Битвы по средам

— Смотрите, это единое трёхъярусное пространство под куполами, вдоль галерей располагаются классы. Окна всех классов выходят на солнечную сторону. Совершенно уникальный проект для средней школы, ничего подобного мир ещё не видел.

В общем, контракт у него в кармане.

А у меня в кармане — всего три доллара и семьдесят восемь центов. И я пригласил Мирил на День святого Валентина…

После ужина, пока сестра мыла, а я вытирал посуду, она опять не удержалась. Сказала гадость.

— Ну и что ты подаришь Мирил, когда придёшь на свидание?

— Никакое это не свидание. Почему я должен ей что-то дарить?

— Ясное дело, свидание! Что же ещё? Надо подарить цветы или коробку конфет. Это же День святого Валентина!

— У меня денег нет. Только три доллара и семьдесят восемь центов.

— Ну, купи одну розу. Пусть её красиво упакуют, ленточку привяжут. Это, конечно, не поможет, Мирил быстро раскусит, что ты крохобор.

— Я не крохобор. Но денег-то нет.

Сестра пожала плечами.

— Одно слово — нищий.

На следующий день я спросил у Данни, куда бы он сходил с девушкой на День святого Валентина.

— Почему «бы»? — спросил он. — Я пойду.

— С кем?

— С Мей-Тай.

— Ты пригласил Мей-Тай?

Он кивнул.

— И куда пойдёте?

— В «Таверну Миллеридж».

— Куда?!

Если вы не знаете, «Таверна Миллеридж» — самый дорогой ресторан у нас в округе.

— А потом мой папа повезёт нас в «Камелот».

— В «Камелот»?! — Я ушам своим не поверил.

Данни снова кивнул.

— Круто, — сказал я.

Вам никогда не случалось ненавидеть лучшего друга? Я прикинул, что за такой вечер Данни потратит долларов семнадцать, а то и восемнадцать. И розу тоже купит. Наверняка. Все жабы, гады, чары Сикораксы!

В последнюю среду перед Днём святого Валентина мы с миссис Бейкер читали вслух последние два акта «Ромео и Джульетты». Неплохая пьеса, в общем. Но Ромео всё равно недотёпа.

Ну, ясно как дважды два. Яд сейчас выпьет! Если бы я решил умереть от любви, придумал бы что-нибудь покруче. Но в остальном Шекспир молодец, хорошо сочинил про подземелье, факелы, мечи и прочее. Надо было и в другие сцены такого насовать.

Когда мы дочитали, в глазах у миссис Бейкер стояли слёзы. Так всё прекрасно, так всё трагично!

— Мистер Вудвуд, вам непременно надо увидеть эту пьесу на сцене. Её представят в Фестиваль-театре на День святого Валентина. Непременно сходите.

Надеюсь, вы радуетесь вместе со мной, что я не предложил своих услуг мистеру Гольдману? Иначе точно пришлось бы играть в колготках. Видимо, у меня есть дар предвидения. И этот дар спас меня от новых перьев на заднице.

— Я в этот вечер занят. Пригласил Мирил куда-нибудь сходить.

— Замечательно! И куда же?

— Ещё не знаю. Где недорого. Потому что у меня только три доллара и семьдесят восемь центов. И я на них ещё розу должен купить.

— Да, вариантов немного.

— Моя сестра говорит, что Мирил сразу поймёт, что я крохобор.

— Дело не в том, сколько денег мужчина тратит на женщину, — произнесла миссис Бейкер. — Важно, сколько души он ей отдаёт.

— Как Ромео?

Она кивнула.

— Как Ромео.

— Но он плохо кончил, — заметил я.

— Верно. Но, между прочим, Джульетте ничего от него было не нужно. Только он сам.

— Шекспир как раз про это пишет, чтобы приоткрыть нам, что значит быть человеком?

— Давайте вы сами ответите на этот вопрос? В следующую среду мы ещё раз всё обсудим, а потом напишете сочинение по «Ромео и Джульетте». Тесты вам уже не нужны. Вы готовы к более серьёзному осмыслению Шекспира.

Не надо отвечать на сто пятьдесят вопросов по «Ромео и Джульетте»? Отлично!

В День святого Валентина мистер Гвареччи объявил по школьному радио, что миссис Биджио испекла для всей школы кексики и ровно в час дня представители от каждого класса должны спуститься в столовую и забрать подносы. Вы небось думаете: ерунда, кексики какие-то? Так я вам скажу: миссис Биджио печёт их так, что пальчики оближешь. Отказаться невозможно, даже если она полила эти кексики розовой глазурью и сердечек понатыкала по случаю Дня влюблённых.

Все уроки прошли в ожидании кексиков. Нам даже мерещилось, будто мы чуем, как они пекутся, как их аромат, преодолев коридоры и лестницы, щекочет наши ноздри. В пять минут второго Данни вежливо спросил миссис Бейкер, не забыла ли она о кексиках.

— Мистер Запфер, разве я когда-нибудь о чём-нибудь забываю? Приведите пример.

Примеров у Данни не нашлось.

— Полагаю, торопиться некуда, — безмятежно заметила миссис Бейкер, взглянув на часы. — Миссис Биджио напекла столько кексов — на всех хватит.

И миссис Бейкер начала читать нам вслух трагическую любовную лирику — стихотворение Альфреда Теннисона, знаменитого английского поэта и, как у них там водится, лорда.

13:14. Мы по-прежнему ждём, когда миссис Бейкер пошлёт кого-нибудь в столовую за кексиками. Над нашими головами скребутся Сикоракса и Калибан — наверно, аромат свежей выпечки проник и за потолочные плиты.

13:17. Ждём. Потолок ходит ходуном.

13:18. Наконец миссис Бейкер посылает меня к миссис Биджио. Данни кричит вслед, чтобы я поторапливался. Он у нас вечно голодный.

13:18:30. Бегу по коридору.

Миссис Биджио ждала меня с последним подносом кексиков-валентинок. Она подтолкнула его ко мне через широкий прилавок, а следом направила какой-то конверт — он скользнул прямо мне в руки.

— Открывай, не бойся, — сказала миссис Биджио.

Я открыл. В конверте — два билета в Фестиваль-театр, на «Ромео и Джульетту». На сегодняшний вечер.

— Миссис Биджио… — От растерянности я даже не знал, что сказать.

— У меня абонемент на весь сезон, но сегодня я как раз не могу пойти. Так что бери, не стесняйся. Не возьмёшь — пропадут. До меня дошли слухи, что они тебе пригодятся. Чтоб не прослыть крохобором.

— Очень даже пригодятся! Спасибо большое!

Вечером мистер Ковальски отвёз нас с Мирил в театр, на «Ромео и Джульетту». Мы сидели в третьем ряду, как раз посередине. Мирил не выпускала из рук розу с красивой ленточкой, мой подарок по случаю Дня святого Валентина. Мистер Гольдман играл отца Лоренцо. Он даже разок подмигнул мне, прямо со сцены. Сцены самоубийств сыграли неплохо, но я всё равно думаю, что Ромео недотёпа. Жаль, его не посетила тень Банко, чтоб мозги вправить. Да и Калибан был бы кстати в этой пьесе — например, кинжал бы у Ромео стибрил.

Зато Мирил всё безумно понравилось. Всю последнюю сцену она всхлипывала.

— Правда, замечательно? — спросила она, когда зажёгся свет.

— Нет повести печальнее на свете… — пробормотал я.

— Именно! Так прекрасно и так печально!

А потом мы с ней пошли в «Уолворт», в кафе, и я заказал две колы.

Короче, вечерок провели классно.

Пока пили колу, мы попробовали сыграть сцену на балконе. Почти весь текст вспомнили, а что не вспомнили — заменили своими словами. Парень за стойкой начал на нас многозначительно поглядывать — он явно намекал, что мы засиделись. Тогда, чтобы его успокоить, я заказал ещё две колы. У меня оставался ещё целый доллар и тридцать семь центов, и я вовсе не хотел, чтобы Мирил записала меня в крохоборы.

— А ты ещё будешь в каком-нибудь спектакле играть? По Шекспиру? — спросила Мирил.

Я вспомнил, как она всхлипывала в финале «Ромео и Джульетты», и ответил:

— Конечно.

Ложь. Даже не пресвитерианская, а просто наглое враньё. Но после того как мы с Мирил сыграли сцену на балконе, мне отчего-то не хотелось объяснять ей, что Ромео — недотёпа, что пьеса мне не нравится и что играть Шекспира я не буду, потому как все его герои напяливают на себя сами знаете что.