Я вернусь! Неудачные каникулы

— Ты, девушка, садись в кабинку, — предлагает водитель.

Неужели Саша согласится?

— Нет, мы вместе.

Правильно. Мы вместе. Я прощаю её неблагодарность за эту жертву.

— Саша, не волнуйся, мы её найдём.

— Ты думаешь?

— Я тебе обещаю.

Кузов машины до половины завален свежей травой. Я полулежу, опираясь на кабинку. Сашу не радует дорожный комфорт. Как мне её развеселить?

— Ты жалеешь, что рядом с тобой я, а не Витька? — ревниво говорю я.

— Нет, не жалею.

— Как ты вообще к нему относишься?

— Хорошо отношусь.

— А ко мне?

— И к тебе хорошо.

— Значит, одинаково — ко мне и к Витьке?

— Одинаково.

Я уверен, что она врёт. Но не могу понять, в чью пользу.

Небо тёмное, ни единой звёздочки не видать. Чёрные поля лежат по обе стороны дороги, смыкаясь невдалеке с густо-синим небом. Фары услужливо расстилают перед машиной на асфальте светлый коврик.

— Саша, тебе холодно?

— Нет.

Я осторожно провожу ладонью по Сашиным волосам. Какие мягкие волосы! Я так и думал, что они такие мягкие, Саша молчит.

А километры с неумолимой быстротой ложатся под колёса нашей машины. Сорок километров — это сорок минут. Вон уже мелькают огни большого села. Это — в двадцати пяти километрах от нашего лагеря. Значит, ещё пятнадцать, и всё.

— Нам скоро сходить, Саша.

— И что же дальше?

— Будем ждать другую машину. Или пойдём пешком. Ты не бойся. Ничего не бойся.

— Я не боюсь.

Опять врёт. Боится. Но я сумею защитить её. Не знаю толком, от кого мне придётся защищать Сашу, но настроен я очень воинственно. Мужское, рыцарское, донкихотское чувство защитника женщин делает меня отчаянным, сильным и гордым. Сашенька, Сашенька, глупая девчонка, ну что бы ты делала тут без меня, одна, в этой чёрной степи?

Машина останавливается на перекрёстке дорог. Я спрыгиваю первым, снимаю с колеса малышку Сашу. Она совсем лёгкая, её можно нести на руках, как ребёнка.

Благодарим нашего богатыря-водителя — я ему ещё там, когда садились, объяснил, что у нас нет денег.

— Счастливо добраться, — говорит богатырь своим густым басом.

Машина вторит ему усиливающимся рычанием. Дразняще посвечивая малиновым огоньком, она уплывает в темноту.

Мы остаёмся одни. Чёрная степь спит. Тучи ползут по чёрному небу. Такая кругом тишина, будто мы с Сашей только что высадились с космического корабля на необитаемую планету.

— Ты не слышишь? — почему-то шёпотом, точно боясь нарушить эту мёртвую тишину, спрашивает Саша.

— Что?

— Ну, машины. Не гудит?

Я вслушиваюсь с таким напряжением, что становится больно в ушах. Не гудит.

— Нет машины, Саша.

Я беру её за руку. Сашина рука вздрагивает. Эх ты, а ещё хотела ехать одна. Тоже мне храбрая муха!

— Слушай, Саша… Ночью машины ходят редко. Мы можем без толку простоять здесь до утра. Какой в этом смысл?

— Ты хочешь… пешком? — робко спрашивает Саша.

— Тридцать километров — это не так страшно. Возможно, нам и не придётся идти все тридцать, нагонит какая-нибудь попутная.

— Что ж… ты прав. Идём.

Саша вздыхает.

— Солдаты делают переходы по семьдесят километров в сутки, — вдохновляю я свою спутницу.

— То солдаты…

— Ты смотри, небо посветлело. Вон луна выглядывает из-за облака.

— Только бы не потерялась эта проклятая сумка, — вздыхает Саша.

— Никуда она не денется!

Сумка не проклятая. Сумка обыкновенная. Но я доволен, что она осталась в машине. Хоть бы на нас напали бандиты. Или шакалы. Тогда Саша наконец поняла бы, что я за человек.

— У нас в техникуме, — говорит Саша, — есть один парень. Павлик Лукашин. Ты чем-то похож на него.

— Да?

Почему-то мне ничуть не льстит, что я похож на этого парня. Может, он выдающийся человеческий экземпляр, да мне-то что? Я хочу походить на себя самого.

— Где он сейчас?

— На Кавказе. На практике. Мы вместе учились в школе.

Что-то мне чудится в голосе Саши особенное, когда она говорит об этом Павлике. Глупо. Вместе учились в школе, вместе учатся в техникуме. Ну и что?

Я смотрю на свои часы со светящимися стрелками. Ого, почти час шагаем. Километров шесть прошли.

— Знаешь, Саша, мы уже километров шесть отшагали.

— Ты думаешь?

Луна то выходит из тёмных облаков, то прячется. Но мрак теперь не кажется таким густым, как прежде, даже когда луна исчезает. Небо не чёрное, а фиолетовое, словно залито чернилами. Вдали, у горизонта, оно прочерчено серебряной полоской.

Мы шагаем, шагаем, шагаем…

Уже не хочется разговаривать. Саша оглядывается — не светятся ли позади фары машины. Ничего не светится. Идём почти три часа. В стороне от дороги видно несколько огоньков — какое-то селение. Ноги подгибаются в коленях. Кажется, конца не будет этой распластавшейся по степи дороге.

— Давай немного посидим, — не выдерживает Саша.

— Потом будет ещё труднее.

— Всё равно. Я больше не могу.

— Объявляется десятиминутный привал, — командую я.

Саша не садится, а валится на обочину канавы. Я опускаюсь рядом. Ноги горят, хочется сбросать сапоги. Утром такой путь нас бы не утомил, но после рабочего дня… Саша, видно, совсем выдохлась, лежит как неживая.

— Ты не заснула?

— Нет.

Проходит десять минут. Мне жалко Сашу. Стрелка часов ползёт дальше. Пусть ползёт. Придём на полчаса позже.

Но Саша встаёт первой.

— Если бы я была одна, я бы сейчас заплакала, — говорит она.

— Самое глупое занятие, — возражаю я. — Пойдём.

— Пойдём.

И снова на асфальтированной дороге глухо отпечатываются наши шаги. Вспоминается лагерь, палатка, спальный мешок. Сейчас бы уж спали. Саша зевает. Она плетётся еле-еле, мне приходится приноравливаться к её шагу.

Саша вдруг хватает меня за руку и останавливается:

— Машина! Ты слышишь?

Я слышу. Вон и огни. Неужели удача? Ещё какой шофёр: если вредный, может и не взять. Саша, видно, не допускает такой мысли, радуется:

— Гарька, машина идёт!

Машина оказывается самосвалом. Шофёр не вредный, но в кузове самосвала людей возить не разрешается. Трое в кабинке — тоже нельзя: вдруг встретится автоинспектор. Мало ли что ночь! Автоинспектору и ночью не до сна. Когда всё нормально, их нету, а чуть нарушишь правила — они тут как тут.

— Одного человека возьму, двух человек не возьму.

Приходится принять его условия, тем более что шофёр едет как раз в райцентр.

— Довезёте девушку на автобазу?

— Довезу, довезу, не беспокойся, аккуратно довезу, как кувшин с кумысом.

— Садись, Саша, — говорю я.

— А ты? — растерянно спрашивает она.

— Я пойду пешком.

Хлопает дверца кабины. Рычит мотор. Светится малиновый огонёк. Всё глуше гудит мотор. Затихает. Исчезает и малиновый огонёк. Саша уехала.

Теперь я могу идти быстрее, бодрым мужским шагом. А ну-ка, попробуем. Раз-два, раз-два… Впрочем, теперь мне некуда торопиться. Строевой шаг всё равно не получается. Капнуло на нос. Дождь? Этого ещё недоставало!

Небо помутнело, луна куда-то спряталась от дождя. Мне некуда спрятаться. Всё больше дождинок падает на лицо, на руки, на волосы. Хорошо, что Саша уехала. Меня-то пусть мочит, главное — Саша уехала. Не надо обращать внимания на дождь. И лучше что-нибудь вспоминать, чтобы быстрее шло время.

Идёт дождь. И я иду. И мои мысли лениво движутся в голове. Мысли как будто тоже устали и не подчиняются моей воле. Голова, плечи, спина совсем мокрые. Спасибо этому шофёру, что увёз Сашу.

Я нарочно не смотрю на часы. Когда смотришь, время тянется ещё медленнее. Какое значение имеет время? Всё равно нужно идти.

Что там за огни? Неужели райцентр? Уже видны огни. Значит, скоро я дойду до него. Или ещё не скоро? Ночью расстояние обманчиво. Кажется, огни близко, а на самом деле ещё идти и идти.

Два оранжевых глаза движутся мне навстречу. Всё-таки я, наверное, не очень счастливый.

Машина зачем-то замедляет ход. Останавливается. Зачем останавливается? Всё равно мне в другую сторону. Открывается дверца.