Помощница ангела

Она осталась совсем одна.

Как-то, прячась от жары в саду под жасминовым кустом, она услышала тихое воркование. Подняла голову и увидела его. Белого голубя, что прилетал к ней в то утро. Голубь смотрел на неё, не отрываясь, вполоборота. Потом провёл клювом по крылу, и Алёна заметила на его лапке красную нитку. Белый голубь и красная нитка что-то напомнили ей. Но она не могла сообразить — что.

Голубь кивнул, взмахнул крыльями и улетел.

«Может, меня мучают, чтобы я что-то поняла? — подумала Алёна, — но что?»

И опять не было рядом человека, который сказал бы, что страдать по ушедшим — это нормально. Чувствовать боль — это правильно. Некому было просто прижать к груди Алёнину голову и погрустить вместе с ней. Потому что родители поглядывали на неё странно. Будто она была редким зверьком, который неожиданно забрёл к ним в дом. Так Милочка смотрела на ласку, которая как-то забралась к ним в огород.

«Это несправедливо, — вдруг подумала Алёна, — они просто не имеют права себя так вести! Между прочим, если бы они меня тогда не забрали, я, может быть, и поднялась бы к Лидии Матвеевне!»

Словно опять окунувшись в море чувств, Алёна бросилась домой, чтобы найти маму и высказать ей всё, что наболело внутри.

Мама сидела на кухне у окна и смотрела на берёзу.

— А ты не думаешь, что это вы ведёте себя неправильно? — крикнула с порога Алёна.

Мама вздрогнула.

— Конечно, — кивнула она, — спилить её совершенно неправильно. Посмотри, она раздваивается наверху..

Алёна подошла к окну и подняла голову. Действительно, верхушка дерева раздваивалась.

— И что?

— Понимаешь, когда папа привёз меня сюда… я первым делом увидела эту берёзу. С двумя верхушками. И загадала, что две верхушки — это мы с ним. И пока они тут, мы будем вместе.

Говоря это, мама слегка повернула к Алёне голову, но глаза опустила и губы поджала.

«Обиженный ребёнок, — подумала Алёна, — которого несправедливо наказали». Неожиданно гнев её испарился. Как тогда, на берегу, с Лидией Матвеевной. Она подошла к маме, опустилась на корточки, взяла мамины руки и прижала к щекам.

— Он над тобой всё время издевается, — выговорила она, — подшучивает… Почему?

У мамы по щекам потекли слёзы, и она высвободила руку, чтобы вытереть их.

— Он не по своей воле, как ты говоришь, издевается… Однажды ему сделали очень больно. И он с тех пор мучается сам и мучает других. Не может простить. Понимаешь, я это сразу поняла, как только с ним познакомилась. Но мне казалось, если я буду заботиться о нём, любить его, то со временем боль пройдёт. Но я ошиблась…

Мама закрыла лицо руками и перешла на шёпот.

— Я ошиблась, Алёна… Со временем он только озлобился. И у меня нет больше сил. Я очень устала.

Алёна смотрела на маму во все глаза. Эта была тёплая, живая мама, и она была красивая, и говорила по-настоящему, по-человечески…

— А что за боль ему причинили? — осторожно спросила Алёна.

— Он когда-то уже был женат. И в том браке родился ребёнок, — мама старалась говорить спокойно, — он сильно отставал в развитии. И жена бросила его. С ребёнком на руках. Он сначала пробовал жить с ним. Но не выдержал. Отдал родителям. Те увезли его за границу. Когда дедушка и бабушка умерли, они оставили Максима там. За ним смотрит сиделка.

Алёна вспомнила, как искривилось лицо папы при слове «сиделка». И ещё: что он перешагивает через трещинки на асфальте. Боится, что одна из них разверзнется и он снова упадёт, и никто ему не поможет… У Алёны вдруг что-то шевельнулось внутри. Как будто котёнок царапнул изнутри лапкой.

Мама достала из кармана платок и высморкалась.

— Знаешь, мама… Однажды… Лидия Матвеевна сказала мне… В общем, неважно, она меня провоцировала. Но я на провокацию не поддалась. И вела себя так, чтобы мне потом не было стыдно самой. Может быть, папа своими насмешками тебя тоже провоцирует? Хочет, чтобы ты вела себя не так, как можно ему угодить, а как хочешь сама?

Мама посмотрела прямо в глаза Алёне. Словно наконец-то увидела её.

— А я ведь думала об этом, — сказала она, — когда Игорь отказывался ехать к Максимке, я не настаивала. Не хочет — не надо. Там справятся без него. А вот теперь я понимаю, что наверняка на самом деле он хотел, чтобы кто-то надавил на него. Заставлял видеться с сыном. Или мне самой надо было туда ездить. Но поздно. Поезд ушёл.

По её голосу было слышно, что она борется со слезами.

— Ещё не ушёл, — неожиданно для себя сказала Алёна, — где этот мальчик?

— В Англии. Рядом с Лондоном.

— Хорошо. Мама, не плачь. Я найду выход. И ещё… Пожалуйста, будь такой всегда. Ты такая у меня…

«Хорошая», — хотела договорить Алёна, но мама протянула руки и прижала к себе её голову. Алёна почувствовала, как мама дрожит. Что с ней?

А внутри Натальи распускался букет новых ощущений. Удивление, потрясение, стыд! Она вдруг посмотрела на себя со стороны. Алёниными глазами. И поняла, что всю жизнь, каждую секунду, она проводит в напряженном ожидании какого-то тайного знака от Игоря, намёка, что он ценит её заботу и она нужна ему. А тем временем рядышком вырос человек, который всё понимает и даже предлагает свою помощь! А ведь сама переживает горе! Потерю близкого друга.

До Натальи потихоньку стало доходить, что они оставили Алёну один на один с её страданиями, ни разу не предложили поговорить о том, что она чувствует! А ведь она ещё совсем девочка, их Алёна!

— Прости нас! Солнышко, прости! Я… Думаю только о себе… Тебе ведь так тяжело сейчас.

— Иногда уже не тяжело, — задумчиво сказала Алёна.

В этих словах было что-то переработанное глубоко внутри без её, Натальи, участия.

— Алёна! — Наталья сжала ладонями лицо Алёны и внимательно посмотрела в глаза, — я… я ведь не опоздала?

Алёна сразу поняла, о чём речь. Но молчала. Думала. Она всегда думала над своими ответами. Это нравилось Лидии Матвеевне…

Наталья истолковала её молчание превратно.

— О Господи! — вырвалось у неё, — я тебе что, уже не нужна?

— Ну что ты, — улыбнулась Алёна, — просто, в общем-то, я привыкла без тебя обходиться…

Наталья ощутила болезненный укол совести.

— Но если ты хочешь, мы можем попробовать подружиться…

— Солнышко ты моё…

И мама обняла Алёну так крепко, словно она стала сокровищем, которое надо схватить, прижать к себе и никогда не отпускать.

Они поделили на двоих своё одиночество, и оно сплавило их, оставив весь мир далеко-далеко. Они не знали, что с улицы за ними следит Ангелина, всхлипывая от зависти и злости.

Глава 22

Персики

Натальиного поручительства оказалось недостаточно. Точнее, закон о поручительствах в этом году отменили. Жужелица в фисташковом об этом не знала. Она действительно кого-то замещала. Нужно платить вступительный взнос. Так и сказала директриса Рублёвской гимназии. Она была длинноногая, в фиолетовом костюме, а на шее у неё блестело золотое колье, похожее на ошейник.

Когда директриса турнула Ангелину, та, в общем-то, не обиделась. Во-первых, директриса обращалась к ней на «вы», это было по-взрослому и с уважением, а Энджи нравилось, когда ей выказывают уважение. А во-вторых, она наделила эту тётку в золотом ошейнике такой силой и властью, что оскорбляться и в голову не пришло. Как можно обижаться на солнце, например?

Поэтому, пока она возвращалась домой, внутри только зудела мысль о школе, в которую придётся возвращаться. Зудела несильно, как муравьиный укус.

Неприятности начались дома. Пока она отсутствовала, бабка успела вызвать милицию. Вовремя спохватилась, нечего сказать! Ангелина стянула деньги ещё три дня назад! Временно. Если бы директриса взяла её, то она бы вечером бабке всё выложила. И та бы не пожалела денег. А заранее Ангелина говорить не хотела — сглазила бы ещё. Хотя и так её кто-то сглазил.