Поворотный круг

— Тамара? Дочка Павла? — обрадовался Залета. — Зови ее!

Несмотря на то что уже наступил комендантский час, Иван подался в Осовцы. Сначала пришел к Борису, и уже вдвоем пробрались они к Гайдаям.

К счастью, Тамара была дома. Завернула она в платок свою санитарную сумку, давно лежавшую без дела на этажерке, и сказала:

— Пойдем. Только не все сразу. Выходите сначала вы, а я за вами.

Тамара осмотрела рану, смазала ее йодом и переменила бинты. Потом сделала укол. Майор успокоился, уснул, а Тамара с родителями Ивана стала советоваться, где спрятать раненого.

— У нас ему оставаться нельзя, — сказал Сацкий.

— Что вы, папа! — вспыхнул Иван. — Что вы говорите! Пускай остается. Спрячем на чердаке или в сарае.

— Не горячись, сынок. Не думай, что я за свою шкуру дрожу. В наших руках судьба человека… Я когда-то был председателем колхоза, активист… Сейчас сам знаешь, как относятся фашисты к бывшим активистам. Сколько уже арестовали, а неизвестно, куда и подевали. К нам тоже могут прийти. Зачем подвергать человека опасности. Ему нужно убежище надежное.

— И нам опасно брать к себе… — с грустью в голосе произнесла Тамара. — Но я еще с мамой посоветуюсь.

— Я знаю, где его можно спрятать, — оживился Борис — У Володи Струка.

— Это кто такой? — спросил старший Сацкий.

— Мой дружок по школе. Один живет. В Осовцах. Мать громом убило, а отец на фронте. Свой парень, я его хорошо знаю, за одной партой сидели…

— А захочет ли он, сынок? Согласится ли? — усомнилась мать Ивана.

— Согласится, — заверил Борис.

— Ну хорошо, — сказал Сацкий. — Ты еще, Борис, разведай хорошенько, как и что. Завтра решим. А пока эту ночь пусть у нас переспит. Плохо, видно, ему, стонет, бредит…

Было за полночь, когда Борис собрался домой. Тамара осталась: ей надо было сделать майору еще укол. Когда ребята вышли во двор, Борис сказал:

— Слыхал, как стонет майор? Стонет и кричит: «Танки, танки!» Это они нас танками и оглушили… Не знаю, что бы я дал, если бы мне посчастливилось поджечь хоть один фашистский танк!.. Нет, танк, конечно, я не подожгу, — вздохнул Борис, — а что-нибудь подобное сделаю.

— Не дури, — предостерег Иван. — Нам надо быть сейчас особенно осторожными, чтобы спасти майора. Такой человек ценнее всякого танка.

— Человек человеком, а танк танком… Будь здоров!..

Володя Струк, тот самый, который так старался помочь Борису Гайдаю поймать «шпиона», тринадцатилетний мальчишка с удивительно светлыми глазами и неизменной улыбкой на устах, ежедневно отправлялся на базар и целый день слонялся там без дела. Базар в Лубнах знаменитый. Можно сказать, что до прихода гитлеровцев лубенский базар знали и в Киеве, и в Полтаве, и в Харькове. С ранней весны и до заморозков в Лубнах можно было купить свежие овощи и фрукты. Нигде не было таких «рассыпчатых», как говорили знатоки, помидоров, нигде не было таких красных и сахарных арбузов, хрупких и тонкокожих. А дыня? Правда, вокруг шла слава о «колхознице», но лубенцы из года в год настойчиво сажали свою знаменитую «дубовку», большую, сладкую, ароматную дыню, которая не боится ни холода, ни удара. А какие рубцы готовили лубенцы! Лубенские рубцы, приправленные чесноком, придавленные камнем, поджаренные в печи, где варятся, упревая, знаменитые полтавские борщи, вареники и галушки, не имеют себе равных среди закусок.

Володя Струк, блуждая по лубенскому базару, вспоминал прошлое и глотал слюну. Теперь исчезли с базара прежние чудеса, вместо них появились черные, твердые, словно головешки, буханки хлеба, за которые хозяин душу требовал; жмыхи и неизменный спутник каждого народного несчастья — кукурузные лепешки.

Торговля идет, как здесь говорят, «зуб за зуб»: ты мне — сорочку, полотенце, брюки или шинель, я тебе — ломоть хлеба. Появились немецкие деньги — оккупационные марки. Их неохотно берут: а вдруг завтра окажется, что они фальшивые?

Володя идет по базару, оглядывается по сторонам. Вон дядька прибивает к фанерной постройке вывеску «Ресторан», кто-то натянул брезентовую халабуду, показывает «человека-жабу». У Володи нет денег на вход в халабуду, он смотрит в щель: там и в самом деле показывали человека, похожего на жабу: такие же вытаращенные глаза, такие же челюсти, напоминающие жабры…

Часто базар оцепляли полицаи во главе с гитлеровским патрулем. Ловили окруженцев, тех, кто не имеет документов, подозрительных и разных «бродяг». Тогда базар начинал разбегаться, визжать, прятать свои пожитки; люди были похожи на цыплят, на которых неожиданно напал коршун. Один только Володя и такие, как он сам, мальчуганы никогда не прятались, не визжали. Они, словно мелкая рыбешка, сами заходили в раскинутые сети и так же беспрепятственно выходили из них. Больше того, в возникшей суматохе легко было прихватить из миски пару лепешек и проглотить их с молниеносной быстротой.

Но сегодня Володе не пришлось осуществить свой ежедневный маршрут — возле базара его перехватили Анатолий Буценко и Борис Гайдай. Хотя Борис и Володя ровесники, Борис намного выше и солиднее. Смерив с головы до ног низенького, худощавого Володю, Борис спросил:

— Володька, ты снова за свое?

— Что я плохого сделал? — уставил глаза на Бориса удивленный Володя.

— Как что? Разве подобает пионеру шастать по базару и такое вытворять?

— Теперь все шастают, даже взрослые, — спокойно ответил Володя. — А разве подобает пионеру голодать?..

До сих пор Володя был твердо убежден, что никто из знакомых не знает, где он по целым дням пропадает и как добывает себе кукурузные лепешки. А оно вон что…

— Ну хорошо, прощаем, — уступил Борис и посмотрел на Анатолия. Анатолий кивнул головой, мол, согласен на амнистию пионеру Володе Струку. — Знаем о твоем имущественном и семейном положении… Как отец? Ничего о нем не слышно?

— Не слышно, — нахмурился Володя.

— Значит, где-то воюет, — решил Борис. — Вернется, когда фашистов разобьют.

— Когда ж их разобьют? Что-то долго не разбивают…

— Потерпи немного… Конечно, если мы все, вместо того чтоб помогать нашим воевать с фашистами, будем по базарам слоняться, лепешки у женщин таскать, тогда, конечно, долго еще придется ждать…

— Надо ж как-то жить…

— Ну, знаешь, Володя, — вмешался в разговор Анатолий, — не тебе повторять чужие слова! «Надо ж как-то жить»! Не «как-то», а по-настоящему. Знаешь, как надо жить по-настоящему?

— Не знаю, — чистосердечно признался Володя.

— Пойдем с нами, научим.

И ребята пошли с базара в Осовцы, где жил Володя.

Это был типичный пригород, где мирно уживались город и деревня: электрические и радиопровода висели рядом с подсолнухами в огородах, ноготками, мятой, пижмой в палисадниках и стогами сена во дворах. Володина хата стояла на отшибе, над оврагом, заросшим вездесущим вьюнком и терновником. Во дворе также возвышалась копна сена — это Володя накосил летом травы для своей козы.

Когда ребята вошли во двор и убедились, что никого вблизи нет, Борис сказал:

— Лучшего места нам и не найти.

— Да, — подтвердил Анатолий, — лучшего не найти.

— Для чего вам понадобилось место? Секрет? — обиженно спросил Володя.

— Секрет, да еще какой! — заявил Борис. — Умеешь держать язык за зубами?

— Пускай меня покусает бешеная собака… — поклялся Володя; он уже сгорал от любопытства.

— Поклянись, что не выдашь тайну даже под страхом смерти.

Володя даже задрожал.

— Чтоб я издох…

— Не так, — перебил его Борис. — Клянись именем своего отца.

— Клянусь именем своего отца.

— Не так, — снова перебил Борис. — Говори: «Клянусь именем своего отца, советского танкиста, который с оружием в руках на фронте защищает Советский Союз».

Володя начал быстро повторять слова клятвы, но Анатолий вдруг прервал его и сурово сказал:

— Хватит. Мы верим. Здесь вот какое дело, Володя…

Он обнял парнишку за худенькие плечи, наклонился к нему и зашептал над самым ухом…