Наш цвет зеленый

«Русские в центральной крепости города продолжали оказывать отчаянное сопротивление. Мы захватили все внешние оборонительные сооружения, но мне приходилось пробираться ползком, ибо вражеские снайперы били без промаха. Русские отвергли все предложения о капитуляции и прекращении бесполезного сопротивления. Несколько попыток подкрасться к крепости и завладеть ею штурмом закончились неудачей. Мертвые солдаты в серо-зеленых мундирах, усеявшие пространство перед крепостью, были красноречивым тому свидетельством… Русские сражались до последней минуты и до последнего человека».

Что же это была за оборона крепости?

Обрушив на крепость всю мощь артиллерийского огня, авиационной бомбежки и отборных автоматчиков, гитлеровцы натолкнулись на непробиваемую защиту крепости советскими воинами. Это были пограничники, солдаты и командиры отдельных разрозненных частей. Защитники крепости умирали, но не сдавались.

Немцы прибегали к самым изощренным уловкам.

Выстроив перед автоматчиками стариков, женщин и детей- родственников защитников крепости,- они шли в наступление. Женщины кричали мужьям: «Стреляйте по врагу! Не жалейте нас!»

Окружив огнедышащие развалины, гитлеровцы применяли слезоточивые газы, чтобы выкурить защитников из крепости. Люди задыхались, но продолжали стрелять по врагу. Тогда в ход пошли огнеметы. Плавился кирпич каменных сводов, казематов. Он истекал стекловидными сосульками и огненными капля-ми падал на пол. Защитники крепости сгорали, по не сдавались.

В крепости кончились вода и продукты. Солдаты вырыли колодец. Появились первые признаки воды. Однако воду пить было нельзя: многие годы здесь находились конюшни, и вся почва вокруг была отравлена. Тогда под свинцовым дождем, под снайперским прицелом, почти не имея шансов выжить, смельчаки ползли к воде крепостного рва, чтобы зачерпнуть воду каской и отнести ее товарищам.

Большинство погибали под пулями немецких снайперов. Но раненые в крепости могли смочить губы водой, цена которой - жизнь товарища.

Десятки раз немецкие громкоговорители предлагали ультиматум героям, защищавшим крепость.

Майор Гаврилов вспоминает эти страшные часы:

…Партийное собрание в подземном каземате. «Нам обещают,- сказал я,- сохранить жизнь. Перед нами выбор: жизнь в фашистском плену или смерть в бою. Капитулировать - значит изменить Родине. А мы давали присягу сражаться за нее до последней капли крови. Я, майор Гаврилов, коммунист и ваш командир, остаюсь здесь. Пусть свое слово скажут коммунисты…»

Каземат, в котором проходило это необычное собрание, наполнился гулом голосов:

«Изменников и трусов среди нас нет!»

«Будем драться до конца, на то мы и коммунисты!»

«Все остаемся: и коммунисты и не коммунисты…»

Так было принято единодушное решение отвергнуть ультиматум.

Раздались десятки голосов:

«Я хочу сражаться коммунистом!.. Прошу принять в ряды партии!..»

Нам был дан лишь один час, чтоб принять решение. А мы хорошо знали немецкую точность.

Последний ультиматум гитлеровцев был единодушно отвергнут.

Вновь и вновь обрушивали фашисты на героических защитников крепости снаряды, бомбы, огонь н газы.

- Как же вы сумели продержаться более месяца в таких условиях? - спрашиваю я Петра Михайловича.

Он опускает глаза и задумывается.

- Я не помню, сколько дней пронеслось в этом сражении у меня перед глазами,-медленно говорит он,-От голода и слабости иногда я впадал в полузабытье. В сознании передо мною проходила вся прожитая жизнь. Далекая татарская деревенька Альвадино. Здесь протекало мое детство. Город Казань, где я работал на заводе. Как бы со стороны я видел первые революционные демонстрации. Я видел себя семнадцатилетним парнишкой с кумачовой повязкой на руке, шагающим в отрядах рабочей гвардии, в памяти воскресали годы гражданской войны, бои с колчаковцами, деникинцами, ликвидация белых банд на юге.

Затем я видел мою службу в Красной Армии. Школа красных командиров, командование взводом, ротой, затем батальоном. Я учусь в Академии имени Фрунзе. Мой полк принимал участие в войне с белофиннами. Я видел всю мою жизнь, отданную Отечеству, и я знал, что никогда не изменю ей.

На тридцать второй день войны, тяжело контуженный, обессилевший от ран, голода и жажды, в полном беспамятстве, был схвачен гитлеровцами последний защитник Брестской крепости. Он очнулся в гитлеровском госпитале для советских воинов. От длительного голодания и ранений он не мог даже шевельнуться. Лицо его было покрыто грязью и копотью. Заросло всклокоченной бородой. Окровавленные тряпки, обрывки белья присохли к ранам. Его вид производил ужасающее впечатление. Об этом рассказывает нам советский хирург Петров, спасавший в фашистском лагере жизнь многих защитников Брестской крепости.

Он же поведал впоследствии, что о стойкости майора Гаврилова, о боевых подвигах его, как о легенде, рассказывали друг другу немецкие офицеры.

Жизнь Петру Михайловичу удалось спасти. Его выходили. По фашисты немедленно отправили героя в глубь Германии. Он попал в отделение концлагеря Дахау. После освобождения из плена в апреле 1945 года Гаврилов продолжал службу в рядах Советской Армии.

Сегодня Петр Михайлович Гаврилов приехал в Брест из Краснодара. Он пенсионер. Награжден двумя орденами Ленина. Золотая медаль Героя Советского Союза украшает его грудь.

Человек-легенда, прошедший сквозь ад гитлеровских концлагерей, он остался коммунистом, непреклонным и преданным Отчизне, как в те тридцать два незабываемых дня Брестской обороны.

Невосполнимая ничем жажда служения Родине руководила его поступками. Пусть же не иссякает она никогда, светлая жажда подвига.

ЗАГАДКА ЗЕЛЕНОГО «ФОЛЬКСВАГЕНА»

«Ох, уж мне эти «фольксвагены»! - подумал Никанор Павлов, увидев маленькую машинку, напоминавшую зеленого жука. Она бойко подъезжала к границе.

Никанор Павлов не первый раз в наряде. День предстоял тяжелый. Солнечная погода, разгар лета - самый что ни на есть туристический сезон. В такие дни через пункт проходит обычно не меньше шестисот машин. А ведь каждой машине надо дать разрешение пересечь границу. В каждом домике на колесах свои люди, своя жизнь, свои традиции, а в некоторых даже и своя тайна.

Новое здание КПП с огромными витринными стеклами, широкими лестницами, просторными залами напоминало скорее небольшой аэровокзал, чем КПП. Современная архитектура здания, отделанною изнутри деревом, нравилась приезжающим.

Веселые и оживленные пассажиры туристических машин с завистью смотрели на прекрасное здание, хвалили интерьер, хвалили внимательное отношение сотрудников. Видимо, то и другое скрашивало процедуру пересечения границ, связанную с проверкой документов, машины…

Никанор Павлов уже привык к неожиданным, чаще всего наивным вопросам, с которыми обращались к нему иностранцы. Он хорошо представлял себе этих людей, составлявших тот маленький мирок, который на его глазах торопливо выгружался из автомобиля. Не только привычка к людям, а какое-то новое чувство видения родилось у Павлова за долгое время работы на КПП.

Взять, к примеру, вот этого седого лысеющего господина, изрядно потрепанного временем. Чуть надменная постановка головы. Чистенький, облаченный в «молодежный», спортивного покроя костюмчик. Но даже и сквозь этот заведомо штатский облик человека острый глаз Никанора Павлова различал следы еще не утраченной военной выправки.

«Он не первый раз пересекает нашу границу,- думал Павлов.- Господин безусловно уже бывал в нашей стране в годы войны. Его грубые походные сапоги когда-то ступали но нашей земле. И кто знает, зачем этот подтянутый господин решил вновь приехать в страну, из которой был изгнан с позором как враг. Потрепанный орел старого вермахта»,- размышлял Никанор Павлов, рассматривая документы, небрежно предъявленные туристом.