Иван Тигров (рассказы)

Вот один ствол уставился прямо на самого Прошина, так, что его покоробило.

— Женя, — закричал он, — слезай! Сейчас они нас прямой наводкой! Женя!..

Но Карелин не слушал. Зарядив новую обойму, он стрелял, всё ускоряя огонь. Среди пуль попались бронебойные и зажигательные. Бронебойные с визгом ударялись о сталь лафетов, зажигательная подожгла грузовик.

На батарее возникла паника. Солдаты бежали к грузовикам, бросая орудия, офицеры прятались за укрытия. Но несколько орудий нацелили на опушку парка, откуда вёлся меткий огонь. Фашисты вообразили, что опушка парка уже захвачена многочисленной русской пехотой.

— Женя, приказываю — слезай! Я за тебя отвечаю! Пропадёшь…

— Не мешай! Погоди…

— Женя, вперёд! А то накроют!

Но Карелин уже не слушал, что кричал ему Прошин снизу. И залп орудий, направленных на опушку парка, застал его в разгаре боя. Тяжёлые снаряды вспахали землю, подняли вверх камни, решётку парка, деревья.

Всю местность заволокло жёлтым дымом. Разрывы прогрохотали так, словно взорвался артиллерийский склад.

Разбежавшиеся было фашисты решили, что с русскими пехотинцами, захватившими опушку парка, покончено, и стали возвращаться к орудиям.

Но в это время из дымного облака, в котором ещё крутились, оседая, какие-то бумаги, ветки деревьев и окопное тряпьё, поднятое вихрями разрывов, послышался хриплый крик:

— Ур-ра!..

По лафетам зацокали пули. И перед фашистами появился русский пехотинец. Простоволосый, без каски, в разодранном белом халате, он бежал на батарею, прижав к груди автомат. Строчил из него, рассеивая пули веером, и неумолчно кричал «ура».

Фашистам показалось, что за ним бегут цепи русской пехоты. И, увидев первого грозного вестника наступающих, они бросили вагонетки, снаряды, пушки и кинулись по машинам.

Через минуту Прошин был уже на батарее хозяином.

Забравшись на гору снарядов, он размахивал автоматом над головой и приказывал:

— Карелин, ко мне!

Но Женя не откликался. Что случилось с ним?

На батарею уже бежали наши подоспевшие бойцы. Все пушки были захвачены целыми.

Прошин вернулся на перепаханную снарядами опушку парка.

Долго, хлопотливо разбирал он груды ветвей, поднимал расщеплённые стволы, всё искал товарища. И наконец нашёл его мёртвое тело.

Карелин погиб, спасая свой родной Ленинград. Но винтовка его сохранилась. Без единой царапины. Была ещё тепла от выстрелов, и оптический прицел поблёскивал.

Прошин вынес тело снайпера и старательно уложил на видное место, а сам побежал догонять роту — бой не ждал.

Он захватил с собой его винтовку. И до вечера носил за спиной. Только к ночи опомнился у какого-то костра и затосковал о Жене, как о погибшем сыне.

Бойцы видели, как он взял в руки снайперскую винтовку Карелина и долго смотрел на неё. Потом вздохнул, подошёл к командиру и отрапортовал:

— Виноват, не уберёг Карелина… Примите оружие. Командир посмотрел на него, подумал и, отстранив винтовку, сказал:

— Не смогли уберечь — сумейте заменить товарища. Ведь вы, сибиряки, — стрелки!

— Спасибо! — сказал Прошин. — Постараюсь заслужить подарок. Будьте надёжны — заиграет в моих руках.

И заиграла.

Стрелял из неё Прошин без промаха и, когда ушёл в тыл после ранения, передал отличному снайперу — Жильцову. А после него она была у Матвеева. Так и дошла, как эстафета, до самого Берлина.

И каждый, кто принимал её как почётное оружие, становился на одно колено, целовал ложу, всю исчерченную насечками по количеству истреблённых фашистов, и давал клятву воевать так же, как воевал её первый хозяин — Евгений Карелин.

Так дожила она до победы. А сейчас стоит рядом со знаменем полка. Ветераны зовут её ласково «карелинка».

Молодым солдатам, пришедшим в полк, всегда рассказывают её историю.

А тем, кто отличился в учёбе, дают сделать из неё почётный выстрел.

Неизвестные герои

— Как ты сюда попал, Гастон? Тоже фашисты тебя привезли?.. Из Франции, да?.. Смешной ты какой, ничего не понимаешь! Немцы и то по-нашему понимают: курка, яйки, млеко, давай-давай. Всё знают! А ты француз — и ничего не понимаешь!

Алёша Силкин смотрит снизу вверх на своего приятеля. Добродушный француз улыбается во весь рот и действительно ничего не понимает. Ему нравится этот русский мальчик, который и на чужбине не унывает: свистит соловьем и хвастается синяками от хозяйских побоев.

Объясняются они жестами да рисунками на песке. Гастон много раз чертил пальцем извилистый берег родной Бретани и рисовал две фигурки: одну — с косой, другую — с винтовкой; потом с жаром говорил, что фашисты предложили ему поехать в Германию взамен военнопленного брата, которого обещали отпустить домой. Мать умолила Гастона поменяться с братом, измученным в неволе, но, когда он согласился и приехал на германскую каторгу, оказалось, что его обманули: брат давно умер! Гастон рисовал на песке гроб и тоскливо говорил:

— Теперь мы ляжем в могилы оба.

Всего этого Алёша не понимал, но ему было ясно одно: Гастона завезли сюда насильно, и фашисты ему так же ненавистны.

— А нас с матерью сюда из Курской области пригнали, как семью партизана. Меня этому бауэру-кулаку продали в батраки, мать — другому, сестру — третьему. Но мой отец им за всё отомстит. Да я ещё сам сделаю им какую-нибудь беду! — объясняет он жестами.

Гастон понимает, что мальчишке не сладко. И он обнимает его за плечи, как братишку.

Встречаются они у ручья, куда пригоняют на водопой кулацких коров. Разговаривают с опаской: это строго воспрещено. Особенно теперь, когда вся пограничная полоса Восточной Пруссии объявлена военной зоной.

Русские приближаются! Эта весть облетела всех. У немцев поджилки затряслись. А пленники оживились.

В окрестности стали твориться странные дела: неожиданно возникали пожары, таинственно обрывались провода высоковольтных электролиний. Пронёсся как-то слух, что воскрес повесившийся поляк и теперь ходит по хуторам, влезает в форточки и слуховые окна и душит обрывком своей верёвки немцев. Немцы потеряли покой и сон. Ходят вооружённые. Наглухо запирают окна и двери.

— Мать моего хозяина, семидесятилетняя старуха, и та с ружьём! Выйдет в сад и в кусты ружьё суёт, нет ли там поляка, — рассказывает Алёша. — Ей-богу! И меня ружьём стращает: прицелится и зашипит, как гадюка… Ну, я ей беду сделал: взял да грабли на дорожке подложил. Как её стукнуло, так она сразу лапки кверху, а ружьё стрельнуло. И такой поднялся тарарам!.. Хозяин забрался в каменную кладовую. Фрау под кровать залезла… А уж меня потом били, били! Вот, видал рубцы? — И, показав Гастону исполосованную спину, Алёша добавляет: — Ну, я им ещё беду сделаю, я не таковский…

В ответ показывает синяки и Гастон, но Алёша никак не может понять, как он их заработал и какое было приключение на его хуторе.

Через несколько дней мимо прусских хуторов к границе с Литвой потянулись колонны немецких войск. А навстречу им полицейские прогнали толпы безоружных немецких солдат, беглецов из разбитых дивизий.

Появились грузовики со снарядами. Между двух холмов немцы натянули маскировочные сети и устроили огромный склад. В него свозили снаряды самых разнообразных калибров, ящики с минами, пакеты с толом.

«Вот прилетели бы наши самолёты, — думал Алёша, — да и разбомбили бы всё это!»

При виде первых советских самолётов у Алёши чуть сердце не разорвалось от радости. Но лётчики прилетали несколько раз, а склада не обнаружили.

Как сообщить о нём? Пальцем ведь не покажешь! Разве с воздуха разглядишь, какой это мальчишка: русский или

немецкий? С воздуха, наверное, просто козявка… Думает Алёша, думает, а придумать ничего не может.

По ночам стал доноситься с востока отдалённый гул. То наши русские пушки обстреливали Восточную Пруссию. Вот-вот и появятся русские солдаты. Фашисты издали приказ: немедленно собрать урожай. Лошадей мобилизовали вывозить на станцию старые запасы, а жать и косить хлеб стали вручную.