Бармалея», походила важно «принцессой», а потом потребовала, чтобы Борис снял рубашку и лег на диван:

— Пап! Я буду тебе тереть спину, а ты кричи: «Три, Минштока, три, четыре, пять, шесть…»

Голубой тюльпан

За всеми этими событиями зима проскочила как-то уж очень быстро, и снег стаял рано.

У нас в доме наступление весны было отмечено градом сухих апельсиновых корочек. Ба распечатывала демисезонные пальто и торжествовала победу над молью — дырочек не было.

А Ма тем временем производила ревизию одежды и тяжко вздыхала: ей и Рыжуше все стало мало — Рыжуша из всего выросла, а Ма поправилась.

Один Па не изменился, зато его костюм — бывший «праздничный», а потом «рабочий» — совсем «дошел». А «праздничного» костюма у него и вовсе нет.

И ведь не то чтобы костюм сам по себе состарился от времени. Нет! Просто Па очень беззаботно относится к вещам: он очень любит, чтобы одежда была красивая, аккуратная, выглаженная — это когда он ее надевает, но как только костюм на нем — все, Па о нем сразу забывает! Может сесть на что угодно, заняться ремонтом машины и т. д.

Вот Тарь никогда не войдет в гараж не переодевшись, а Па считает, что это «чистые глупости». И еще Ма очень сердится, что Па, придя домой, никогда не вешает костюм как следует — на плечики в шкаф, а кидает его как попало на спинку стула, а в ответ на протесты Ма провозглашает:

— Я такой человек! Невешательный!

И задает встречный вопрос:

— А для чего я женился? Чтоб самому костюм вешать?

Но больше всего огорчают Ма карманы. Па терпеть не может кошельки, портмоне, сумки и все складывает в карманы. Они у него набиты чем попало: там лежат болты, гайки, даже гвозди, сигареты в пачке, недокуренные сигареты — их Па называет «недокурки». Предположим, он стоит на остановке и курит, а тут троллейбус показался. Па сигарету гасит и кладет в карман: не выбрасывать же! Вот «недокурок» и образовался, потом пригодится. Там же, в карманах, хранятся мелкие деньги, какие-то нужные записки, спички, зажигалка и много чего другого.

Из-за всего этого карманы оттопыриваются, а гвозди и болты проделывают дырки в подкладке, и Ма должна вечно исхитряться — ставить заплаты.

Правда, Па считает, что дырки в карманах часто бывают очень кстати, потому что в них проваливаются и застревают в полах пиджака всякие нужные вещи. Так образуется резерв «на черный день». Например, Па идет по улице и хочет закурить и вдруг обнаруживает, что у него кончились сигареты; он подходит к киоску, чтобы их купить, хвать! — а денег нет. Вот тогда он начинает прощупывать полы пиджака и… находит или деньги, или, на крайний случай, «недокурок».

Но бывает, что Ма уже зашила карман, а ценности не выгребла, и они становятся недоступными. Тогда Па приходится самому проделывать дырку, специально, и он еще обижается на Ма:

— И когда ты успела? А если б у меня денег на метро не хватило? Что тогда?

— Взял бы из своих секретных — из внутреннего кармана. Кстати, не знаю, как мы до конца месяца дотянем, — осторожно подступается Ма.

— Что ты, Миншток, у меня не-е-ту! Откуда? — пожимает плечами Па, а сам подмигивает нам с Рыжушей. — Дал бы, конечно, да где же взять?