Отчий край

— Не так, как ты натачиваешь свой нож или мотыгу! И не думай, что если я снял бороду, то на этом остановился. Я еще стараюсь научиться всему, что Бон Линь умеет. Занимаюсь в отряде самообороны. Я этим французишкам еще покажу! Пусть только сюда заявятся!

Кто мог предвидеть, что пересадка шелкопряда на рамы окажется таким веселым праздником! Островитянин помнил, как отец объяснял ему про то, как выращивают шелкопряда. Но в жизни он этого еще никогда не видел и потому сейчас казался неловким и нерасторопным. Уже созревших червей он по незнанию смешал с еще не вызревшими. Мне пришлось кое-чему его научить: например, как правильно разбросать шелкопряда по раме. Он внимательно слушал и старался все делать, как я.

Мы шарили под рамами, собирая упавших с веток шелкопрядов. Вдруг откуда-то примчался пес Вэн, ткнулся мордой в одну из рам и, радостно размахивая хвостом, вылетел со двора навстречу возвращавшейся хозяйке — жене Бон Линя.

— Скорей, скорей, поторапливайся! — крикнул, завидев ее, Нам Мой. — Бери рис и принимайся готовить угощение! Да наготовь котелок побольше. Тут соседи за тебя поработали!

— Сейчас, сейчас все сделаю, — заторопилась жена Бон Линя.

— Угля у тебя хватит? — спросил Нам Мой. Широко расставив ноги, он стоял у одной из рам и старался потуже затянуть завязки из бамбукового лыка, скрепляющие ее палки. — Сейчас ночи холодные да длинные, тут меньше чем четырьмя корзинами не обойдешься!

— Хватит, у меня достаточно припасено!

— Не забыла, что потом надо сделать?

— Как же, как же! Не забыла! Как только завяжутся коконы — надо совершить благодарственный обряд!

— Верно! Я присмотрел уже у вас петушка — только что тут кукарекал! Бон Линь человек хороший, сам всем помогает, потому-то стоило мне крикнуть разок-другой, как все соседи сбежались помочь. Ты должна их отблагодарить за добро. Взрослым надобно угощение устроить — утятины да курятины приготовить. И дети здесь есть, тоже помогали, их чаем напоишь со сластями.

— Все сделаю! Всем угожу! Только ведь как коконы завяжутся, так сразу придется убирать все это — и рамы, и подпорки, и ветки. Тоже ведь тебя, Нам Мой, просить буду, придется тебе еще денек на нас потратить.

— Ишь какая! А я не могу! Твой же муженек меня здорово в плечо ударил. Вон какая шишка вскочила! С тех пор как из баньяновой рощи вернулся, так и делать ничего не могу, — смеялся Нам Мой.

— Сами же говорите, что шутки ради деретесь! Вот и бейтесь легонько! Ты тоже хорош: Бон Линь из-за тебя сколько раз приходил весь в синяках да шишках, в последний раз я от страху чуть не рехнулась.

— Чего тут пугаться! Если он и помер бы, так тебе не страшно — хозяйство у вас исправное! К тому же от твоего муженька черти и те отступились, так что не помрет, не бойся!

После того как жена Бон Линя напоила нас чаем со сластями, Нам Май велел нам повернуть рамы так, чтобы шелкопряду не было слишком жарко на солнце.

Шелкопряд уже начал вить коконы. Островитянин не мог оторвать глаз от червяков, выпускавших из себя тоненькую, как паутинка, нескончаемую ниточку шелка. Куда ни потянется червяк, туда и приклеивается шелковая ниточка. Уже через какой-нибудь час обозначились будущие коконы.

Весь шелкопряд из больших плоских корзин был выбран. Девушки собрали корзины, поставили на головы и пошли к протоке мыть их. Хлопки по днищам корзин издалека напоминали удары по дырявому барабану.

Мы с Островитянином перенесли в кухонную пристройку кровать и лежаки, вынесли во двор стулья и столы, освободив в доме место для шелкопряда. Я показал Островитянину, как подкидывать в горшок уголь и раздувать веером огонь.

Нам Мой позвал нас и объяснил, как прислонять одну к другой рамы, составляя их по две: с виду это было похоже на шалаш. Под сдвоенными рамами ставилось по два горшка с углем.

У жены Бон Линя было припасено несколько котелков жареных кукурузных зерен. Она отдала их сейчас тем, кто помогал в хлопотах с шелкопрядом, и мы жевали кукурузу не закрывая рта, слушая, как Нам Мой рассказывает смешные истории о придурковатых богачах и чванливых чиновниках. Многие истории отличались такими подробностями, что мы покатывались от хохота, и раз я чуть не наткнулся на горячий горшок с углями. Нам Мой, прищурив глаза, посмеивался, приговаривая:

— Вот теперь, когда революция победила, эти байки можно рассказывать. А раньше на них строгий запрет был — сами понимаете, больно многих они задевали!

Больше всего Нам Мой увлекался театром. Это было известно всем. И сейчас он тоже принялся читать нам наизусть сцены из пьес, которые ставили бродячие актеры на рыночной площади.

— Вот почему тетя Нам Мой говорила моей маме, что ей выпала несчастливая судьба: встретился такой муженек, что только и бредит театром. Она сказала, что обязательно подпалит балаган в Куангхюэ! — сказал я.

Нам Мой расхохотался:

— Тебе уши заложило тогда, наверно! Все не так ты услышал. Она-то небось говорила, что судьбу благодарит за меня. Ведь сколько она от меня интересного узнала! Сама больше других театром бредит. Ей начнешь рассказывать, так она в чувствительных местах носом шмыгает. Ладно, будет с вас разговоров, идите лучше поворошите угли. Рамы должны как следует прогреться.

Мы придвинули горшки поближе к рамам и хорошенько поворошили угли, а потом снова подсели к Нам Мою.

— Вот вы, — сказал он очень серьезно, — теперь в школу пойдете. Было время, и я учиться ходил. Только нас китайским иероглифам учили [29]. Вам повезло — вы теперь родную грамоту учите. Помню, заставляли какие-то дурацкие фразы писать, а я в них всё значения доискивался, за что и доставалось мне указкой по лбу. Однако желания во всем смысла доискаться у меня выбить не удалось, на всю жизнь осталось. Вот ты, например, зовешься Островитянином, — повернулся он к Островитянину. — Как я понимаю, это значит, что ты, как остров, можешь один, безо всех быть. Но ты таким не становись, иначе с тобой никто из ребят водиться не будет!

— А я? — вмешался я. — Мне каким стать, чтобы со мной все водились?

— А про тебя и дразнилка готова!

Услышав, что про меня готова дразнилка, я забеспокоился. Дразнилки про хороших людей не сочиняли, я это знал.

— Вот какая дразнилка, — продолжал Нам Мой. — Глупый есть мальчишка, ему купили книжки, а он на речке прячется и там дурачится, камнями бросается, на людей кидается, буйволицу не пасет, только горло дерет, генералом себя величает, а сам ничего не знает…

— Хватит, хватит, — прервал его я. — Камнями я вовсе не швыряюсь, а тренируюсь. Так мы против французов и японцев драться будем. Раз не позволили мне вместе со взрослыми военным делом заниматься, я решил сам тренироваться. И на речке я не прячусь, а провожу тренировки по плаванию. Уже Тхубон переплываю!

Тренировки по плаванию как будто произвели на Нам Моя хорошее впечатление, во всяком случае, поглядев на меня внимательно, он сказал:

— Прекрасно. Однако запомни: то, что тетя Нам Мой якобы говорила, что на свое несчастье меня повстречала, — неправда! Сам посуди, с того дня, как революция произошла, я вон как вперед продвинулся! Я тренирую отряд самообороны, забочусь о воинской подготовке! А сколько людям помогаю — и молодежному комитету, и просто соседям. Вот и с шелкопрядом Бон Линю помог. Все говорят, что я совершенно переменился. Сама же она говорила: «Спасибо революции за то, что мужу моему глаза открыла!» Ну как? Верно говорю, Кук?

— Верно-то верно! Только одним тем, что вы у нас отряд самообороны тренируете, довольным быть нечего. Подумаешь! Вот если бы во всей провинции самообороной заведовали — тогда другое дело! Тогда бы у вас пистолет был!

— Вот чертенок! Постепенно, не сразу, всего достигнем! Пока что с меня достаточно того, что есть. А тебе надо бы у шелкопряда поучиться: он все свои внутренности выпустит из себя, чтобы кокон свить. Кокон размотают, из ниток соткут шелковую материю. Видишь, сколько от него пользы! А ведь любят тех, кто пользу приносит! — Он рывком поднялся с места. — Пора! Нужно пойти посмотреть, не спрятался ли где диверсант какой. Ведь и эту обязанность в нашем селе — охранять его от шпионов и вредителей — тоже я несу.