Семейный экипаж

Кто-то невидимый за сценой, чертыхаясь, дёргал левую половину занавеса. Занавес угрожающе потрескивал, а смех в зале нарастал.

Мало-помалу Нурлан стал похохатывать вместе со всеми, и слёзы закипели у него под веками, оттого что в душе он осуждает этот смех, а снаружи — смеётся.

Обеими руками Нурлан схватился за низ занавеса, изо всех сил потянул его налево. За сценой кто-то невидимый едва не наступил на пальцы мальчика, а занавес, волочась по полу, поплыл влево и повлёк за собой Нурлана.

— О-го-го! — закричал мальчик, пытаясь высвободить руки, но занавес проволок его до самого простенка, где малыш, поднатужившись, всё-таки выдернул руки из топкого пыльного бархата и вернулся к своему месту.

Мальчик посмотрел наверх, и сердце его обмерло от восторга и страха.

Нурлан увидел сцену — очарованный мир, озарённый прожекторами, где стоял королевский трон, никем не занятый, под большим зелёным деревом. У края сцены возвышался рыцарь в блистающих латах, с мечом и голубым щитом, на котором был изображён красный лев, свободно стоящий на задних лапах.

Лицо рыцаря было бледно от отваги и предчувствий.

Под полом что-то шуршало, шелестело и шептало. Это суфлёр приставал к благородному рыцарю:

— Иван Пантелеевич, что это с вами? Кого вы стесняетесь? Начинайте! Сколько можно ждать? Вот слова… Повторяйте за мной.

Но рыцарь, наморщив лоб, сам вспомнил слова роли, вскинул левую руку без меча и в совершенной тишине прочитал:

Он читал раскатистым голосом, и голос его проникал, наверное, в самые дальние комнаты здания и летел по улицам посёлка в степь. А из глубины сцены навстречу Нурлану всё выбегали и выбегали средневековые люди и выстилали пол ветками карагача и белой акации. Вокруг зелёного дерева кружился хоровод и пел песню.

Какую?..

Сквозняк прошёлся под рубахой у Нурлана: эта песня не раз снилась ему во сне! Во сне, как и сейчас, наяву, в ней было много женских голосов; они сплетались, обжигали душу не до ожогов, обнимали её и уводили в дивные страны; и такая тайна, чистота и упование на счастье жили в этой песне, что когда Нурлан просыпался, то ладошками убирал со щёк слёзы и напрасно пытался вспомнить её.

Песня навещала его сны и только сегодня пришла в его явь, так ошеломляюще внезапно, что он не успел заплакать.

А из глубины сцены медленно шла королева в голубом платье, шитом серебром, облачно-белых туфлях и золотой короне. Обильные, медно-рыжие волосы её переливались и были в продуманном беспорядке рассыпаны по плечам, а лицо было неизъяснимо прекрасно и печально.

За королевой шёл паж в лиловом берете и держал на весу краешек её шлейфа.

Нурлан позавидовал пажу:

«Почему это не я?..»

Королева встала у края сцены и белой ладонью плавно обвела вокруг, ограждая сцену и никого не пуская в её заповедные пределы, залитые лучами прожекторов.

К королеве подошёл человек с засаленной косичкой, подведёнными глазами, выщипанными бровями и замысловато поклонился.

— Это заречный посол, — зашептал Богдан. — Меня пробовали на эту роль…

— Не меша-аай, — простонал Нурлан, боясь пропустить хоть миг из роскошного действа.

— Роль очень трудная, — шептал Богдан.

Но Нурлан ладошками, как наушниками, прикрыл уши с обеих сторон, чтобы слышать только то, что говорят на сцене. Он так смотрел на королеву, что королева почувствовала его взгляд и, выслушивая медоточивые речи заречного посла, милостиво улыбнулась Нурлану.

У него запылали щёки, и он попросил взглядом:

«Ваше королевское величество! Будет свободное время, взгляните на меня ещё раз…»

Королева больше не смотрела на него. По государственным делам ей надлежало следовать к трону. Она величественно повернулась и быстро направилась к трону.

Всё было хорошо, да паж забыл поднять шлейф. Конец шлейфа зацепился за сучок на полу. Королеву дёрнуло назад, она взмахнула руками и чуть-чуть не упала на спину.

— Раззява! — закричал пажу Нурлан, тут же обеими руками зажал себе рот и от страха закрыл глаза. Как он мог в присутствии королевы так ругаться?

Ой, что теперь будет?

Нурлан открыл глаза.

Королева по-прежнему махала руками, чтобы не упасть, а паж не знал, что делать.

Ни секунды не мешкая, Нурлан вскарабкался на сцену, пахнущую клеем, духами и потом, ослеплённый прожекторами, отцепил шлейф и, успев показать язык потрясённому пажу, под грохот аплодисментов вернулся на своё место.

Королева уже сидела на троне и, склонив голову, милостиво выслушивала толстого посла в треуголке из войлока.

— Заморский посол, — сказал про него Богдан. — Я просил эту роль, да мне не дали…

Заморский посол оказался весёлым человеком. Он сыпал прибаутками, и королева, обмахиваясь веером, смеялась до слёз. Посол кончил говорить, а королева, прислушиваясь к себе, всё смеялась явно не по роли, и в глазах её жила скрытая печаль.

Нурлан холодеет:

«Неужели её убьют? За что?»

И утешает себя, как может:

«Её не за что убивать! Она такая красивая».

Королева успокаивается и опять смеётся, откинув голову назад, и Нурлан незаметно для себя начинает смеяться вместе с нею.

Отчего так неистово весела королева? Оттого, что дела в королевстве идут отлично? Или оттого, что окончился учебный год и впереди каникулы для больших и для маленьких? Или ещё от чего-то, непостижимого Нурлану?

Внезапно королева замолкает, опять прислушивается к себе, и слёзы смеха в её глазах блестят, как слёзы печали.

«Неужели её всё-таки убьют? — опять холодеет Нурлан. — Но кто? Как? Надо отвести беду!»

Между тем на виду у всего зала, но так, чтобы не видела королева, заречный посол сыплет яд в хрустальный бокал с газированной водой и несёт его к трону.

Зал замирает.

Слышно, как шипит, пузырясь, вода в бокале.

Королева с рассеянной улыбкой принимает бокал из рук заречного посла и собирается пригубить газированную воду. Нурлан непроизвольно вскрикивает:

— Не пейте-ее!..

Королева с укоризной глядит на него. Нурлан поясняет, потупившись:

— Там яд.

— Не пейте! — кричат из разных мест зала. — Пожалуйста, не пейте!

Королева колеблется.

Она живёт в ином мире, отделённом от этого кромкой сцены, лучами прожекторов, чуровой чертой, переступать которую обыкновенный человек не имеет права.

Медленно-медленно королева выпивает бокал, ставит на поднос, успевает шепнуть слуге: «Не разбей, пожалуйста», белыми пальцами в перстнях расстёгивает высокий ворот платья.

— Мне душно, — жалуется она.

Нурлан в ужасе закрывает глаза руками. Он слышит стоны королевы, крики послов, топот ног, властный голос рыцаря, визг собаки и звон стекла. Наверное, разбился вдребезги тот самый хрустальный бокал. Но что значит хрусталь по сравнению с жизнью королевы?

Не отрывая ладоней от глаз, большими пальцами Нурлан затыкает уши, чтобы не только не видеть, но и не слышать всей трагедии.

Щекам и рукам горячо. Это текут слёзы.

Но что они изменят?

Он ждёт долго-предолго и решается оторвать руки от лица только тогда, когда зал гремит от аплодисментов и топает так, что дрожат половицы.

Посреди сцены стоит живая разрумянившаяся королева, держит за руки заречного и заморского послов. Она кланяется залу, а вместе с нею волнами кланяются-колыхаются остальные артисты.

— Браво! — кричит зал. — Браво-оо! Брависсимо!