Волшебная шубейка

А «дрянной полушубок» вдруг сделался мне таким тесным, что, пока до меня черёд дошёл в дальновид смотреть, я уже ни жив ни мёртв был. И нужно ли тут удивляться, что я ничего в него так и не разглядел!

— Красиво, Гергё?

— Красиво, — промолвил я, крутя винт наводки на резкость. Увы, ничего, кроме беззвёздной мглы, я не видел.

— Наведи дальновид на Луну, — велел мне господин учитель.

Я робко дотронулся до трубы рукой. Она была холоднее льда и всё же жгла как огонь.

— Ну, как теперь? Видишь на поверхности луны моря, каналы, горы?

Но перед моим взором по-прежнему простиралось только чёрное море беспросветной, беззвёздной тьмы. Сердце моё задрожало: значит, недостоин я видеть ни луны, ни звёзд. И лишь через силу я выдавил из себя:

— Ви-и-и-жу.

Господин наставник мягко отодвинул меня от телескопа.

— Ладно, оставь немного и на завтра. Теперь он ведь твой! Можешь забавляться когда вздумается. А сейчас марш в тёплую постель! Видишь, зубом на зуб не попадаешь. Мы тут пока сами полюбуемся небом через твой дальновид.

Я послушно отправился в дом, в душе довольный, что дальновид остаётся на улице и мне не придётся ночевать с ним под одной крышей. Но во сне он всё же явился ко мне. Угрожающе вытянул свою длинную трубу, а ноги изогнул цифрой «четыре» и ну отплясывать на мне чардаш!

МЕНЯ УТАЩИЛ ЛИХОДЕЙ

Первое, что я увидел, проснувшись на другой день утром, был дальновид. Тётя Мальвинка поставила его у моего изголовья, чтобы утром он сразу же попал мне на глаза. Бедняжка думала, что для меня теперь нет ничего милее на свете.

Зимнее солнце уже смотрело в окно, и его лучи заглядывали прямо в телескоп, отчего его выпуклый глаз светился и горел как живой.

— Ну, как, обманщик Гергё, жалкий лгунишка, что будешь ты теперь делать? — сверлил он меня своим взглядом.

— Что? Ничего особенного, просто отнесу тебя Посошку, — смело ответил я на его укоряющий взор.

Стеклянный глаз дальновида посмотрел на меня приветливее, словно одобряя моё решение.

— Давай, парень, вот это доброе будет дело.

И он заиграл всеми цветами радуги, и всё вокруг стало таким радостным и весёлым.

Шубейку мне и надевать не пришлось, она буквально сама взлетела мне на плечи, мягкая, как ласковое объятие.

— Знала я, Гергёшка, что ты хороший мальчик. — шептала она.

Но одно дело — иметь доброе намерение, другое — его осуществить. У тёти Мальвинки я не мог спросить совета, потому что, пока я проснулся, она уже, наверное, обежала полгорода, разнося по господским домам сшитые ею юбки да платья. Теперь её раньше вечера и не жди домой. Да она и не знала, как добраться до старого рудника, где жил со своим дедом Посошок.

Я выглянул в окно. На улице густыми, крупными хлопьями падал снег. Как же я побреду в такую страшную непогоду через сугробы, по непрохожим дорогам? А идти надо, чтобы поскорее вручить телескоп Посошку.

«Постой, ведь дедушка Петер может мне сказать, как к ним идти!» — вдруг мелькнуло у меня в голове.

И я помчался на шахту, не обращая внимания на сердитый мороз. Дедушку Петера я нашёл быстро, но встретил он меня неприветливо.

Он был озабочен, что уже которую неделю подряд машины работают впустую: в шахту откуда-то беспрерывно поступает рудничный газ. Сиди и трясись от страха: одна неосторожная искорка, и «дрозд» разнесёт в пух и прах весь рудник.

— Полетим мы тогда все по воздуху, как рождественские ангелочки! Только шуму будет чуть побольше, — насупив брови, мрачно пошутил старый горняк. — Так что давай, малец, отсюда! Детям тут нечего делать!

Всё же я успел сказать дедушке Петеру, зачем я, собственно, пожаловал: что я и сам бы полетел как ветер на старый рудник, да вот дороги туда не знаю.

— Эй, малый, на большое дерево ты топором замахиваешься, — пристально посмотрел на меня бывалый забойщик. — Что ты забыл на старом руднике?

— Хочу проведать Пети Палишока, — смущённо отвечал я. — Подарок ему вручить.

Дедушка Петер сразу подобрел:

— A-а, маленькому хромому Пети! Это другое дело. Бог тебе в помощь. Видишь, вон идёт узенькая тропинка?

— Не вижу я ничего, кроме снега.

— Ладно, тогда те большие тополя видишь?

Тополя я видел. Будто растопыренные пальцы, торчали они из снежных сугробов.

— Вдоль тополей иди прямо к лесу. Там, на опушке, повернёшь направо и дойдёшь до старого цементного завода. Оттуда уже видно чёрное каменное распятие и заброшенный рудник. Там остановись и погромче покличь. Либо медведь, либо медвежонок — кто-нибудь да выйдет из берлоги на твой зов.

— А как же… грифы?

— Какие ещё грифы? — непонимающе уставился на меня дедушка Петер.

— Грифы, ну орлы такие, что старого Кюшмёди стерегут? У них, говорят, глаза как плошки и видят они всякого, кто к их гнезду подбирается, за семь дней пути вперёд.

Старый углекоп так смеялся, что у него слёзы проступили на глазах.

— Ох и дурачище же ты, братец! Неужели ты думаешь, что какие-то там грифы уцелели бы в хозяйстве Кюшмёди? Да он бы уже давно их слопал с пухом и перьями, даже будь они величиной с колокольню. К нему и воробьи-то боятся залетать. Знают: он их на лету ощиплет и зажарит.

При виде развеселившегося дедушки Петера и я приободрился. Если нет там хищных грифов, чего ж мне тогда бояться?

Но когда я уже простился со старым шахтёром, он сказал мне вслед:

— Погоди! Хорошо, если бы ты горбушку хлеба с собой захватил.

— Захвачу, дедушка, — пообещал я, а старик, перейдя на шёпот, добавил:

— Знаешь, в таких заброшенных шахтах обычно и селится Хозяин недр. А с ним лучше дружбу водить. Слышал о таком?

— Нет, не доводилось, дедушка, — снова заробев, признался я.

— Ну, у него ещё и другое прозвание есть: «Семь аршин борода». Он такой маленький, что и сквозь обух кирки пролезет, но в правой руке у него такая дубинка, что ни один силач на свете её не подымет. А в другой руке у него лампа шахтёрская, только никакого масла ей не потребуется. Она у него по первому слову сама загорается и сама гаснет. Одежда на Хозяине зелёного цвета, а на голове у него красная шапочка с кистью, ноги же в лапотках из чёртовой кожи. Ходит он по шахте, смотрит за всем — на то он и хозяин, — но никого не обижает. Гневается только, когда кто-то свистеть в забое начнёт. А в гневе он может и всю шахту порушить. А вот если его в добром настроении повстречать да ещё хлебушком попотчевать, он тебе любое твоё желание исполнит…

Теперь я уж и сам не знал, хотел бы я повстречаться с Хозяином недр или нет. Подумал только, что, пока доберусь до старого рудника, придумаю, что мне попросить у Семи аршин бороды, ежели в хорошем расположении его повстречаю.

Однако прежде мне нужно было вернуться домой, за дальновидом. Крутил я, вертел его ножки, хотел их вместе сложить, чтобы тащить было удобнее, но так ничего у меня и не вышло. Взвалил я телескоп себе на плечи, в карман шубейки добрую краюху хлеба запихал, который тётя Мальвинка мне на постный обед оставила.

— Зато ужин будет барский, — говорила она всякий раз, когда наш обед был таким вот скудным.

Сегодня же я с двойным нетерпением ожидал наступления и вечера и ужина, потому что к нам в гости была звана и моя маменька.

«А если тётя Мальвинка раньше меня вернётся домой? — подумал я, когда дверь домика уже захлопнулась за мной. — Что она подумает, куда я делся? Наверное, опять скажет: «Утащил его лиходей». Этот лиходей имел обыкновение то и дело воровать то тётушкины ножницы, то напёрсток. В конце концов, может же он один раз утащить и её Гергёшку?»

Я улыбнулся этой мысли и весело зашагал в сторону шахты. Люди, шедшие мне навстречу, тоже улыбались. Ещё бы: не каждый день увидишь мальчишку в шубейке, с телескопом за спиной.