О маленьких рыбаках и больших рыбах

— Да, так-то просто, босому-то. А плотовщики-то в сапогах плавают!

А он мне:

— А тебе, — говорит, — и босому не проплыть, так ты молчи уж лучше!

Возражать мне нечего было.

В это время Володя Вершин показывает рукой на реку и говорит:

— Ребята, глядите-ка, уклеек-то сколько привалило!

Посмотрел я туда, куда он показывает и вижу, масса мелких рыбок ходит около самой поверхности воды и непрерывно хватает что-то. На гладкой воде все время то тут, то там круги расходятся.

А Шурка и говорит:

— Давайте, ребята, уклеек удить!..

Вылезли мы все на лодки одеваться. Да и пора уж было — до того мы накупались, что у всех посинели и носы и губы.

— Давай, ребята, мух ловить, — говорит Шурка. — Уклеек удить будем.

На Ярбе мне иногда попадались уклейки. Но нарочно их там никто не удил, а тем более на муху.

Мух мы наловили скоро. Насадил я их в спичечную коробочку. Только вот беда — станешь коробочку открывать, чтобы посадить новую муху, а старые в это время улетают. Шурка меня научил так сделать: голову им сдавить перед тем, как в коробочку сажать — тогда они летать уж не могут, а ползают.

Посмотрел я, как устроена у Шурки удочка, которая у него так и звалась «уклеечная». Очень просто и удобно сделана: удилище тонкое, легкое, рябиновое и длинное, а вместо лески простая катушечная нитка навязана, крючок маленький-маленький, так и называется «мушечный». Дома, в моей «рыболовной коллекции», были такие крючки, но, собираясь в Людец, я о большой рыбе мечтал и не взял их с собой, Шурка мне свой дал. В двадцати-тридцати сантиметрах от крючка надет на нитку поплавочек пробковый, маленький, продолговатый. Уклейки ведь ходят под самой поверхностью воды, и надо, чтобы насадка, муха, или совсем поверх воды плавала, или, если намокнет да утонет, не уходила бы глубоко в воду.

Наладил я себе «уклеечную» удочку и побежал на реку. Ребятишки уж все там были. Кто с лодок удил, а другие, и Шурка в том числе, засучили повыше штанишки и прямо в воду забрели, в «забродку», значит, удили. Я тоже их примеру последовал.

Уклеек весело удить. Только закинешь леску, а к мухе уж и бегут наперегонки две-три рыбки, а то и больше. День был ясный, и в воде хорошо видно, как они хватают муху и друг друга отталкивают. Особенно интересно, если муха не утонет сразу, а некоторое время плавает, — сейчас же ее со всех сторон эти рыбки начнут хватать, только круги по воде идут. Но поймать уклейку не так уж легко — чуть зазеваешься, она сорвет муху с крючка и уйдет.

А клюют они по-разному: одни топят поплавок, а другие только в сторону его тащат. Многих уклеек я упустил, потому что дергал их из воды слишком сильно. Губы у них слабые, непрочные, дернешь посильнее и оторвешь губу — уклейка взлетит только над водой и снова уйдет в воду. Но уклеек так много было, что упустишь одну, другая сразу берет.

Как только накопилось в нашем тазу (Шурка принес банный эмалированный таз) несколько уклеек, стал я их рассматривать. И сразу же одну особенность подметил. Уклейки эти сильно по цвету отличались от тех, которые мне в Ярбе попадались. У уклеек из Ярбы спина иссиня-черная, а здесь уклейки гораздо светлее, спина у них желтовато-коричневая. Потом я узнал, что это не только с уклейками, но и с другими рыбами всегда так бывает: в реках с темной водой и рыба более темная, чем в реках со светлой водой.

К нашей компании еще три-четыре мальчика присоединились, и такая пошла у нас веселая рыбная ловля! Постоянно то один, то другой вытаскивает рыбку, а то и две-три зараз.

Другая рыба, кроме уклеек, почти не попадалась. Только однажды мрачный и молчаливый Андрейка-Колесо, который удил в стороне от всех, вдруг закричал восторженно басом:

— Ребята! Рыбина-то какая! — и показывает издали какую-то большую рыбу, как мне показалось, с пол аршина. Конечно, мы все к нему бросились смотреть, что он поймал. А Шурка говорит:

— Это чоша! [8]

Я такой рыбы не видал еще, в Ярбе она не попадается. На косарь похожа, на тот тупой нож, которым лучину щепают. Большая, а совсем легкая, потому что тощая очень, как будто уже высушенная. Потому и попалась на катушечную нитку.

Много мы с Шуркой наудили уклеек. В нашем большом банном тазу их, вероятно, было больше сотни, когда Екатерина Васильевна позвала нас обедать.

А после обеда опять принялись удить. Да так почти до самого солнечного заката и проудили. И днем на реке хорошо было, а как наступил тихий безоблачный вечер, так и уходить с нее не хотелось. Да и клев уклеек не прекращался, и наш большой таз был снова ими полон. Еле-еле нас Екатерина Васильевна зазвала домой. За ужином подала она нам большие сковороды жареных уклеек. Ничего, довольно вкусная рыбка.

На другой день Екатерина Васильевна нас рано разбудила:

— Вставай, — говорит, — сарданапалы! Вас уж давно товарищи дожидаются.

Оделись мы с Шуркой, вышли на крыльцо. Солнышко уж высоко над садом поднялось. На крыльце, действительно, ребятишки уже сидят. Вся наша вчерашняя компания налицо: и Володя, и Вася Вершины, и востроносенький Ваня Минин, и Андрейка-Колесо. У Володи — мешок с хлебом, а Ваня и Андрейка сидят возле небольшого ящика деревянного, а в ящике веревка какая-то кругами свернута.

— Это что такое? — спрашиваю.

— А это перемет, — отвечает Володя, — отец привезти велел. Ставить вечером будем.

— А посмотреть его можно?

— Можно, не спутай только!

Перемет оказался немудреной снастью — длинная, нетолстая бечевка, а к ней на равном расстоянии, около аршина, короткие волосяные лески, поводки привязаны, а на них крючки крупные, вот и все.

— А сколько, — спрашиваю, — всего крючков на перемете?

— Поболе ста будет.

— Вот здорово! Если на каждый крючок по рыбинке сядет, так много можно наловить.

Володя засмеялся.

— Этак-то хорошо бы было! Только так не бывает. Штук десять-пятнадцать попалось бы, так и то хорошо. Рыба-то ведь крупная на перемет попадает, его на глубину ставят!..

— А какая?

— Всякая — стерлядь, лещ, судак, язь. Где поставишь.

— А как его ставят, перемет-то?

— А вот увидишь сегодня, как мы с отцом его ставить будем.

В это время Екатерина Васильевна позвала нас чай пить. А за чаем спрашивает:

— Вы что же, сарданапалы, до вечера, что ли, теперь пропадете?

— До вечера, — говорит Шурка.

— Ну, ладно, так я вас и ждать не буду.

Дала она нам корзинку с какой-то едой, мы свои удочки с собой захватили и отправились.

В лодку уселись так: Шурка на корму с правильным веслом сел, Володя и Ваня — в весла, Вася — на самый нос, а мы с Андрейкой — на среднюю скамейку пассажирами.

Поехали. Плыть надо вниз по течению Володя и Ваня дружно гребли, и лодка ходко пошла вдоль берега. Миновали скоро сад, перевоз, церковь, а за ней потянулись по высокому берегу домики Людца. Сижу я на своей скамейке и очень непривычно себя чувствую — раньше на лодке мне почти не приходилось плавать. Смотрю, как легко и дружно гребут Володя и Ваня. И хочется мне не только сидеть пассажиром, а и самому что-нибудь делать. Говорю Володе:

— Садись на мое место, а я вместо тебя грести буду.

А Шурка мне сзади говорит:

— Да ведь не умеешь ты!

— Ну, так что ж, учиться буду. Да и не велика эта трудность.

— Ну ладно, — говорит Шурка, — пусти его, Володя. Пока у берега едем, пусть он побулькается.

Ах, думаю, чего он смеется надо мной! Я вот покажу ему, как я не умею грести. Подумаешь, большое дело — весло поднять да в воду опустить!

Переменились мы с Володей местами. Взялся я за весло, поднял его высоко над водой, занес далеко назад, опустил в воду и нажал что было силы. И сразу же жестоко ушиб себе руку о рукоятку другого Ваниного весла. И хоть виду не показал, что больно, но востроносенький Ваня все же заметил это, сощурил лукавые свои глазенки и говорит:

— Что? Каково?