Дети ворона

Шурка загнанно уставился, куда тот показывал. Тарелка вспыхнула ослепительным светом. Шурка заморгал. Мужчина снял с него табличку, сложил треногу и вышел.

— Ботинки, — напомнила Тумба.

Шурка сунул ноги в ботинки.

От вспышки перед глазами еще плыли черные пятна, окаймленные белым.

Тумба за шиворот поволокла его по коридору. Узкий длинный коридор казался бесконечным. На высоком потолке горели лампы в металлической сетке. Большие ботинки хлопали задниками, едва не спадали с ног. Тумба толкнула могучей рукой в веснушках высокую тяжелую дверь.

В комнате стоял серый свет. Как бывает в дождливый день.

Широкая красная дорожка вела от самой двери к исполинскому письменному столу. На подносе уютно стоял чай. Над столом строго смотрел носатый портрет. Под ним Шурка увидел военного. Тот махнул рукой: сюда.

— Куда прешь! — рявкнула Тумба. — Назад!

Шурка вжал голову в плечи. Кого слушать?

— Своими ногами вражескими ковер топчешь. По голому полу иди!

Она ткнула Шурку в спину. Он послушно застучал ботинками по краю.

Военный, не произнося ни слова и не глядя, словно никакого Шурки перед ним не было, открыл коробочку. В ней лежала фиолетовая подушечка.

Выворачивая Шуркины руки, как будто Шурка был неживой, военный по очереди крепко прижал каждый его палец к подушечке, потом оттиснул на бумаге. И, наклонив лакированную голову с белым пробором, принялся что-то писать.

Тумбе он даже не кивнул.

Та подобострастно попятилась. Выволокла Шурку из комнаты.

Снова длинный коридор. Снова тусклые лампы. Снова серые стены.

В другой комнате ему выдали серое кусачее одеяло.

В следующей — куцее серое пальтецо и серую кепку.

Последняя оказалась спальней. От скрипа двери по комнате прошло неуловимое движение. Замерло.

Шурка не верил своим глазам. От стены до стены плотно стояли одинаковые металлические кровати под одинаковыми серыми одеялами. Подле каждой, вытянув руки по швам и глядя перед собой, стояли дети в сереньких пижамах. Женщина толкнула Шурку к пустой кровати. Дверь хлопнула.

По комнате снова прошло движение. Все ее обитатели словно выдохнули. Кто-то сел. Кто-то лег. Кто-то подошел к приятелю.

Двое осторожно, выписывая круги и петли, приблизились к Шурке. Бледненькие существа с ежиком волос молча и серьезно его рассматривали. Шурка делал вид, что не видит их. Расправил свое одеяло, подоткнул края, как на остальных кроватях.

— Скажите, вы мальчик или девочка? — пролепетало одно существо.

Шурка повернулся. Вся комната слушала.

— Я мальчик, — звонким голосом сказал он и приготовился драться, если понадобится.

Существа посмотрели на его сжатые кулаки. Второе — не то, которое спрашивало (а может, и оно), — тихонько засмеялось.

— Вы не бойтесь, здесь только шпионы и враги народа.

Шурка подумал, что сейчас умрет.

— Я не враг! — выкрикнул он. — Не шпион!

— Я Зоя, а это Митя, — словно не расслышав, представились существа.

— Я не враг!!! — громче крикнул Шурка.

— А как вас зовут? На самом деле?

Вопрос поразил Шурку. Что они здесь, все сумасшедшие?

Внезапно затрещал громкий звонок. Он словно ввинчивался в здание от подвала до чердака. Серые дети, молча толкаясь, быстро построились в пары. Зоя и Митя, которых Шурка по-прежнему не различал, затащили его перед собой. Рядом с ним встал какой-то лопоухий мальчик.

— Меня зовут Аня, — сказала «мальчик» и добавила: — По-настоящему.

— Шурка, — сказал Шурка всем трем и повторил, хотя и не понимая здешнего порядка: — По-настоящему.

«Пусть только Ворон здесь покажется, — пообещал себе Шурка. — Я спрошу его прямо. Пусть отвечает!»

Колонной дети потопали по коридору вслед за тощей унылой женщиной в серой форме, как у всех здесь.

На входе стояла уже знакомая ему Тумба. В руках у нее был листок. Сверяясь с ним, Тумба выкрикивала:

— Вилор! Ноябрина! Тракторина! Марлен! Динара!

Дети по очереди парами просачивались внутрь. Тумба ставила галочки в своем списке. Внутри все молча рассаживались за столами.

— Коммуний! Владилен! Рэм! Октябрина! К большому удивлению Шурки, при слове «Октябрина» Аня двинулась вперед.

— Сталюд!

Шурка остался стоять, дожидаясь, когда его вызовут.

— Сталюд! — рявкнула Тумба.

— Иди, иди, — испуганно зашептали ему в спину Зоя и Митя.

Шурка пожал плечом. Не такой он дурак, чтобы дразнить злобную Тумбу.

Но Тумба вдруг схватила Шурку за ухо, так что слезы брызнули, и заорала в самую ушную раковину:

— Сталюд!!! Оглох ты, что ли?!

И пихнула внутрь.

На Шурку дохнуло влажным паром.

Стены в зале были кафельные, а потолок казался низким из-за белесого чада. Теснились столы и стулья. Пахло едой. Это была столовая.

От стены до стены тянулся плакат с большими буквами: «Когда я ем, я глух и нем».

Шурка сел рядом с Аней-Октябриной. Ухо его горело от боли. Митя и Зоя сели напротив.

Перекличка продолжалась. Порхали имена одно страннее другого. Людей так не называют!

Дети всё просачивались и рассаживались.

— Какой еще сталюд-страхолюд? — возмутился Шурка, но, на всякий случай, шепотом.

— Сталин любит детей. Сокращенно — Сталюд, — объяснила Аня-Октябрина.

Митя добавил:

— Тебя теперь так тут зовут. Тут.

— Что за чушь! Сталин — друг детей. А тут что-то возмутительное творится! — рассердился Шурка.

Его новые приятели и ухом не повели.

Митя сказал:

— Я — Ворс, а она — Нинель, — он кивнул на Зою. — Это Ленин, только задом наперед: ленин — нинел.

— Чего-о-о?

— Ты лучше запомни и откликайся, — тихо заметила маленькая Зоя. — А то хуже будет.

— А ну не болтать! — заорала с другого конца столовой Тумба.

Поварихи в серых халатах и колпаках, обняв большие серые кастрюли, из которых валил пар, принялись ходить вдоль столов, шлепая из половника в тарелки серую жижу.

Шурка получил серую оловянную тарелку и оловянную ложку. В тарелку шмякнулась сероватая каша.

— Жри, враг.

Шурка хотел сказать: не буду. Но увидел у своего носа большой веснушчатый кулак. Погрузил ложку в кашу.

— Спасибо скажи, что кормят тебя, врага.

Рядом со стуком брякнулся на стол стакан с буро-серым чаем.

В горле у Шурки сжалось: проглотить эту безвкусную слизь было невозможно.

— Ты делай, как она говорит. А то хуже будет, — шепотом посоветовала Зоя. — Запей.

Шурка с ужасом ждал, как живот скрутит, его вырвет проглоченной кашей-слизью — на стол, на колени, на пол, — и страшная баба опять будет его бить.

Но ничего такого не случилось. В животе потеплело.

— А где твоя мама? А твоя? Где ваши родители? — шепотом спросил он своих новых друзей.

— У нас нет родителей.

— Так не бывает. У всех есть. Даже у мух.

— Здесь ни у кого нет родителей.

Шурка хотел возразить. Но вдруг почувствовал, что ему уже неинтересно.

И потекли серенькие дни.

После завтрака их отводили в большой зал со стеклянным потолком, откуда лился серый свет. Лошадками стояли швейные машинки.

Машинку Шурка освоил сразу. Нечего там было уметь. Поднял лапку. Вставил два серых квадрата. Прострочил с трех сторон.

Квадраты лежали слева. Направо надо было класть готовые мешки.

Между рядами склоненных над шитьем фигурок прохаживалась Тумба.

— Скажите спасибо, что вас учат полезной профессии, — нудела она.

В руке качалась длинная деревянная линейка. Заметив кривую строчку, Тумба говорила со смаком:

— Вытяни руки.

Взвивалась линейка. Растопыренные пальцы обжигал плоский удар.

Все старались. Старался и Шурка.

Из-под иглы ползла серая мешковина. Машинки тарахтели. Звук отскакивал от голых стен.

В первый день ему казалось, что он не выдержит и часа. У него и на уроках-то начинало чесаться по всему телу от неподвижного сидения за партой. Но тут быстро привык. От трескотни машин, от напряженного вглядывания в прыгающую по строчке иглу голову будто обертывали ватой.