Дети ворона

— И вовсе я не собираюсь кричать их глупые лозунги и бить в барабан.

— Да они тебя…

Король сплюнул. И лениво проговорил:

— Подкормимся там. Одежду получим. Зиму пересидим. А весной снова в бега.

Король уставился на него своими голубыми глазами, ожидая ответа.

…Как мог Шурка объяснить, что в Сером доме переламывали всех? Смелых, добрых, наглых, сильных, застенчивых, умных, бойких. Любых. Все они превращались в одинаковые серые тени. Ходили строем. Покорно работали. А главное…

Король не дослушал его.

— Неинтересно, — сказал он. — Не больно-то и надо мне твоей помощи. Сам найду.

Повернулся и пошел прочь.

— Мальчик! Мальчик! — раздался голос за спиной.

Старуха спешила к нему из арки.

— Куда же ты без пальто выбежал?

Она подала Шурке его пальто. Помогла попасть в рукав.

— А где твой товарищ?

Шурка не успел ответить. Она всё поняла.

— Он приведет их сюда, — сказала старуха. Посмотрела на Шурку.

Он уже понимал, кто такие «они».

Те, что арестовали маму и папу. Те, что заперли его в Сером доме. Те, что в своих черных автомобилях шарили по городу, собирая жертвы.

Старуха смотрела на воду. Волны плескались и шлепали по гранитной стенке.

В животе у Шурки сжалось. Сейчас она его прогонит. Опять он останется один. Невидимка на серых непонятных улицах.

Старуха молча положила ладонь Шурке на голову. Провела по волосам. А затем крепко прижала к себе.

— Ничего, мальчик.

Слезы впитывались в ее пальто.

— Я его сюда привел, — плакал Шурка.

— До вечера они сюда не сунутся, — к ним подошел дворник. В руке у него была метла.

А на носу он забыл очки в золотой оправе. Очки были из комнаты с книгами и не вязались с метлой и фартуком. — Они только по ночам ходят, — успокоил он обоих.

Шурка ладонью вытер щеки.

— А днем почему не ходят?

— Света боятся.

— Надо бежать и всем рассказать! — решительно сказал Шурка. — Невиновных хватают. Это что же такое!

Но старуха и дворник не слушали его.

— Боязно мне что-то, — сказала она.

Они посовещались одними глазами.

— А где твоя тетя живет? — обернулась к Шурке старуха. За столом он успел рассказать про тетю.

— За мостом.

У Шурки опять задрожали губы. Сейчас она спросит адрес. Он не знал, как называлась улица, не знал номера дома. Зачем ему было их знать? Ведь раньше у него были папа и мама. И Таня. Знали они.

— В Ленинграде много мостов, — отозвалась старуха.

— Тучков мост? — стал перечислять дворник. — Дворцовый? Троицкий? Литейный?.. Эй! Слышишь? Охтинский?

Шурка даже рот раскрыл.

— В Ленинграде? Вы сказали — в Ленинграде?

Старуха посмотрела недоуменно.

— И здесь есть Эрмитаж? — встряхнул ее за руку Шурка.

— Конечно. Только при чем здесь…

— И зоопарк?

Старуха кивнула:

— Да, но…

— И Петропавловская крепость?!

От радости Шурка схватил их обоих за руки. Между ним и дворником торчком стояла метла — как четвертый в хороводе.

— Сумасшедший! Что ты скачешь?

— Прекрати нас кружить.

А Король ему врал. Но зачем? Зачем выдумал не-Ленинград? Боялся, что Шурка удерет и он, Король, снова останется на улицах один? Бедный. Шурка не чувствовал злости.

— Мост! — радостно кричал он. — Возле Петропавловской крепости! Там тетя живет.

— Чего ж ты сразу не сказал?

— Чего ж ты плакал?

— Поезжайте на троллейбусе, — посоветовал дворник.

— Мы пешком. А потом на трамвае.

— Удачи, — дворник пожал Шурке руку и пошел обратно в арку.

— Он не настоящий дворник, да? — спросил Шурка.

Встревоженное лицо старухи разгладилось.

— Он был ученым. Профессором.

— Как это?

Шурка почему-то опять вспомнил Тумбу и фотографию дамы в шляпе. Мама и дочка. Может, и Тумба была совсем не тем, кем стала?

Но ответить старуха не успела.

Шурка охнул.

— Мальчик, ты что?

Внезапно закружилась голова. Обмякли колени. В животе ворочалось, толкалось, перекувыркивалось.

— Тебе плохо? Сядь!

Он привалился спиной к гранитному столбику.

Старуха суетилась рядом. Делала много ненужных движений. Поправляла ему воротник. Сняла соринку. Потрогала лоб.

— Я мужа позову. Посиди здесь.

— Не надо.

Шурка поднялся. Внутри давила страшная тяжесть.

— Ты точно не болен?

Шурка помотал головой. Он боялся признаться, как ему худо.

— Идемте.

Они пошли.

— Король хороший. Не думайте.

— Я знаю. Его просто запутали. Они многих сбивают с толку.

Шурка старался дышать потихоньку. С ним творилось что-то не то.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Зеленый весь.

— Хорошо, — ответил он.

Шурка старался про это не думать. Придет к тете Вере — там будет болеть. А сейчас нельзя. Нельзя пугать своим самочувствием старуху — один он не дойдет.

Та вроде поверила Шурке. Ускорила шаг.

Они подходили к широкой площади. Серые дома хмуро смотрели темными окнами. Серые тучи низко висели над ней.

— А зачем? — спросил Шурка. — Зачем Ворон это всё устроил?

— Ворон? — переспросила старуха. Ее брови удивленно подпрыгнули. — Ворон?

Площадь пробуравил свист.

Старуха резко остановилась.

Посреди площади стоял милиционер в блестящей каске, во рту свисток. Он крутанулся на месте. Сделал знак жезлом: внимание! А потом: стойте!

Движение по обе стороны площади замерло.

Через площадь, стуча барабанами, сверкая горнами, шли школьники. Они шли на большой парад. К самой главной площади.

Колонна растягивалась, покуда хватало глаз. Над головами качались транспаранты. Вожатые-комсомольцы переходили на рысь, поправляли, выравнивали ряд то тут, то там.

Милиционер вскинул руку к каске, отдал честь. Ему замахали флажками в ответ, засмеялись.

— Ура-а-а! — грянула колонна. Крики залпами взвивались над головами детей. Как салют. — Ура! Ура!

— Вы чего? — спросил Шурка старуху. — Они же нас не видят. Идемте.

Но старуха смотрела на смеющихся детей.

Губы у старухи побледнели. Стали голубоватыми.

— Дети, — сказала она.

Дети шли мимо. Махали руками. Топали, маршируя. Толкались. Вертели головами.

— Что-что?

— Я поняла. Им нужны дети.

У Шурки всё дрогнуло перед глазами. Серая площадь медленно поехала в сторону, как огромная карусель.

А школьники шли и шли. Барабаны били. Горны трубили. Воздух раскалывался от их рева. «Ура! Ура! Ура!» Над их головами качался усатый-носатый портрет. «Друг детей» — было написано под ним огромными буквами.

Шурка схватился за фонарный столб.

Друг детей. Ворон — друг детей.

Дети Ворона! Так вот зачем хватали родителей! Чтобы забрать детей.

Обзывали врагами, вредителями, шпионами их честных мам и пап, теть и дядь, бабушек и дедушек.

Детей кормили таинственной слизью. Давали новые имена. Одевали одинаково. Бубнили им одно и то же, пока голова не превращалась в заезженную пластинку с записью.

Серый дом был фабрикой.

Туда свозили детей. Тань, Шурок, Бобок, Зой, Кать, Коль, Наташ, Миш, Лид, Петек, Вовок. И делали из них Рэев, Маев, Сталин, Кир, Владленов. Детей Ворона!

Не честные, хорошие, умные люди были нужны Ворону. А преданные ему. Забывшие свою семью. Свое прошлое. Убежденные, что Ворон — их отец. Что Ворон мудрее всех на свете. Что серое и страшное царство Ворона — лучшая страна в мире.

И Тумба. Тупая, жестокая. Она тайком смотрела на фотографию дамы в шляпе и сама не знала почему. Несчастная. Всё забывшая. Дочка Ворона.

Вот где сейчас Бобка. В Сером доме. Где был и Шурка.

А раз Шурка не встретил там Бобку, значит, у Ворона много таких домов. Дома для малышей, как Бобка. Для первоклашек, как Шурка. Для многих-многих других.

— Бобка, — прошептал Шурка. И заорал: — Бобка-а-а-а-а!!!

Словно кулак ударил ему в живот. Что-то рванулось вверх к горлу. Шурку согнуло пополам. Он раскрыл рот. И увидел, как изо рта шлепнулось вниз серое существо. Оно было похоже на толстую сардельку. Без глаз и ушей. Но с жадным ртом, по кругу усеянным мелкими острыми зубками. Шлепнулось и, бешено извиваясь, метнулось прочь.