Про отряд Бороды

Пока Любиша Жоржевич и ушедшие с ним матросы «организовывали» грузчиков и повозку, Калганов пошёл к командиру роты, через передовые позиции которой он намеревался повести своих матросов и мадьяр за мукой. Калганов попросил командира роты, чтобы пехотинцы, в случае если противник обнаружит «охотников за мукой», прикрыли их отход огнём. Подивившись тому, что затеяно столь рискованное дело, командир роты дал согласие. Мало того, он связал Калганова с командиром миномётчиков, который находился на том же наблюдательном пункте, и тот тоже обещал в случае чего поддержать «огоньком».

Уже опустилась тёмная декабрьская ночь, когда через наш передний край, по примыкающим к железной дороге улицам Будафока, перешли под командой Калганова пять матросов. За ними потихоньку ехала повозка, запряжённая парой лошадей, и шло с десяток добровольцев-мадьяр.

Было тихо. Разведчики пробирались переулками и пустырями, прячась в тени зданий. Им удалось благополучно, вместе с мадьярами и повозкой, дойти до горящего пакгауза.

За время, пока готовилась эта экспедиция, огонь всё дальше полз по штабелям мешков. В некоторых местах мука горела уже сильно, взбрасывая к потолку склада языки чадного, жирного пламени. И, может быть, оставалось немного до той минуты, когда весь склад займётся огнём… Тушить? Но тушить было нечем. Да и некогда.

Оставив одного следить за противником и спрятав повозку за углом склада, разведчики вместе с мадьярами бросились в пакгауз. Хватали тяжёлые, горячие, местами уже тлеющие мешки, взваливали их на спины, тащили к повозке. Как только повозку нагружали доверху, кто-нибудь из разведчиков брался за вожжи и переулками вёл её к нашей передовой – до неё было не особенно далеко, метров двести. Свалив мешки в одном из дворов сразу же за передним краем, лошадей рысью гнали обратно к пакгаузу.

Сделали уже несколько рейсов. Во дворе росла гора мешков. Но вот, когда пустая повозка быстро пересекала широкую улицу, спеша к пакгаузу, вверху, в чёрном небе, послышался протяжный свист. Недалеко от повозки о камни мостовой грохнулась мина. Перепугавшиеся лошади подхватили повозку, галопом вынесли её в переулок. Позади, на улице, грохнула ещё одна мина, ещё…, В ответ полетели мины с нашей стороны; командир миномётчиков сдержал своё слово.

Ни лошади, ни сопровождавшие повозку люди не пострадали. Но прежним путём муку вывозить стало уже нельзя: немцы заметили. А другой дорогой с повозкой не проберёшься.

Что делать? Прервать на этом работу? Но в пакгаузе осталось ещё так много мешков, а в Будафоке так много голодных людей…

Выход подсказал Любиша Жоржевич. Вернее, грузившие муку мадьяры, с которыми Любиша разговаривал на их родном языке. Они сообщили, что к пакгаузу можно подойти, не показываясь на глаза противнику, не переулками, не улицей, а там, где к складу примыкает товарный двор станции. Повозка по загромождённому двору не пройдёт, но человек пробраться может.

Решили испытать подсказанный мадьярами путь. На себе таскали мешки от пакгауза к забору, а потом, через пролом в нём, на товарный двор. Там поджидали выпряженные из повозки лошади. Им на спины взваливали по два связанных вместе мешка и закоулками товарного двора, среди штабелей каких-то ящиков и бочек, вели их к нашему переднему краю.

После полуночи из пакгауза были вынесены и доставлены за нашу передовую все уцелевшие от огня мешки.

На дворе, где была сложена спасённая мука, собрались разведчики – усталые, потные, с чёрными пятнами гари и с белыми следами муки на лицах и одежде, но очень довольные тем, что им удалось выполнить задуманное. Здесь были и мадьяры, которые с таким рвением выносили муку. К ним, несмотря на поздний час и на то, что не так далеко падали немецкие снаряды, присоединилось множество других жителей ближних улиц – мужчин и женщин. Подходили всё новые и новые люди, некоторые с детьми. Видимо, слух, что русские будут раздавать муку, быстро распространился по всем убежищам, где вот уже который день прятались от обстрела изголодавшиеся жители.

Оглядев растущую толпу, Калганов сказал Любите:

– Переведи им: пусть выберут несколько человек, комитет или комиссию, что ли, чтобы распределить муку. На детей пусть в первую очередь выдают!

…Много потом выслушал Любиша благодарностей, которые жители просили передать его товарищам.

А наутро Калганова вызвал, чтобы дать новое задание, начальник штаба флотилии. Когда Калганов явился, тот заботливо спросил его:

– Отдохнули после вчерашнего поиска?

– Нет, – ответил Калганов. – Некогда было.

– Почему? Ведь вы были свободны.

– Мы выполняли операцию.

– Какую?

– Операцию «Мука».

На острове Маргит

Этот остров на Дунае, расположенный в центре Будапешта, – любимое место отдыха. Венгры называют его «жемчужиной Дуная».

Но совсем иначе выглядел этот прекрасный остров в морозные дни января сорок пятого года, когда в Будапеште шли бои. Для фашистов, теснимых в центре города, в Пеште, но ещё крепко сидевших за Дунаем, в Буде, Маргит был как бы передовым укреплением, с которого можно было просматривать реку и пештский берег. Парк был изрыт траншеями и снарядными воронками. Среди заснеженных, местами покалеченных осколками деревьев немцами были запрятаны батареи пушек и миномётов, на берегу оборудованы многочисленные пулемётные гнёзда. И хотя лёд на Дунае в ту для Венгрии необычайно суровую зиму давно был прочен, пройти по нему от Пешта, чтобы штурмовать остров, было невозможно. За всеми подступами к острову Маргит противник следил и держал их под прицелом.

Немцы на острове, отделённые от наших позиций ледяным полем замёрзшей реки, чувствовали себя спокойнее, чем в других местах Будапешта, где «ничейная» полоса проходила по жилым кварталам и подчас была такой узкой, что через неё можно было перебросить гранату.

Но как ни стерегли гитлеровцы подступы к острову, матросы отряда разведки не раз проникали на Маргит.

Однажды Калганов послал в поиск на остров троих разведчиков. Старшим он назначил Глобу, как уже назначал не раз. Знал его спокойный, рассудительный характер и опыт – с Крыма они с Калгановым вместе. С Глобой он послал Любишу Жоржевича и самого юного среди разведчиков – Алексея Чхеидзе.

Этот паренёк пришёл в отряд сравнительно недавно, осенью сорок четвёртого года.

А было это так.

В одном из прибрежных югославских городков где-то за Радуевацем к Калганову подошёл незнакомый матрос-автоматчик – тоненький, совсем ещё мальчишеского вида, судя по лицу – кавказец. Он назвал себя и попросил Калганова:

– Примите к себе, товарищ старший лейтенант!

– А разве тебе плохо в батальоне морской пехоты? – спросил его Калганов. – Или там не воюют?

– Воюют, и даже очень, – ответил Чхеидзе. – Но я хочу быть разведчиком. В вашем отряде.

Калганов любил настойчивых людей. Он расспросил Алексея. Тот рассказал; в шестнадцать лет добился комсомольской путёвки на действующий флот, в Тбилиси остались отец и мать. Учился на рулевого, но отпросился в морскую пехоту. Воевал на Кавказе. А потом, в начале боёв на Дунае, когда немцы отступали, захватил с двумя товарищами немецкий мотоцикл, на нём отрезал путь легковой машине, в которой спешил удрать генерал, командир дивизии, и захватил его в плен.

– Что ж, беру тебя! – выслушав всё это, сказал Калганов.

С той поры Чхеидзе в отряде. Разведчиком он стал хорошим. Хотя и горяч порой. Но с рассудительным Глобой послать Алексея – всё будет в порядке. Калганов без колебаний включил Чхеидзе в состав группы, посылаемой на Маргит.

Калганов поставил трём разведчикам задачу – уточнить, где стоят крупнокалиберные пушки, которые каждый день стреляют по нашим позициям в Пеште. Попутно три разведчика должны были установить расположение и других сил врага на острове.

Глоба, Чхеидзе и Жоржевич пошли в поиск ранним утром, когда только-только начинался медленный зимний рассвет. В эту пору легче было обмануть бдительность врага: с наступлением дня гитлеровцы становились менее насторожёнными.