Трое нас и пёс из Петипас

Лойза даже не посмотрел на кулак, который я ему показывал. Щеки у него горели, а голос от волнения сделался совсем тонким.

– Анча наша, ясно?

– Как это – ваша? Анча – Лациновиц, а ты – Лойза Салих!

Но Лойза не слушал меня.

– Пусть только кто-нибудь попробует тронуть нашу Анчу! А из-за тебя она плакала. Я сам видел!

Ну что мне делать с этим Лойзой? Говорить с малышом о серьезных вещах – хуже некуда. Чтобы как-то осадить его, я спросил:

– А ты знаешь, как вычислить площадь треугольника?

Он вытаращил на меня глаза.

– Ну, вот и не суйся в дела, которые не понимаешь!

– Ладно, – сказал Лойза, – но почему же она плакала?

Я понял, что с ним не договориться, повернулся к нему спиной и пустился прочь. У самого конца мельничной стены я оглянулся. Странное дело! Сзади никого не было. Тогда я спрятался за углом мельницы и стал подкарауливать Лойзу. Но он как сквозь землю провалился.

Я побрел домой, но у трех каштанов меня ждал сюрприз. Из-за деревьев выскочил Лойза и стал у меня на пути:

– А вот и я!

Я так и ахнул. Как это мог он попасть от мельницы к липам, а я и не заметил? Он насмешливо поклонился мне и снова исчез за деревьями.

Вплоть до нашей улицы я шел, оглядываясь по сторонам, – высматривал Лойзу. Я обегал каждое дерево и кричал:

– Вижу, вижу!

Но Лойзы нигде не было видно. Я подошел к железной калитке, что вела в наш сад. Хотел взяться за ручку, но в тот момент калитка сама открылась. Из-за кирпичного столбика выскочил Лойза:

– А вот и я!

Я разозлился не на шутку.

– Ты что, вздумал со мной играть?

Но вид у Лойзы был серьезный.

– Никакая это не игра, – сказал он. – Это чтобы ты знал, что я твой враг.

Он погрозил мне пальцем, будто я не был на голову выше его.

– Запомни: я буду следить за тобой, и ты никуда от меня не скроешься. Я буду мстить тебе Я узнаю все твои тайны. И всем расскажу о них.

Я сказал, что он пискля и трус. Он грозно потребовал:

– А ну, повтори ещё раз!

Я повторил и добавил, что он шпион. Лойза не совсем хорошо понял это слово. Я объяснил ему. Он вскочил с травы и крикнул:

– А ты предатель!

Теперь уже не понял я, при чем тут предатель. Тогда он мне объяснил:

– Ты настоящий предатель! Из-за тебя плакала Анча.

В эту минуту двери нашего дома распахнулись, и в них показался пан Людвик. В одной руке у него была ложка, в другой – кусок хлеба.

– Эй вы, что тут происходит?

– Ничего! – пискнул Лойза, запустил руку под майку и пошел к пану Людвику: – Я просто принес вам паклю, которую забыл Тонда.

Он подал пану Людвику паклю и побежал к калитке. Когда он пробегал мимо меня, то крикнул:

– Предатель!

17

Во время обеда случилось ещё одно несчастье. Я как раз доедал суп, когда кто-то проехался палкой по нашему забору и прокричал:

– Предатель! Предатель!..

По голосу я узнал Индру Клоца.

Итак, оставалось только сделать вывод, что Лойза Салих уже обошел всех петипасских ребят и, вероятно, уговорил их, чтобы они бросили дружить со мной: ведь из-за меня плакала Анча.

Я отодвинул тарелку:

– Мне что-то совсем не хочется есть.

– Ты не заболел, Тоник? – спросила пани Людвикова, сняла с буфета жестяную банку и высыпала себе на ладонь какие-то корешки. – И вообще, ты мне нынче не нравишься. Сварю-ка я тебе одной травки. Очень помогает от желудка!

Она взяла ведро и пошла к колонке за водой. Пан Людвик отложил газету:

– Тоник, у тебя действительно болит живот?

Я опустил глаза.

– Выглядишь ты недурно. Вот только глаза какие-то не такие. Почему?

Я мотал головой:

– А… просто так.

Под окном заскрипел песок: пани Людвикова возвращалась с водой. Пан Людвик высунулся из окна, принял у неё ведро.

– Послушай, мать, в прихожей на сундуке лежит пакля. Растрепи её и раскидай во дворе на солнце. Да смотри, чтобы ветер не унес. Тоник придет сменить тебя.

Пани Людвикова отошла от окна, а пан Людвик напился прямо из ведра и протянул его мне:

– Ф-фу!.. Это очень прочищает мозги. Ну, так что там у вас с Анчей, Тоник?

Я чуть не выронил ведро, которое нёс в угол, к дверям.

– Вы подслушали наш разговор в саду у Роучека?!

Пан Людвик вытер бороду.

– Кое-что я действительно слышал. Случайно, разумеется. А вообще, Тоник, не ссорься с Анчей, она хорошая девочка.

– Я и сам не хочу, – вздохнул я. – Но что делать? Не получается.

Я уселся рядом с паном Людвиком на кушетку и рассказал ему все с самого начала. Он выслушал меня, а потом стукнул кулаками по столу:

– Запутанная история, черт побери!

Мне сразу стало веселее. Все-таки приятней переживать вместе с кем-нибудь, а не в одиночку. А ещё я немножко гордился, что у меня все так запутано. Даже пан Людвик не знал, что посоветовать. Он подпер подбородок руками и задумался:

– Как быть? Как теперь быть?..

Время от времени мы отпивали воды из ведра – очень прочищает мозги. Но почему-то нам это не помогало.

– Ничего не скажешь, трудная задача, – вздохнул пан Людвик. – Но выход мы должны найти.

Он выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, карандаш. И вот что записал:

«1. Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?

2. Как сделать, чтобы ребята стали водиться с Тондой?

3. Как сделать, чтобы Анча и ребята снова подружились с Рудой?»

Пан Людвик положил карандаш на стол:

– Ну, теперь все записано на бумаге. Однако помогло ли это нам?..

И снова долгие размышления.

– Пан Людвик! А может, мы хотим слишком много за один раз?

Пан Людвик постучал пальцами по столу.

– Пожалуй, ты прав, Тоник. Тогда давай подумаем, кто из вас переживает больше всех.

– Больше всех Анча. А после неё, наверное, я. Пан Людвик обвел карандашом первую строчку.

– Хорошо, Тоник, рассмотрим все по порядку. Мы склонились с паном Людвиком над бумагой.

По очереди прочитали первую строчку. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё. Я – тонким голосом, а пан Людвик – басом. Это было похоже на песенку про белого бычка:

– «Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?..»

Иногда нам приходили в голову разные идеи, но все какие-то неподходящие. Например, Людвик:

– А что, если рассказать Анче, как этот Драбек плакал? А?

– Этого я сделать не могу – это предательство.

И снова мы читали вслух одно и то же, и снова идеи, но неудачные.

И вдруг пану Людвику пришла в голову отличнейшая идея:

– А что, если эту тайну расскажет Анче сам Руда?

Я очень обрадовался, но ненадолго. Да и сам пан Людвик безнадежно махнул рукой:

– Куда там! Судя по тому, что я знаю об этом твоем Руде, он никогда сам не сознается.

Нам стало жарко. Теперь даже плохие идеи не лезли в голову.

Пан Людвик сложил бумагу и сунул её в записную книжку, а книжку спрятал в задний карман брюк.

Со двора пани Людвикова торопила меня: скоро ли я приду, чтобы присмотреть за паклей?

Мы договорились с паном Людвиком возобновить наше совещание, и я побежал во двор.

Я сторожил паклю. Она лежала на куске газеты, солнце сушило её, и ветер её трепал. Я присел за крольчатником, там было тенисто и прохладно. Пахло клевером – пани Людвикова только что покормила им кроликов. По каменной ограде прогуливался большой кот. Он жмурился от солнца. И тут мне страшно захотелось спать.

Около моей головы кружился и жужжал шмель. Из крольчатника несло теплом, кролики стучали по полу лапами, будто в барабан били. Потом в эти звуки вплелась тихая музыка, и вот я уже иду с Анчей под окном Птачковых – у них всегда играет радио. Вот мы взялись за руки, начали танцевать. А по радио кто-то объявил: «Тонда танцует со своей подругой Анчей».

И тут все вдруг прекратилось, передо мной стоял Руда.