О вас, ребята

Праздничную ярмарку всегда устраивали на большом пустыре за заводом.

Когда Климка пришел туда, вся площадь, огороженная рядами ларьков и стоек, была забита народом. В центре высилась елка, увешанная дешевыми игрушками из разноцветного картона. Под елкой стояла «избушка на курьих ножках» — разрисованная фанерная будка для актеров, которые обычно приезжали на ярмарку.

Климка нашел Шурку у ларька. Чего там только не было! Шурка с каким-то восторженным изумлением пялил глаза на сладкое изобилие. Особенно поразили его елочные конфеты, нанизанные на медную проволоку. В ярких обертках, подобранные по размеру, они висели над прилавком: посередке — малюсенькие, с ноготок, а к краям — все больше и больше. Замыкали этот ряд две конфетины длиной с Шуркину руку.

Продавец в надвинутой на самые брови шапке зябко похлопывал рукавицами, поджидая очередного покупателя, кланялся, когда кто-нибудь подходил к ларьку, и бубнил заученно:

— Медовые, медовые! В копейку и рублевые! Одну попробуешь — вторую в бумажке проглотишь!

Климка постоял рядом с Шуркой, распахнул полушубок, блеснув лакированным ремешком, порылся в кармане, достал конфету.

— На!.. Идем отсюда! Большие — они невкусные!

Мальчишки пошли по кругу вдоль стоек и ларьков с пирожками, платками, игрушками. Больше всего людей толпилось у стоек с водкой. Пили прямо из бутылок, закусывали мерзлыми снетками и квашеной капустой, смешанной с кристалликами льда. У одной из стоек было особенно много рабочих. Оттуда, заглушая ярмарочный гомон, долетали дружные взрывы смеха. Климка увидел там Шуркиного отца. Он говорил что-то, и люди вокруг него покатывались со смеху. Климка подтолкнул Шурку.

— Вон он — твой рубль!

— Не-е… Мамка ему только сорок копеек дала — на опохмелку. Он, когда опохмелится, добрый и веселый. Любого рассмешит!

Ребята пошли дальше. Побывали около елки, заглянули в пустую «избушку на курьих ножках», еще раз прошлись вдоль ларьков и встретили ватагу соседских мальчишек. Они еще не виделись сегодня, и Климка похвастался ремешком и кузнецами. Игрушка пошла по рукам. Чтобы увидеть искры, мальчишки прикрывались полами курток и полушубков и по очереди нажимали на пружинки. Кузнецы работали безотказно.

Климка хотел рассказать ребятам, что батя пошел покупать корову, но в это время у елки ударили во что-то железное. Гомон на ярмарке сначала поутих, потом усилился, и толпа повалила к центру площадки.

— Представление начинается! — крикнул Шурка.

Мальчишки побежали к елке.

Из избушки вышли Дед Мороз, весь в вате, с огромным красным носом, с большущим мешком за плечами, и Снегурочка в марлевой накидке с серебристыми звездочками, в шапочке с густой вуалью, закрывавшей лицо. Дед Мороз поставил на снег мешок, оглядел толпу из-под густых ватных бровей.

— А что у тебя в мешке, дедушка? — спросила Снегурочка каким-то фальшивым, совсем не женским голосом.

— Прошлое, настоящее и будущее! — глухо, как из-под земли, пробасил Дед Мороз.

— Покажи, дедушка! — попросила Снегурочка.

Дед Мороз стал развязывать мешок. Климка, вытянув шею, с любопытством ждал, что появится из мешка. Дед Мороз вытащил оттуда надутый шар, и все увидели на прозрачной пленке портрет Александра III. По толпе пронесся шумок разочарования. Кого удивишь портретом умершего царя?

Вдруг пронзительно заверещала свистулька:

— Уйди-уйди-уйди!

Это Снегурочка надула «чертика», и теперь он заливался на всю ярмарку:

— Уйди-уйди-уйди!..

Шар с портретом царя неожиданно лопнул и разлетелся на мелкие лоскутки. Кто-то рассмеялся, но еще никто не понял, что происходит. А Дед Мороз вытащил из мешка шар с портретом Николая II.

— Уйди-уйди-уйди! — опять заверещала свистулька.

Толпа зрителей замерла. Теперь даже Климка почувствовал, что представление какое-то необычное, со скрытым смыслом. Все ждали, что и этот шар разлетится на кусочки.

— Уйди-уйди-уйди! — заливался «чертик», но шар не лопнул.

— Уйди! — требовал «чертик» и вдруг лопнул сам.

— Силенок не хватило! — сочувственно произнес кто-то в толпе, и Климка узнал голос Шуркиного отца.

— Есть на него сила! — басовито сказал Дед Мороз и выхватил из мешка третий шар.

На нем виднелся рабочий с занесенным над головой тяжелым молотом.

Два шара — царь и рабочий — стали сближаться. Не шелохнувшись, стояла толпа, скованная напряженным ожиданием. Климка приоткрыл рот. Позади сгрудившихся у елки людей раздался свисток городового. А шары все сближались под этот тревожный свист. С треском разлетелся портрет царя. Шар с рабочим взмыл кверху и торжественно поплыл над толпой, провожаемый взглядами все еще молчавших людей и сердитыми трелями полицейских свистков.

— Ишь ты, как обернулось! — сказал кто-то рядом с Климкой.

— Это они! — услышал Климка Шуркин шепот.

— Кто? — спросил он, не спуская глаз с шара.

— Я же говорил тебе! — отозвался Шурка. — Помнишь — в сарае?

Климка наконец понял, на кого намекает Шурка, и посмотрел под елку. Деда Мороза и Снегурочки уже не было. У избушки валялись куски ваты, мешок, марлевая накидка. Сзади нарастал шум. Городовые старались пробиться к елке. Это им никак не удавалось. Люди вроде и не мешали им, но получалось так, что как раз там, где были городовые, толпа становилась особенно густой — не протолкнуться.

А шар все плыл, постепенно удаляясь от ярмарки. Он летел невысоко: газа, наверно, в нем было мало. Ветерок нес его на заснеженные деревья кладбища.

— Айда за ним! — прошептал Климка. — Далеко не улетит — поймаем!

Мальчишки сорвались с места и стали пробираться сквозь толпу, которая начала понемножку редеть. Люди расходились, вновь собирались небольшими группами, загадочно переглядывались, крякали задумчиво и многозначительно. Отовсюду слышались восклицанья:

— Эт-то да-а!

— А Снегурочка-то — мужик, видать!

— Ловко ввернули, шельмецы!

— И не побоялись!

— Средь бела дня!

Климкин отец важно шагал по тракту. На правую руку, отведенную за спину, была намотана веревка. Другой ее конец петлей обхватывал широкие коровьи рога. Зорька изредка помахивала головой, дергала веревку. При каждом таком рывке отец оборачивался, улыбался и ласково говорил:

— Чего?.. Чего?.. Притомилась?.. Ничего, скоро дойдем!

Один раз корова остановилась и печально промычала. Остановился и Климкин отец, погладил Зорьку.

— Дуреха!.. А голос-то бархатный… Да ты не тужи — у нас не хуже будет!

Он причмокнул губами, как на лошадь, и осторожно потянул за веревку. И снова они пошли друг за другом по пустынному тракту. На этом участке домов не было. Справа — река с обрывистым берегом, слева — заваленные снегом пустыри. Поблескивали рельсы конки. Отец вел корову подальше от них, чтобы она не попортила копыта.

— Придем — сенца тебе задам, — приговаривал Климкин отец. — А там и весна скоро… Свеженькой травки хочешь?.. А косу-то придется покупать…

Сзади послышался шум. Отец обернулся. Их догоняла конка. Паровичок — дело привычное, и не он насторожил Климкиного отца. Чуть поотстав от конки, скакали всадники. Их было много. Конный отряд шел на рысях во всю ширину тракта. Эта лавина с грохочущей конкой во главе надвигалась на Климкиного отца. Он не знал о случае на ярмарке и не мог догадаться, что встревоженный полицмейстер выслал к заводу усиленный наряд пеших и конных городовых.

Климкин отец потуже намотал веревку на кулак и по глубокому снегу отвел корову к самому обрыву. Здесь они и остановились. Поравнявшись с ними, паровичок выбросил белое облако пара и сипло проревел. Зорька испуганно взмахнула рогами и попятилась. Отец напружинил руку.

— Стой!.. Задрожала!.. Это же паровик, а не тигра!

Внутри вагонов и на верху конки — на империале — сидели городовые. Сквозь дробный перестук колес раздался хохот. Городовых рассмешила эта пара — корова и рабочий. Размахивая головой и осев на задние ноги, она тянула подальше от конки. А рабочий, выгнув спину, двумя руками вцепился в веревку и сдерживал ее. Кто-то из городовых лихо свистнул — как плетью огрел. Зорька рванулась. Веревка лопнула. Климкин отец упал в снег, а корова исчезла, словно и не было ее над обрывом.