Девочка и мальчик

Случается, отец с дочерью стоят на мосту Варшауэр Брюкке и смотрят вниз, на светлые рефрижераторы, которые ремонтируют в цехах. И если встречается им где-нибудь рефрижераторный поезд, отец всегда повторяет:

— Вот видишь, как мы нужны.

Сейчас отец огорчен:

— Что за фокусы ты выкидываешь!

Он легонько гладит Катрин по голове. Она, приподымаясь на локтях, говорит:

— А ты сегодня опять поздно.

— Ну, еще терпимо. Знаешь, — в голосе отца слышна надежда, — морозец-то на улице знатный.

Он не садится на диван, а берет стул.

— Н-да, наша Катя опять попала в переделку.

— Старо, уважаемый коллега Шуман, — парирует дочь.

Катя — это ей по душе, Катя — называет ее только отец. Он выговаривает это имя медленно, слегка подчеркивая.

— И долго придется тебе лежать? — спрашивает отец.

— Не знаю. Через три дня мне к врачу.

— А то ведь нам скоро ехать, — говорит отец, — похоже, зима наступила.

Еще час-другой назад Катрин и думать не могла о поездке, но теперь, когда отец здесь, жизнь в лесу представляется ей заманчивой и прекрасной, как оно всегда и было.

— Денька два-три, и нога будет в порядке, — решительно заявляет Катрин.

— Разумеется, — соглашается отец, — ведь ее хорошо лечат.

— Еще бы, доктор у меня что надо!

— А тот парнишка привез тебя домой? Порядочно поступил, — считает отец.

— Да он ничуть и не виноват, — уверяет Катрин отца.

— Если кто с кем столкнется, один никогда виноват не бывает. Знаю по несчастным случаям у нас в мастерских.

Катрин молчит. Отец хочет ей только добра. Обожает свою младшую, считает мать. Катрин могла бы этим пользоваться, но она так не поступает. Вот Габриель, та действовала бы иначе.

Тут как раз сестра входит в комнату с подносом.

— Ужин подан! — восклицает она. — Больной можно ужинать в ее комнате. А глава семьи — пожалуйте к столу. Матушка уже ударила в набат.

Отец аккуратно ставит стул на место. И Катрин, когда он проходит мимо, вдыхает знакомый запах машинного масла и металла.

Габриель водружает поднос на табуретку:

— Высокородная принцесса, извольте откушать.

Приятно, когда тебя балуют.

Катрин придвигает — табуретку. Габриель, уже стоя в дверях, спрашивает:

— А этот паренек, он симпатичный?

Катрин поднимает глаза:

— А ты, если б ревела, успела разглядеть?

— Но ты же не все время ревела, — замечает Габриель.

— Не все, конечно, — соглашается Катрин.

— Так симпатичный, да?

— Что ты понимаешь под «симпатичный»? Такой, как Винфрид?

— Винфрид? Теперь уже не симпатичный. Был симпатичным, когда со мной дружил.

— Ах вот от чего у тебя все зависит.

— Он высокий или низенький?

— Высокий. И на мопеде здорово гоняет.

Сестра довольна, улыбается:

— Ну вот видишь, чего-чего только ты не знаешь об этом молодом человеке! — И Габриель исчезает.

А мальчик снова занимает все мысли Катрин…

2

В квартире полная тишина, все ушли рано из дому. Такие дни во время каникул Катрин очень любит. Но она слишком непоседлива, чтобы лежать спокойно в постели. Нога больше не болит, только при каком-нибудь быстром движении рана напоминает о себе.

Девочка убирает свою комнату, между делом ест приготовленный матерью завтрак, включает радио, хотя не слушает, что там говорят. Даже популярную песенку не удостаивает она своим вниманием.

Катрин ждет Франка, пусть даже самой себе она не хочет в этом признаться. И когда примерно в полдень звенит звонок, она твердо знает, что это он. Но она не спешит, ждет второго звонка, кладет книгу на стол и медленно идет к входной двери.

Франк стоит на лестничной площадке и разворачивает из бумаги букет.

— А, это ты, — говорит Катрин.

— Хотел узнать, как ты себя чувствуешь, — отвечает он и подает ей красные и белые гвоздики.

— Они не замерзли?

— Я их завернул в плотную бумагу, — объясняет Франк.

— Заходи, — приглашает Катрин и отходит от двери.

На мгновение она смутилась. Никогда еще не получала она цветов от мальчиков.

Оливково-зеленая куртка Франка отсырела, и волосы тоже, а раз в руках у него нет шлема, значит, догадывается Катрин, он не на мопеде.

— И зачем только у тебя капюшон на куртке, — укоризненно говорит Катрин, замечая, что тон ее смахивает на материнский, когда мать сердится на легкомыслие дочки. Но девочка говорит еще наставительней: — Ты же можешь простудиться при такой погоде.

— Да я совсем немного шел пешком, — возражает Франк. — Возьмешь бумагу?

С самого раннего утра Катрин думала о мальчике, надеялась, что он придет. А вот теперь не знает, что сказать.

Франк вешает куртку на вешалку. В белом обтягивающем свитере он выглядит очень хорошо.

— Иди в мою комнату, — говорит наконец Катрин, — прямо по коридору.

Катрин нашла вазу. Гвоздики надо бы обрезать, как делает всегда мама. И она так сделает, когда уйдет Франк. Но Катрин вовсе не хочет, чтобы он скоро ушел.

В прихожей она глянула на себя в зеркало: на лице у нее выступили красные пятна, точно у нее жар; да и нога опять болит.

Когда Катрин входит с цветами в комнату, Франк стоит у окна, смотрит на улицу.

— Хочешь чаю? — спрашивает Катрин.

— Здесь ты вчера стояла, — говорит Франк. — Да, чай я люблю, особенно холодный.

— Вот и хорошо, сейчас заварю.

— Не хочу тебя затруднять, я просто беспокоился, как ты тут.

— Уже куда лучше. Врач был что надо. — Катрин идет в кухню, от волнения хромая, и кричит: — Включи радио, если хочешь.

Она ставит воду. А что делать, пока не закипела вода? И где чай?

Девочка еще раз глянула на себя в зеркало: ага, пятна бледнеют. Она успокаивается. Еще больше успокаивает ее музыка, которая доносится из ее комнаты.

Да что такого стряслось? Мальчик, которого зовут Франк Лессов, сидит у нее в комнате и ждет чаю. Он принес ей цветы и тревожится за нее. Все нормально.

Но вот что она все время думала о том, придет ли он, не так уж нормально. Или все-таки?

Чайник свистит, вода закипела. Чай готов.

А где же печенье? Габриель сладкоежка, у нее в комнате наверняка есть.

Теперь Катрин все приготовила, чтобы угостить гостя. Волнение улеглось. Когда она наливает чай, рука не дрожит.

Франк двумя руками обхватил чашку и внимательно смотрит на Катрин.

— Можно мне закурить? — спрашивает он.

Катрин вскакивает и приносит из комнаты Габриель пепельницу.

Франк выкладывает на стол смятую пачку сигарет и маленькую зажигалку.

— Электронная? — спрашивает Катрин.

— Да. Очень надежная. Отец привез из Англии.

— Из Англии?

— Да, мой старик время от времени ездит по белу свету.

Франк предлагает сигарету Катрин.

— Я не курю, — говорит Катрин и, чувствуя, что краснеет, злится на себя.

— Ну, ты какое-то исключение, — удивляется Франк.

В ее классе она никакое не исключение. Одни еще не курят, другие уже не курят. Может, все дело в том, что они побаиваются насмешек учителя физкультуры: «Курить — труда не составляет, уважаемые господа. А вот не курить — составляет», — любит он повторять.

— Я только одну выкурю, — заверяет Франк.

Он откинулся на спинку стула, дым от сигареты тянется через стол и смешивается с паром, который поднимается из чашек.

— А чай вкусный? — спрашивает девочка.

— Отличный, — уверяет Франк. — У нас, когда мы садимся нить чай, затевается настоящее священнодействие. Отец сначала обливает чаинки, чтобы они распрямились, а потом еще долго колдует. И чашки ставят из тонкого-претонкого фарфора. Отец, когда заваривает чай, весь преображается.

Катрин бросает взгляд на свои чашки: нет, они не из тонкого-претонкого фарфора. И священнодействия никакого у них не происходит, когда они заваривают чай.

— Я ведь не знаю даже, как тебя зовут, — говорит Франк.