Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания

— У него и так работы хватает, — говорит мать, и Вицек чувствует в сердце глубокую благодарность. Его охватывает страх от одного этого слова «ученье», хотя он и не знает точно, что оно значит.

Постепенно наступает и пора ученья.

Стиркой белья, поденной работой мать накопила немножко денег. Купила большое корыто, доску для стирки и теперь берет белье на дом. Правда, очень тесно стало в маленьком каморке, клубы пара вечно наполняют ее, но по крайней мере мать целый день дома. Вицек помогает ей — выливает грязную воду, вертит выжималку, бегает в лавку за хлебом и картошкой.

С детьми у него уже меньше хлопот. Хельку приняли в школу, а на послеобеденное время мать устроила ее в какой-то приют, где дети играют, учатся и получают кое-какую еду, так что остался один Владек. Он еще совсем маленький и несмышленый, вертится все время между корытом и грудами белья. Мать в вечном страхе, как бы Владек не попал под горячую воду и не испачкал выстиранное белье.

Незаметно наступает осень, а за ней зима. Владек и Хелька почти не вспоминают Броновиц. Раньше, когда у матери выпадала свободная минута, они приставали к ней с просьбами, чтобы она рассказала, как было в Броновицах. И мать рассказывала, как они с отцом купили Калину, как у Заваловых взбесился пес Бурек и чуть было не покусал маму, как однажды ласточка, удирая от ястреба, влетела к ним в хату, а ястреб за ней. Это все были истории, которые дети знали наизусть, слышали уже много раз, но всегда выслушивали с одинаковым любопытством, с одинаковым интересом.

Теперь уже редко кто из них попросит:

— Расскажи, мама, как было в Броновицах!

Забывают. Хелька предпочитает сама рассказывать о том, что было в школе и в приюте. Владек слушает ее с раскрытым ртом и радуется, что в будущем году и он пойдет в школу.

Проходит весна, наступает лето. Вицек и мать теперь особенно тоскуют. В городе не так чувствуется, что пришла весна. Конечно, когда видишь почки и листья на деревьях, то ясно, что весна настала. Но здесь нет того аромата, который идет от земли, когда она освобождается от растаявшего снега. Не таит в себе сладостных обещаний, не пропитан здесь ароматом весенний ветер. Не заметишь здесь, как из бурой, еще пронизанной зимним холодом земли пробиваются первые зеленые ростки.

Проходит весна и проходит лето. Однажды прибегает тетя Бронка с новостью: она уезжает из Кракова вместе с дядей Алоизом.

Мать стоит посреди комнаты в облаке поднимающегося от корыта пара и, заломив руки, полными ужаса глазами смотрит на тетку. Слушает тетку. Дядя Алоиз получил работу в Варшаве. Дядя Алоиз — печник. Складывает изразцовые печи. Теперь в Варшаве строят большой дом, пожалуй, человек пятьсот будут жить в нем. Хотят в этом доме поставить печи на краковский манер, из изразцов, прилаженных один к другому и гладко отшлифованных, а не так, как в Варшаве, где не умеют класть изразцы.

Матери вовсе не интересно, где и как складывают печи. Она знает только одно — тетя Бронка уезжает.

— Святая Мария… А мы? А с нами что будет?

Тетя Бронка, по своему обыкновению, набрасывается на мать с потоком резких упреков.

— А что ж такого? Разве ты дитя малое, без няньки обойтись не можешь? Стирка у тебя есть, купила себе что нужно, заработать на хлеб теперь не трудно будет. Есть где жить, квартира как полагается. Чего ж тебе еще нужно? Небось сама справишься. Вицек тоже уже парень большой, растет, поможет, когда понадобится, а там, смотришь, и он домой заработок принесет. Какая же тебе нужда во мне? Привезла тебя сюда — и все. Больше, чем раз в день, мы и так не виделись…

— Но ты была тут, за стеной, — говорит мать, и губы у нее дрожат.

Тетя Бронка становится мягче, подходит к матери и обнимает ее. Мать в могучих объятиях тетки кажется маленькой и слабой, как дитя.

— Эх, свет уж не так велик! Гора с горой по сходится, а человек с человеком — всегда, — говорит тетка. — А если туго придется, напиши мне. Алоиз там будет хорошо зарабатывать.

Мать качает головой — не в этом, мол, дело.

Вечером тетка долго сидит у матери, и они снова разговаривают. Вицек узнает: если у человека нет собственного огорода, то на овощах много не заработаешь; поэтому тетка продает кому-то свой ларек и предпочитает переехать в Варшаву. Город большой, и для нее там какая-нибудь работа найдется, а дядя Алоиз один ехать не может — не очень-то он здоровый, да к тому же беспомощный. Лучше, если тетка будет вместе с ним, скорее чего-нибудь в жизни добьются.

И еще Вицек узнает, что тетка говорила со столяром с Николаевской улицы о нем, о Вицеке, и что столяр согласился взять его, Вицека, в ученье.

Мать опять обеими руками отмахивается, но тетка сердито кричит на нее:

— А ты что, думаешь хлопца вечно возле юбки держать? Пусть у него будет ремесло в руках, обеспеченный кусок хлеба. Мастер — человек добрый, никакой обиды он там знать не будет. Научится, потом сам мастерскую откроет, будешь и ты иметь на старости спокойный угол и крышу над головой. Еще немало наплачешься, пока всех троих вынянчишь, в люди выведешь! От этого сиденья дома ему никакой пользы не будет. Осенью и Владек в школу пойдет, так что Вицека можешь спокойно отпустить.

Вицек видит, что мать уже не сопротивляется, уже расспрашивает об этом мастере — что, мол, и как. Вицеку страшновато, но он и рад: ремеслу научится, будет делать столы, шкафы, все. Одно плохо — придется уйти из дому и поселиться у мастера. «Ну что же, — думает Вицек, — привыкну». И он вспоминает, как ему грустно было, когда они переехали из деревни в город, — словно в клетку заперли. А теперь уже не так. Видно, человек ко всему привыкает…

Тетя Бронка уезжает, оставив им немного рухляди и запасы капусты и картофеля в погребе. Вицек глядит на пустые стены и кучки мусора на полу. Грустно здесь стало — когда скажешь что-нибудь, эхо ударяется о стены, на которых дыры от вырванных крюков похожи на большие раны. Теперь только чувствует Вицек, как хорошо было, когда здесь жила тетя и всегда ощущалось ее присутствие, — достаточно было пройти сени, чтобы увидеть ее широкое и веселое лицо, услышать ее грубоватый голос.

А теперь тетки нет, и они одни. Мать в этот вечер долго сидит у окна и глядит на подсолнухи. Она разговаривает с детьми спокойно, но по ее лицу текут крупные слезы и капают на праздничную кофту.

Летом у мамы меньше стирки, а осенью, когда работы больше и нет времени для раздумий и вздохов, Вицек отправляется в ученье.

Мастер оказался хорошим человеком. Не кричит, не ругается. Учеников у него двое — Вицек и хромой Ендрек. Ендрек второй год в учении, так что он уже помогает мастеру в работе. Вицек — больше на посылках и помогает дома жене мастера. Подметает, баюкает ребенка, провожает Ядвигу в школу — она еще маленькая и может попасть под трамваи или автомобиль. Никаких денег за свои труд он не получает, но хорошо и то, что дома одним ртом меньше, как-никак, матери легче.

В мастерской интересно. Вицек рассматривает рубанки, пилы, маленькие и большие, с разными зубцами, широкими и узкими. Он уже знает, что такое рубанок и что такое лобзик.

Приятно пахнут доски, лак. Ендрек уже помогает мастеру стругать, подбирает доски, вбивает гвозди, мерит линейкой. Вицек не может дождаться, когда и он будет все это делать.

— О, не так скоро, — говорит хромой Ендрек, который гораздо старше Вицека. — Через год, если все пойдет хорошо, мастер тебя подпустит к доскам. Мало, что ли, у тебя другой работы?

Работы, конечно, хватает. Подмести мастерскую, сбегать в лавку за хлебом и молоком, проводить Ядвигу, купить что нужно к обеду, растопить печь, убрать стружки, вечно их полно кругом, иногда выстирать кое-что, сходить на склад с заказом и разные такие дела. Но это ведь не «ремесло», о котором говорила тетка. Это он и раньше умел сделать — в деревне, правда, еще не умел, но здесь, в городе, когда мать стала ходить стирать, быстро научился.

— Так бы ты и хотел: раз-два, и уже столяр! — смеется Ендрек. — Так быстро, братец, это не делается. Через три-четыре года, пожалуй, станешь подмастерьем…