Сними панцирь!

Вдруг ишак обернулся и увидел, что «академик» Юра голый идёт. Ишак как закричит! Он никогда голого человека не видел. Ишак же в баню не ходит. Он человека видел в халате. В пиджаке видел. В трусах. А тут голый! Ишак испугался и как закричит! И побежал от Юры, прямо вскачь. Ишак обратно побежал, на колодец, «академик» Юра за ним бежит. Тоже кричит. С ишака приборы летят. Он так скачет! Юра его никак не может догнать.

Так они в лагерь и прибежали. Ишак весь в пене, а «академик» Юра голый совсем и с прибором в руках.

— Нет, я никогда не забуду, — хохочет папа. — Девчонки визжат, с ишаком прямо истерика…

— Думаешь, я забуду? — говорит «академик» Юра. — Сказочные времена! Страна детства! А ты посмотри, кто ещё в кабине!

Папа к кабине бросился.

А из кабины уже человек спускается. Этот человек такой дедушка. Маленький, круглый. В круглых очках. И на ногах у него шлёпанцы, у нас дома такие есть. Дедушка шлёпанцами осторожно шарит песок и спускается.

— Лев Владимирович! — кричит мой папа и кидается к дедушке.

— Алексей, ты меня всенепременно задушишь, — говорит дедушка, стряхивая с себя папу, и сам уже его обнимает, даже на цыпочки встал — папа же высокий.

— А я вас раньше чем через две недели не ждал, — говорит папа. — Я вообще не надеялся, что приедете. Боялся, как бы не передумали.

— Передумывать вроде бы не в моём характере, — говорит Лев Владимирович. — Мы с Юрием Николаевичем даже раньше приехали. Решили застать врасплох.

Он таким низким басом говорит. А сам маленький.

— Это профессор Сергеев, — говорит нам папа. — Мой учитель. Я у него даже целую зиму жил, пока общежития не было.

— Такой случай действительно имел место. Жил у меня один шалопай. Разве это был ты?

— Честное слово — я!

— Никогда бы не подумал, — смеётся профессор.

Потом меня по голове потрепал, говорит папе:

— Прекрасный молодой человек. Твой?

— Мой, — улыбается папа. — Я не отказываюсь — мой.

— Ты всегда был честным, — говорит профессор Сергеев.

— Боря! — кричит папа. — Вытаскивай их скорей! Едем домой.

— Я трос привязал, — говорит Боря. — Могу тащить.

И как дёрнет эту машину. Нашей машиной. Сразу, конечно, вытащил. Мы сзади только немножко толкали.

— Подождите-ка, молодые люди, — говорит профессор Сергеев. — Кажется, небольшая погрешность в эксперименте. У меня шлёпанец к вашей глине приклеился. Ноги что-то сдают, приходится вот в шлёпанцах разъезжать.

Но шлёпанец уже отклеился.

«Академик» Юра к нам в кузов залез, а папа встал на ступеньку к профессору Сергееву. И всё ему через окошко кричит. Как он рад! Как он не надеялся! Какое мы тут дело затеяли, он прямо мечтал со Львом Владимировичем посоветоваться. И мечта теперь сбылась.

— Я всенепременно тебе посоветую, — гудит весёлый бас профессора Сергеева. — Свету не взвидишь, Алексей. Давно тебя не били?

— Давно, — смеётся папа. — Ох, давно!

И мы быстро едем домой. На двух машинах.

КАК ХОРОШО ДОМА!

Мы все сидим за столом.

Я, мой папа, тётя Надя, Марина Ивановна в новом платье, дядя Володя, тётя Наташа, дядя Мурад, их Витя, профессор Сергеев, «академик» Юра, наш Боря, Вета с метеостанции. Движок тарахтит. Свет мигает, но не гаснет. Летучие мыши летают со свистом, прячутся к нам на чердак. Шуршат саксаулы. Они светятся в темноте. Цикады поют. Пахнет кандымом и жареным маслом.

Как хорошо дома! Мы намылись. Потом оладьев наелись, целое блюдо. Марина Ивановна никак не нарадуется, что мы вернулись. Без нас было пусто. Она без нас просто не находила себе места. Все без нас скучали, даже петух на метеостанции. Витя очень скучал.

— Но я без вас не плакал, — говорит Витя. — Я теперь плакать не буду.

— Что я услышала, Виктор! — удивляется дядя Мурад.

— Мне твоё хозяйство понравилось, Алексей, — говорит профессор Сергеев. — Порядок есть безусловно.

— А ты знаешь, Лёша, где Пашка Дворянчиков? — спрашивает «академик» Юра. — Не догадаешься! Работает в зоопарке. Толстый такой! Бегемотов лечит. Переквалифицировался на бегемотов.

— Не может быть! Пашка же был такой…

— У нас бегемотов нет, — говорит Арина.

— А ты из оладьи танк можешь слепить? — спрашивает Витя Арину.

Нет, Арина из оладьи не может. Она завтра Вите слепит. Из хлеба. Настоящий танк, с пушкой.

— Не хочу из хлеба!

— Тогда из глины, — говорит Арина. — Мы знаешь какую глину на такыре видали! Я полный сарафан набрала.

Но Витя из глины тоже не хочет. Он из оладьи хочет. А то он сейчас плакать начнёт.

— Раз Виктор больше не плачет, можно его в следующий раз тоже взять в пески, — говорит папа. — Как ты считаешь, Мурад?

— Я тоже подумала, — улыбается дядя Мурад.

— Когда — в следующий раз? Завтра — в следующий раз? — Витя сразу про танк забыл.

— Скоро, Виктор, — смеётся папа. — Не завтра, конечно, но скоро. Году не пройдёт.

— Так привыкаешь к людям, — говорит Марина Ивановна. — Так привыкаешь! А они уезжают. Вот вы, Надюша, скоро от нас уедете, а я уже привыкла.

— Я, может, ещё вернусь, — говорит тётя Надя.

— Тётя Надя у нас будет работать, — говорю я. — Нам историк нужен, она вернётся.

— Хорошо бы, — обрадовалась Марина Ивановна. Она свой платок достала и к глазам прикладывает, опять у неё глаза на мокром месте. — Вот бы хорошо. Я бы тогда к дочке уехала со спокойной душой, у меня дочка в Красноводске.

— Прекрасный город, — говорит дядя Володя. — Я в прошлый отпуск такого полоза под Красноводском поймал. Красавца!

— Кто про что, — говорит тётя Наташа.

Но дядя Володя не слышит, он папе рассказывает. Дядя Володя вообще-то сейчас немножко расстроен. В мешочках он всех, конечно, довёз. Великолепные экземпляры! Но у него большеглазый куда-то сбежал. Сапоги стоят, а большеглазого нет.

Дядя Володя всё в комнате перерыл. Может, думал, большеглазый спит где-нибудь в одеяле. Но в кровати его тоже нет. И в стенном шкафу нет.

— Найдётся, — успокаивает папа. — Просто вышел прогуляться.

— Я дверь открытой не оставляю! Не понимаю, как он мог выйти. Может, кто-нибудь заходил и случайно выпустил?

— Случайно к тебе не зайдёшь, — смеётся папа.

— Вернётся твой большеглазый, — говорит тётя Наташа. — Не расстраивайся. Куда он от тебя денется? Все, кого ты любишь, всегда с тобой. А больше тебе никого не надо, Володя.

Дядя Володя сразу встал.

— Прости, я не то сказала, — говорит тётя Наташа. — Я совсем не то хотела сказать.

— Я знаю, — говорит дядя Володя. И обратно сел, не обиделся. Хотя он у нас всё-таки очень обидчивый.

— Что ты знаешь? — спрашивает тётя Наташа.

— Мама, — говорит Витя, — я хочу спать.

Тётя Наташа сразу пошла Витю укладывать. И дядя Мурад пошёл.

— Может быть, в этом в есть правда, — говорит «академик» Юра. — Сидеть вот так, за одним столом, одной семьёй, и чтобы твой материал, с которым работаешь, прямо тут же по тебе ползал, шлёпался к тебе в чашку, залетал в уши. И не суетиться.

— Больно много хочешь, — улыбается папа. — Чтобы твой материал залетал тебе в уши. Ты же с оленями работаешь.

— Суетиться и тут можно, — говорит профессор Сергеев. — Это от человека, уважаемый Юрий Николаевич, только от человека.

— С оленями, — соглашается «академик» Юра.

— Надо уши тогда иметь, как гараж, — говорит Арина.

— Надо, — говорит «академик» Юра.

Смешной такой. Всё соглашается. Даже не верится, что он был серьёзный и его за это «академиком» прозвали.

— Всё только от человека, — говорит профессор Сергеев. — А вот с сачком я сейчас с удовольствием пробежался бы на ночь глядя.

Ему хочется посмотреть, какие у нас жуки. Он с ними работает.

— Можно, — говорит папа. — Это на перрон надо, Лев Владимирович. Там лампы сильные, на них жуки хорошо летят. Лёдик проводит, а я пока ночлег приготовлю.

— Я тоже провожу, — говорит Арина.