Динка прощается с детством

- Не наводи тоску, чтоб тебя свиньи съели!

- А ну влейте ему в глотку горилки!

- Замолчи, кажу, тоску наводить, а то выгоню к чертовой матери! - стучал кулаком подвыпивший хозяин.

- Тато, тато... - подняв к отцу испуганное личико и цепляясь худенькими ручонками за его рукав, шептал Иоська. - Тато! Грай веселую, бо нас выгонят, тато!

- Грай гопака! - стучали ногами гости.

- Тато, тато... - плакал ребенок.

- А? Что такое? Чего ты хочешь, Иосенька? - словно проснувшись, спрашивал отец и, опустив скрипку, тревожно смотрел на сына. - Чего ты плачешь, мой сыночек?

- Тато, грай веселую, - вздрагивая от слез, повторял мальчик.

- Что? Веселую? Ну? Почему нет? Гости хотят веселую? Так ты бы так и сказал, а зачем плакать? - Вытирая клетчатым платком слезы сына и обращаясь к притихшим гостям с мягкой, словно извиняющейся улыбкой, он добавил: - Я же понимаю... Гопак так гопак! Я могу все, что угодно. Пожалуйста! А зачем делать такой шум? - Он поднял смычок и, склонив набок голову, заиграл гопак.

Динка бросилась из хаты. Федорка догнала ее уже на краю села. До хутора было версты полторы. Девочки шли по пыльной проселочной дороге. По обеим сторонам колосилась рожь, усатые колосья с тихим сухим шелестом склонялись на тропинку, месяц светил на запрятавшиеся во ржи васильки, где-то далеко, лениво ворочая колесами, скрипела телега, а Динка жадно выспрашивала у Федорки все, что она знала про музыканта.

- Я ж тебе кажу, что он малахольный, ну, як то прямо сказать, с ума рехнулся, бо у него была жинка Катря. Красива-красива... И они дуже любились... А потом она застудилась и померла. Вот перед тем, как вам приехать на хутор, она в тот год и померла. Иоське только четвертый годочек шел.

- Подожди, ведь ты же говорила, что этого музыканта зовут Яков... сдвинув брови, допытывалась Динка. - Так почему же люди не называют его настоящим именем, а придумывают всякие дурацкие прозвища?

- Да кто как. А чаще всего просто малахольным.

- Да ты что? С ума сошла? - Динка даже не находила слов от возмущения и, остановившись на дороге, молча смотрела на подругу.

- Чего? - растерялась Федорка. - То ж правда... Ты ж сама чула... Нема у него постоянного имени, а кто как хочет, так и называет, - невинно повторила Федорка.

- У каждого человека есть имя, а у этого музыканта такой талант, а ему всякие дураки смеют кричать "малахольный"! И его мальчик Иоська плачет. Что же это? Да у тебя-то у самой есть сердце, Федорка? - дрожа от волнения, спросила Динка.

- Ну, а як же... У всякой людины есть сердце, - тихо проронила Федорка. Бойкое, ясноглазое лицо ее при свете месяца затуманилось, и, взглянув на Динку, она просто сказала: - Тебе жаль, и мне жаль. Такой жаль на сердце поднимается, когда он заиграет свою музыку. То он по жинке скучает. Она дуже его скрипку любила. Моя мать часто до Катри ходила, она и старого лесника знала...

Федорка рассказывала не спеша. Динке представлялась одинокая, затерянная в лесу хата, где раньше