Пропавший компас

— А теперь уходите отсюда, — тихо сказала Ютта. — И в другой раз, когда захотите поразвлечься, придумайте что-нибудь поумнее!

Дети не двигались с места.

— Уходите! — повторила Ютта. — Вон там калитка!

И они ушли. Сначала они шли медленно, потом быстрее, но, очутившись на улице, пустились бежать что было сил. Запыхавшись, они примчались в сад бабушки Бухгольц и уселись за стол под яблоней. Они сидели рядом, избегая смотреть друг на друга. Долго сидели они так и молчали.

— Андре… — робко проговорила наконец Марина.

— Ну что?

— Помнишь, утром, когда мы проходили мимо их сада, мы думали, что у них все хорошо.

— Да, думали.

— Дождеватель весело разбрызгивал воду. На траве стояли пестрые шезлонги. И Эдди с Юттой были такие счастливые.

— Да, так нам казалось. Издалека, — сказал Андре. — А вблизи все по-другому.

— Не просто по-другому, а как-то очень грустно, — сказала Марина.

Андре сорвал с яблони веточку и вцепился в нее зубами.

— Что было, то было, — проговорил он. — Знаешь, Эдди на вид старше, чем я думал. Он так сгреб меня своими ручищами, даже дыхание перехватило. Я думал, он изобьет меня до потери сознания.

— И ты даже не пытался защищаться?

Андре покачал головой:

— Я увидел его глаза, и мне стало страшно.

— Это я виновата! — вздохнула Марина. — Ведь я рассказала тебе про него.

— Чепуха! — ответил Андре. — Вина моя. Надо было действовать по-другому. Совсем не так.

— А как, Андре?

— Не знаю. Только надо было сначала все хорошенько обдумать.

Марина смотрела на него в упор, но он не отвел глаза.

— Тебе грустно, Андре?

— Грустно? Может быть. Не знаю.

— А мне очень грустно, — призналась Марина, — да-да, грустно. Мы оскорбили Эдди и невесту его тоже. Мы вели себя как дураки.

— Мы же не для забавы!

— Нет, конечно! Только все равно так не поступают.

Андре опустил голову и начал ковырять землю носком ботинка.

— Давай пойдем к ним извиняться! — сказала Марина.

Андре встал.

— Ладно, пошли!

— А кто будет извиняться? — спросила Марина.

— Я. Если хочешь, ты тоже.

— Ну, там посмотрим.

И они пошли назад той же дорогой, по которой только что примчались в сад. Легкий ветерок навевал прохладу. Солнце уже садилось.

Андре решительно шел впереди. У него было какое-то странное чувство. Он не сумел бы объяснить, почему его сейчас не страшила встреча с Эдди: он и сам во всем этом еще не разобрался. Такое с ним было первый раз в жизни. Удар по лицу, за который он не таил обиды… и картина, стоявшая у него перед глазами: нож в подвесной сумке кресла-коляски и само кресло, уткнувшееся передним колесом в рыхлую грядку…

Они подошли к дому Эдди. И тут Андре заколебался. Но Марина решительно открыла калитку.

Кресло уже не стояло поперек грядки. Дверь дома была затворена, окна закрыты зелеными ставнями. Дети хотели было уйти, как вдруг с дальней части сада, где еще было солнце, увидели Ютту. Она сидела за дачным столом.

Они подошли к ней, но Ютта читала книгу и заметила их не сразу. Она холодно и удивленно взглянула на них.

— Мы хотим извиниться, — сказал Андре, — перед вами и господином Вебером.

Бережно закрыв книгу, Ютта встала. Она была чуть выше Андре. Марина снова залюбовалась ее длинными волосами. У Ютты были серые глаза, и эти глаза умели заглядывать человеку в душу.

— Ладно. Можете идти, — сказала она.

— А можно нам сказать это самому господину Веберу?

— Муж сейчас спит. Ему предстоит ночной рейс. Вы же сами знаете.

— Муж? — удивленно переспросила Марина.

— Да, муж, — спокойно сказала Ютта.

Они помолчали.

— Мы вели себя как дураки, — признался Андре.

— Хватит. Вы извинились. Это уже хорошо, — сказала Ютта.

Дети могли бы теперь и уйти, но они продолжали стоять перед Юттой, словно им надо было узнать у нее что-то важное. Ютта села.

— Давайте я вам расскажу, как мы с Эдди познакомились, — сказала она. — Я работаю продавщицей в универмаге на Шенхаузер-аллее, в отделе дамских пальто. Работу свою я люблю. Все время на людях, и каждый человек виден как на ладони. Со временем начинаешь прекрасно разбираться в характерах. Чего у нас только не бывает, скажу я вам! Я привыкла ко всяким неожиданностям. Но самое неожиданное событие произошло прошлой осенью. Как-то раз утром, когда в магазине обычно мало народу, ко мне в отдел вдруг вваливается огромный детина. В кожаной куртке, небритый, весь пропах бензином и машинным маслом, а лицо такое, словно он всю ночь напролет пьянствовал. И тащит за собой испуганную старушку. У той глаза заплаканные, красные.

Парень подходит ко мне: «Не найдется у вас какого-нибудь подходящего зимнего пальто вот для этой бабуси?» Я говорю: «Не знаю, что вы считаете подходящим, выбор у нас большой». — «Надо, чтоб хорошее было, — говорит парень, — а не просто накидка, в которой бабуся не решится выйти зимой на улицу. Ясно?»

Видно, он и правда выпил, подумала я, и решил сделать бабушке к рождеству подарок, не спрашивая, нужно ей пальто или нет. Наверно, получил большую премию, половину уже спустил в пивной, а теперь хочет, пока не поздно, с пользой истратить оставшиеся деньги. А может, поспорил с кем-нибудь, заключил сгоряча пари… И вдруг слышу, как бабушка говорит: «Да оставьте вы это, господин Вебер! Сама я во всем виновата, господин Вебер».

«Нужно вам зимнее пальто или нет? Нужно! Зима уже на носу. Вот и купим вам пальто. Выбирайте любое. А я устал и хочу спать».

Старушка испуганно засеменила к стойке с пальто. А парень ни с места, стоит бледный как мел, а глаза у него от усталости совсем слипаются.

«Девушка, надо подобрать пальто, какое получше», — говорит он.

«А вы представляете, что значит «получше»?» — спрашиваю.

«Само собой. Теплое должно быть и на вид приличное».

«Да, только разным людям разные вещи идут».

«Это я и без вас знаю! Бабусе, к примеру, ни к чему такое пальто, какое пойдет к вашей фигуре!»

Парень улыбнулся, а сам разглядывает меня. И улыбка у него такая хорошая. Но я ничего не ответила. Просто подошла к бабусе и занялась с ней. Скоро мы отыскали для старушки теплое черное пальто. Она встала к свету, и господин Вебер придирчиво оглядел пальто, пощупал материю.

«Шерсть, — говорю я, — чистая шерсть. Импортное пальто».

«Хорошее пальто подобрали, — гудит он. — И на ощупь мягкое. Теперь, бабуся, вам не страшна непогода. Заверните, девушка».

Старушка разволновалась, у нее даже щеки красные стали.

«Ну как же так можно, господин Вебер?»

Однако господин Вебер, не обращая внимания на ее слова, идет с квитанцией прямо к кассе и платит. Потом возвращается, сует старушке чек и говорит: «Забирайте свое пальто, и хватит об этом. Я выиграл в лотерее».

Старушка засеменила к прилавку, где выдают покупки, а мы с господином Вебером смотрим ей вслед.

Вдруг он спрашивает меня: «У вас есть жених?»

Я опешила от неожиданности. «Нет», — говорю.

Тогда он обрадованно предлагает: «Не поехать ли нам в воскресенье покататься на моем мотоцикле? Вы мне нравитесь».

«А вдруг я не захочу кататься?»

Тут он сразу помрачнел и говорит:

«Мне было бы очень жаль».

Тогда я сказала, что, если будет хорошая погода, я, пожалуй, поеду. Он рассмеялся и спросил: «А где встретимся?» — «Здесь, у магазина», — говорю. А сама думаю: «Здесь все началось, встретимся здесь еще раз, а потом и расстанемся». Но расстаться так и не пришлось: наоборот, с того раза все началось по-настоящему.

А бабуся мне потом рассказала, что в то утро она потеряла свой кошелек. Сидела она на скамейке у ворот поселка «Родная земля» и горько плакала. Ведь в кошельке были все ее сбережения. Она думала купить себе зимнее пальто. Бабуся тоже живет здесь, в поселке, только в самом конце. Она знает Эдди с малых лет. Он не мог смотреть, как старушка плачет, и очень разозлился на того мошенника, который подобрал кошелек и утаил его. Тогда Эдди посадил бабусю в свой молоковоз и привез ее прямо в наш магазин. Так я и познакомилась с моим Эдди.