Утро пятого дня

— Это хорошо, хорошо, — похвалил меня Дед, по-прежнему нетерпеливо перекладывая одну ногу на другую. — Ты обязательно пойди к француженке. В наше время нужно знать иностранный язык, мало ли куда придется поехать.

— Неплохо бы очутиться во Франции, — сказал я.

— Еще бы, — отозвался Дед. — Но ты знаешь, я тут придумал такой маршрут… — Он вскочил с кресла, подбежал к карте и широким взмахом руки словно бы рассек ее с юга на север. — От озера Зайсан по Оби до Северного Ледовитого океана! Мы поплывем на плоту из автомобильных камер. Путешествие не из легких, но зато будет, чем гордиться, а? Махнем?

— Еще бы, конечно, махнем! — обрадовался я. — У меня все лето будет свободным. Я готов хоть по воде, хоть через Каракумы.

Дед слушал, улыбался, сопел и хлюпал трубочкой. В глазах его было что-то совсем молодое, даже мальчишеское. Каким он бывает разным, наш Дед, — когда грустит, когда сердится, когда мечтает…

— Каракумы, говоришь? Каракумы, Каракумы… А что ж! Это совсем неплохая идея. Мы пересечем всю Среднюю Азию. Самарканд, Бухара…

— Для такого пути нужен верблюд или вездеход, — заметил я.

— Чудак, — остановил меня он. — Ехать нужно знаешь на чем? На детских самокатах! Да-да, детские самокаты с велосипедными моторчиками — вот наш транспорт. Он не тяжелее тросточки. А проходимость!

— А перегрев? — спросил я в тон Деду. — Велосипедным моторчикам трудно будет в такую жару. Вы помните, у вас даже в Карелии едва тянул. Вы еще называли свой велосипед упрямым ослом, когда моторчик отказывался тащить в гору. Вы еще завидовали нам, что мы на обычных дорожных велосипедах. Крути себе педалями и крути.

— Упрямым ослом? — Дед задумался. — Ослы. А что ж. Ослы — это прекрасно! — воскликнул он. — Именно ослы, как я раньше не сообразил? Мы отправляемся в Среднюю Азию, покупаем там двух ишачков, садимся верхом и медленно, почти недвижно начинаем плыть по пустыне. Кругом колючки да пыль, да выжженная равнина, а мы будем плыть и плыть на ишачках, покачиваться, дремать и думать. Вот уж когда можно будет обо всем хорошенько подумать!

Дед быстро вложил в рот черный мундштук, затянулся, выпустил на волю клуб дыма, потом в одно мгновение очутился возле стола. Он был так взволнован, что оставил свою трубку в черной чугунной пепельнице. Я был удивлен, что мы так быстро пересели с одного вида транспорта на другой, но не стал прерывать Деда. Путешествие на ишачке мне тоже пришлось по душе.

— А если надоест равнина, — продолжал Дед, — мы сможем подняться в горы. Да-да, не улыбайся. Ишаки сильные. Они поднимут нас в такое высокогорье, где лишь вечный снег.

— А я и не улыбаюсь, — сказал я. — Снег, так снег, я на все согласен. Я улыбаюсь от удовольствия.

— Но только, — таинственным шепотом сказал Дед, — никому ни слова: перехватят, опередят. Такие идеи под ногами не валяются.

Теперь и мне путешествие показалось таким реальным, что я уже больше не мог сидеть на диване, заходил по комнате вместе с Дедом. Комната стала тесной, сдавленной стенами, я не выдержал и распахнул окно. А Дед вновь подошел к географической карте.

— И ничего себе кружочек мы сделаем! Ты только взгляни. Начнем вот отсюда, видишь? Ну, здесь еще жара, скорпионы и тарантулы, а дальше… дальше хребты, обвалы, пропасти, горные реки, разреженный воздух и эдельвейсы. Ты когда-нибудь видел эдельвейсы? Не просто цветы — легенда.

— И еще там беркуты, — сказал я.

— И горные туры, — сказал Дед.

— А чем мы будем кормить наших ослов? — неожиданно пришло мне в голову.

— В самом деле, чем? — озадаченно переспросил Дед.

— И еще, говорят, ослы лягаются, когда им все надоест, — пошутил я.

— Да уж, эти создания чертовски упрямы, — удрученно сказал Дед. — Они и в самом деле могут остановиться посреди перевала, и тогда я просто не знаю, как быть.

— Придется развести костер, зарезать ослов на шашлыки, а самим тащить поклажу, — невесело сказал я, сожалея, что так быстро закончилось путешествие по дорогам и тропам Ходжи Насреддина.

Дед ничего не ответил. Он стоял около карты, но не смотрел на нее, глаза его глядели куда-то в угол и вниз.

— А ведь в этом что-то есть, — вдруг опять приободрился он.

— В чем — в этом?

— В ногах… Ты молодец, умеешь подкидывать идеи. Я сейчас тебе объясню. Я уже, кажется, все нашел. Ослы отпадают, это ясно. Но ты опять подсказал, как нам быть. Мы пойдем пешком. На своих двоих. А называться наш переход будет так: от Белого моря до Черного. И никакого транспорта, никаких вещей. Я давно об этом мечтал.

— А успеем мы за одно лето?

— Не беда, если и не успеем за одно, пройдем за два, даже пусть за три, если потребуется.

— А что, если нам погрузить вещи на тачку? Я сам ее сделаю. Будет легонькая, что надо.

— Ловко придумано! Молодец! — Дед был счастлив, вовсю кочегарила его трубка. — Эх, беда, — внезапно огорчился он. — Я где-то читал, что австралийские парни уже отправились вокруг света таким способом. Да, тачки не годятся. Нам не пристало быть мелкими подражателями. Уж если подражать, так подражать грандиозно. Мы пойдем, как ходили великие и древние странники, пилигримы. С посохом! С обыкновенным сучковатым посохом. А что? Странники с посохом. В наше-то время. Неплохо звучит! И пусть все мчатся на своих автомобилях сломя голову. А мы будем купаться в озерах и речках, станем разводить костры и варить кашу. Спать будем в стогах. Мы отпустим бороды… — Дед замолчал, посмотрел на мое лицо, раздумывая, вырастет на нем борода или нет, усомнился и все-таки продолжил так: — И, похожие на сказочных лесовиков, выйдем к морю и воткнем наши корявые посохи в песок какого-нибудь фешенебельного черноморского пляжа.

— А не заберут нас как бездомных бродяг? — спросил я.

— Путешественник не бродяга, — строго сказал Дед. — В наших обликах должна быть броская определенность. Изюминка. Нужно, чтобы каждый еще издали понял, с кем имеет дело. Я, кажется, знаю, что нам нужно. Я это видел вчера или позавчера. И это совсем недалеко от нас, в магазине «Динамо». Только бы не раскупили. Ах, чудак, как я раньше не догадался! Знаешь что? Собирайся, а то расхватают. Это же не ботинки, а гусеничные трактора! Подошва, кажется, вырезана из колес самосвала, а широкие крючки, вместо петель, блестят, как пуговицы баяна.

Дед пренебрежительно отшвырнул стоптанные шлепанцы, втиснул ноги в свои повседневные черные ботинки. Чтобы удобнее было их шнуровать, он поднял правую ногу на краешек стула. Но что это? Почему так упирается в живот колено? Почему Дед так хрипит, свистит, покряхтывает, отдувается? А вот и кашель. Кашель заядлого курильщика. Дед вытер вспотевшее лицо и грузно опустился в кресло. Я впервые так ясно увидел, что наш Дед именно дед, старик, переживший две войны, ранения, океанские штормы и еще что-то такое, что не пересказать, не передумать.

— Да-а, уже не тот… брюхо мешает, — печально сказал Дед. — Уж не твои семнадцать. Ты даже не представляешь, с каким отвращением я иногда смотрюсь в зеркало. Пожалуй, прощай дальняя дорога, — совсем загрустил Дед.

Я сидел на диване и не знал, чем и как утешить Деда. Эх, если бы я мог поделиться с ним своей молодостью! А может быть, именно сейчас ему нужно выбраться к деревьям, солнцу, придорожным канавам, где он, как уже было в прошлое путешествие, выбросит снотворные и нитроглицерин, где любимой походной иглой, похожей на шило, он заузит в поясе свои брюки, где на клеенке мы разложим колбасу и хлеб и пыльными руками начнем есть непередаваемо вкусную дорожную пищу. Будут плыть в неизвестность облака, будут проноситься перед нами машины, будут озабоченно ползать муравьи по нашим ногам, а мы улыбнемся друг другу, и станет ясно, что каждый из нас думает: «Вот это по мне, это жизнь!»

— Ты уж прости, — буркнул Дед. — Сегодня мы не пойдем в магазин.

— А завтра?