Лола Роза

Я приводила ее в порядок, как могла, протирала ее бедное разбитое лицо влажным, холодным полотенцем и все время плакала. Мне было так плохо от того, что я не могу ее защитить.

Неделю она не могла показаться на улице из-за синяков. Синяки были у нее не только на лице. Я ее видела в ванной. Грудь и живот у нее были черные.

Я посмотрела тогда на маму и поняла, что ненавижу своего отца.

Глава вторая

Отец

— Не говори отцу про выигрыш, — умоляла я маму.

— Не волнуйся, ничего я ему не скажу. Рот на замке — мы же договорились.

Она попросила выдать ей деньги бумажками по пять фунтов, чтобы получилась настоящая куча.

— У нас куча денег, — напевала она, подбрасывая в воздух пригоршни пятерок. Они порхали по комнате, как большие синие мотыльки, застревали у нее в волосах, прилипали к одежде, рассыпались по ковру.

— Мама, перестань, ты так потеряешь что-нибудь, — уговаривала я, пытаясь собрать деньги.

— Что-то найдешь, что-то потеряешь, — смеялась мама и разбрасывала новые пригоршни.

Кенни тоже смеялся, раскидывая ногами кучки банкнот, как сухие листья.

— Кончай, Кенни, — сказала я.

Но потом и меня разобрало, я собирала деньги и снова разбрасывала. Эти новенькие хрустящие бумажки казались ненастоящими. Я вспомнила джинсовую курточку на мягком розовом меху, которую недавно вырезала и наклеила в свой альбом. Я чувствовала, что, будь у меня такая вещь, я бы, пожалуй, тоже выглядела хорошенькой светловолосой малюткой, как девочка-модель.

— Джейни, ты о чем мечтаешь? — Мама обняла меня рукой за плечи и нежно потерлась щекой о мою щеку.

— Знаешь, там одна курточка… — начала я, но тут же осеклась. — Нет, мама, это твои деньги. Мы свое уже получили у Сида.

— Не будь дурочкой. Что мое, то и твое. И твое, Кенни. Тебе чего хочется, малыш? — спросила мама.

— Комикс и красный фруктовый лед, — сказал Кенни.

Мы с мамой прямо застонали:

— Ну а еще что-нибудь, Кенни? Что-нибудь большое. Вроде курточки с мехом

— Мне бы такую куртку, как у папы. Кожаную! — Глаза у Кенни заблестели. — Я бы в ней был как большой. Большой и крутой.

— Большой и крутой, да, малыш? — сказала я, подымая его и дуя ему на животик.

— А папа? — спросил Кенни сквозь визг. — Что мы купим папе?

Я посмотрела на маму. Она вздохнула и начала подбирать деньги. Я посадила Кенни на пол и стала ей помогать.

— Папе мы не скажем, Кенни, — сказала я, разглаживая пяти фунтовые бумажки и собирая их в аккуратные стопки.

— Почему?

Я посмотрела на маму.

— Почему мы ему не скажем, Джейни? — сказала она.

— Потому что мы его знаем. Он заберет все деньги себе и потратит на какое-нибудь дело, из которого ничего не выйдет. Или просадит всё на скачках, или пропьет со своими приятелями — а это ведь твои деньги, мама.

— Да, но ведь нечестно, если у всех у нас будут подарки… — сказала мама. — Слушай, можно ему сказать, что я выиграла немножко, а остальное спрятать.

— Он узнает и взбесится. И возьмется за свое.

— Ладно, — сказала мама тусклым голосом. — Хорошо. Будем вести себя разумно. Я положу деньги в банк, и пусть они хранятся на черный день. Новых курток вам не будет, дети, потому что иначе папа догадается. Так ведь, Джейни?

— Да, — сказала я, складывая деньги ей в сумочку.

Мне было очень тошно оттого, что именно я должна быть разумной. И конечно, больно было расставаться с мечтой о курточке.

— Так мне не купят кожаную куртку, как у папы? — спросил Кенни.

— Нет, милый. Джейни говорит, что ничего не выйдет.

Это было нечестно. Ненавижу эту мамину манеру все выворачивать наизнанку. Она заставляет меня быть мамой. А потом недовольна, что я все порчу.

Я швырнула в нее остаток денег, ушла к себе в комнату и занялась своим альбомом. Я начала вырезать картинки из новых журналов, хотя Кенни уже успел поиграть с моими ножницами и они были все залеплены скотчем. Стиснув зубы, я счищала с ножниц грязные, липкие кусочки, а потом аккуратно вырезала куклу в викторианском платье с сиреневым кринолином. Я старательно вырезала каждую складочку и оборочку ее пышной юбки, медленно и аккуратно обошла крошечные туфельки на пуговках и кончиками лезвий освобождала один за другим тоненькие пальчики. Я воображала себя барышней в пышном сиреневом платье, которой купили куклу в тех же тонах. У барышни был послушный маленький братик, обожавший старшую сестру. Отца у нас не было.

Потом я вырезала маленького золотисто-коричневого щенка кокер-спаниеля с длиннющими ушами и сиамского котенка с нежным личиком сердечком и большими голубыми глазами. Это будут наши собака и кошка, Трюфель и Василек. С открытки, которую мне подарили на день рождения, я вырезала цветы и небесно-голубой фон, а затем принялась рисовать большой дом в викторианском стиле, потому что подходящей картинки не нашлось. Рисую я не очень хорошо, поэтому пришлось просто наметить контуры большого дома. Из «Подружки» я вырезала девичьи личики и наклеила их на все окна, чтобы они выглядывали из-за нарисованных восковым карандашом лиловых бархатных занавесей. Это были мои лучшие подруги — Шарлотта, Виктория, Эмили, Эвангелина и Джемима. Я очень долго подбирала настоящие викторианские имена.

Я так погрузилась в свой альбом, что не слышала, как стукнула входная дверь. И я не знала, что отец дома, пока не услышала его голос:

— А где же моя маленькая принцесса?

Я быстренько захлопнула альбом и побежала в гостиную. Лучше не заставлять отца ждать. Он называет меня принцессой — это хороший знак. Может быть, он в хорошем настроении.

Он улыбнулся, когда я вбежала в комнату:

— А вот и моя дочурка!

На коленях у него уже сидел Кенни. Мама быстренько открыла банку с пивом и наливала ему в кружку.

— Здорово, что папа так рано пришел, — сказала она.

Я набрала воздуху и произнесла фальшивым голосом благонравной малютки:

— Здравствуй, папа.

— Здравствуй, принцесса, — сказал отец и похлопал по ручке кресла.

Я послушно присела и изобразила на лице улыбку. Глазами я в это время тревожно бегала по комнате, отыскивая ненароком забытую пятерку — на ковре, под журнальным столиком, у телевизора… Вроде бы ничего не видно, и все же я никак не могла перевести дух. Отец был в хорошем настроении, но оно может измениться в любую секунду. Никогда не знаешь, что его может вывести из себя. Иногда неудачное слово, иногда просто взгляд, а иной раз и вовсе никакой причины не заметно. Можно подумать, что голова у отца неправильно подключена и запрограммирована на частые взрывы.

Но сегодня он весь сиял, хотя сказал, что поссорился с ребятами на работе и ушел от них.

— И вовремя. На фиг мне такая дурацкая работа, — добавил он.

Три месяца назад, когда он туда пришел, мы только и слышали, какая это чудесная работа и что это начало новой жизни.

Теперь он снова хотел начать новую жизнь. В обеденный перерыв он встретил в пивной старого приятеля, который собирается организовать транспортную фирму. И зовет отца к себе в шоферы.

— На его машине? — спросила мама.

— Нет, малышка, колеса должны быть мои.

Мама всегда размякает, когда отец зовет ее малышкой. Она сразу забывает, что он обзывал ее безмозглой дурой, а иногда и похуже.

— Но это не вопрос. Один мой приятель продает отличный «Эскорт», машине всего два года, и пробег ерундовый. Он мне готов уступить по дешевке. Надо собрать всего пару тысяч. Я где-нибудь займу, вот увидишь, малышка. Мне привалило счастье, я чувствую. — Он протянул руку и похлопал маму по попе.

— Джей! — Мама смотрела на него, улыбаясь, и у меня скрутило живот. Она смотрела на него так, словно он вдруг превратился в прекрасного принца. — Нам и правда привалило счастье.

Сейчас она все разболтает. Она ему скажет.